подростки отвели его за стол, бережно усадили на узорную подушку. -- Все
прямо в глаза сказал. Мы думали, его убьют. Джохар правду не любит. А его с
почтением на "мерседесе" домой привезли.
представлял, кто такой генерал Дудаев. Его портрет в щеголеватой пилотке, с
колючими кошачьими усиками, в золотых генеральских погонах не вызывал у него
враждебности, а лишь раздражение, как и многое из того, что являла собой
удаленная от гарнизона реальность, запаянная в телевизионную колбу. В этой
колбе случались непрерывные скандалы, утомительные склоки, бесчисленные
смерти, изнурительные выборы, бессмысленные дебаты, выступления надоевших
артистов и усталых несмешных шутников, мелькали говорливые, лишенные пола
существа и некрасивые, выставляющие напоказ свое дряблое тело певицы. И
среди этой разноцветной, как нефтяные пятна жижи, среди ярких и ядовитых
разводов мятежный чеченский генерал был одним из многих, кто являл собой
разложение и распад.
разложения, не находил его глубинных истоков. Был почти равнодушен к
чеченскому генералу, казавшемуся ничем не хуже и не лучше других, русских,
украинских, казахских, отпавших от великой армии, отломивших от нее сочный
ломоть, жадно этот ломоть проедавших.
микрорайоны, слушая разведсводки и радиоперехваты, Кудрявцев изменил свои
представления о мятежном Дудаеве. Генерал постепенно превратился для него в
противника, обладающего войском. Однако это войско
рассыпаться, как рассыпается глиняное, покрытое трещинами блюдо с
глазированными цветками и ягодами, когда бьют по нему молотком.
снега, глядя на близкие виноградины, в каждой из которых теплилась малая
золотая искра, Кудрявцев подумал о Дудаеве как о чем-то уже прошедшем,
исчезнувшем, что растаяло и пропало, едва в город вошла могучая колонна
бригады. '
которых словом, взглядом или жестом старался выразить расположение гостям.
Передавал ножи и вилки. Наливал в граненый стакан вино. Клал на тарелку
ломоть вареного, окутанного паром, на белой скользкой косточке мяса. Или
просто издалека улыбался, прижимал к груди руку, кланялся, если встречался
глазами с Кудрявцевым.
держа в руках налитый вином стакан. Он был мужествен, красив со своими
смоляными кудрями, белой рубахой, золотой цепочкой на крепкой округлой шее.
Напоминал киноактера. Его речь, торжественно-дружелюбная и одновременно
властная, выделяла его среди остальных. Он был главный, хозяин дома, ему
мгновенно подчинялись. По его взгляду и жесту молодые люди кидались и
приносили ему то чистое полотенце, то миску с кусками мяса, то еще одну
расшитую цветной шерстью подушку. -- Дорогие братья! Приветствую вас за этим
новогодним столом в простом чеченском доме! Вы далеко от ваших семей, от
ваших матерей и сестер. Мы -- ваши братья, ваши самые близкие родственники.
С Новым годом!
двигая сильным смуглым кадыком, и цепочка у него на шее дрожала. Кудрявцев
выпил свое вино, испытав наслаждение от терпкой душистой сладости. Мягкая
теплая струя пролилась в него, и он через мгновение почувствовал, как
легчайший сладкий дурман коснулся его глаз.
чеченец с седеющей щеткой усов, достал руками из миски кусок мяса. Отряхнул
с него капли жира и сока и, держа за косточку, бережно положил на тарелку
Кудрявцева. -- Барашка попробуйте, очень вкусно!
бесхитростную, бытовавшую среди близких людей манеру брать мясо руками.
Кудрявцев улыбался в ответ, принимал его ухаживания. Ел горячее, вкусное,
пьянящее мясо, запивал его терпким вином.
набросились на еду. После походной, набившей оскомину каши с тушенкой
уплетали мясо, овощи, пили вино. Смеялись, распускали свои напряженные
мускулы, крутили головами, о чем-то спрашивали, охотно отвечали. Один был
тот самый худой контрактник, который несколько часов назад изображал
Снегурку, танцевал на корме "бээмпэ" голый по пояс, пел разухабистые
куплеты. Сейчас контрактник набивал рот мясом, по-собачьи глотал
непрожеванные куски, давился, но не мог оторваться от еды. Снова набивал
щеки, словно боялся, что чудо кончится и его, не успевшего утолить голод,
уведут из-за стола.
сдержанный. Ел неторопливо, степенно. Отрезал от мяса ломти, тщательно
жевал, запивал маленькими глотками вина. Вежливо улыбался, кивал головой
говорившему с ним соседу.
