Чтение 8–й страницы книги ~Дворец и лачуга~

- А сколько нищих в Австрии на десять тысяч человек населения?

- Триста тридцать...

- То есть почти в восемь раз меньше... Ваше рассуждение, следовательно,
не выдерживает никакой критики!..

Зенон потерял всякую сдержанность.

- Ну, раз так, - воскликнул он, - то мне придется умыть руки и
отстраниться от дел, касающихся человечества!

Поднялся шум. Хозяин заклинал пана Зенона не уходить до ужина. Пан
Дамазий громовым голосом доказывал, что "Меморандум о пауперизме" - это
величайший литературный труд XIX века, а пан Петр осмеливался возражать и
пану Зенону, и нотариусу, и даже Дамазию. Наконец во всеобщей