застолье? Не лучше ли встать, отблагодарить радушных хозяев, отправиться на
рекогносцировку по окрестным улочкам? Наметить места для размещения боевых
машин. Выставить "блоки", пушками и пулеметами в полутемные, с редкими
огнями проулки, обороняя площадь, вокзал, железнодорожную колею, по которой
через некоторое время подойдут морпехи. Он несколько раз порывался встать и
вернуться на площадь, где скопилась и сгрудилась боевая колонна. Но такой
вкусной была еда, такими приветливыми были хозяева, что он каждый раз
оставался. Хватал пучки душистой травы, отпивал ш стакана вино.
пожилой благовидный сосед. -- Я тщательно изучал отношения Чечни и России.
Имам Шамиль в конце концов подписал, мирный договор с царем, признал
вхождение Кавказа в Россию. Это было во благо Чечне. Все, кто пытается
внести раздор между нами, являются врагами чеченцев. Их нужно судить как
врагов народа! -- Он твердо положил руку на клеенку, на его пальце блеснуло
обручальное кольцо, и Кудрявцев старался понять, из кого состоит эта
многолюдная семья. Кто здесь деды, отцы, дети, кто дядья и племянники, а кто
просто соседи, приглашенные на званый ужин.
Кудрявцев, чтобы этим вопросом поддержать разговор, ибо мысли его были о
другом. Ему было хорошо и спокойно. Безлистые виноградные лозы с черными
узлами и почка ми коряво, с резкими изгибами накрывали сквозной шатер. Снег
медленно таял, благоухал, словно разрезанный свежий арбуз. Сквозь изгородь
виднелся малый озаренный участок площади, белый, сияющий, с музыкой,
голосами, сверканием елки. Казался краешком зажженной хрустальной люстры,
под которым продолжался несмолкаемый праздник.
седые, щеткой, усы горестно шевельнулись. -- На прошлой неделе русскую
девушку на улице убили и бросили. Боялись вслух громкое слово сказать. Меня
самого сутки под арестом держали. Спасибо вам, что пришли. Дудаев, говорят,
удрал в горы, а то и в Турцию. Наступит покой и порядок.
людей. Вино, которое он пил, баранина, которая таяла у него на губах, были
им заработаны. Были благодарностью за долгие дни лишений, за простуды,
обстрелы, нескончаемые труды и заботы, выпавшие на долю солдатам и офицерам
бригады. Мятежный генерал с кошачьими усиками и его дикие, в пулеметных
лентах и бараньих шапках сторонники пробирались теперь в темноте прочь из
города. Сторонились больших дорог и выставленных военных постов. Крались
проселками, тропами, как затравленные пугливые звери.
окутались легчайшим туманом. Ему не хотелось говорить о политике. Хотелось,
чтобы его пригласили в дом, в растворенную яркую дверь, где пестреет
нарядная занавеска и то и дело появляется смешливое девичье лицо. Ему
хотелось осмотреть убранство дома, незнакомый быт и уклад. Ковры на стене,
какой-нибудь серебряный в ножнах кинжал, какие-нибудь шитые шелками накидки.
Он бы сравнил убранство кавказского дома со своим жилищем, опрятным и
строгим.
путейцы с железной дороги, сестру, незамужнюю и бездетную, худую,
насмешливую, продавщицу в магазине. Отец Кудрявцева умер рано от
быстротечной, спалившей его, простуды. Но тетки и дядья со стороны отца не
забывали племянника. На праздник за столом было людно и весело. И так славно
было сидеть и следить, как взрослые подпаивают, подкармливают друг друга.
Подкладывают квашеную с кусочками льда капусту, пупырчатые, пряные, с
прилипшим листком смородины огурцы, жирный, дрожащий на ноже холодец.
Разливают в лафитники водку. И старший из дядьев, могучий, краснолицый, с
толстыми губами, чем-то похожий на добрую корову, поднимает рюмку огромной,
чуть дрожащей рукой.
нежно. Эти два застолья сложились, сдвинулись, перемешались русскими и
чеченскими лицами. Он испытал благодарность к этим, недавно еще незнакомым
людям, которые приняли его в чужом городе, обогрели и обласкали в чужом
краю.
переполняли восторженные мысли и чувства. Он должен был немедленно ими
поделиться.
вразлет черными бровями резал ножом кусок баранины. Когда лейтенант
поднялся, чеченец прекратил орудовать ножом, положил жирное тусклое лезвие
на кусок мяса и, улыбаясь, приготовился слушать лейтенанта.
нежно-розовое, как у херувима, лицо, и все, к кому он его обращал, поощряли
его, улыбались. -- Мне так приятно оказаться в вашем доме! Так неожиданно
Черепнин Владимир
Никитин Юрий
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Маккарти Кормак
Посняков Андрей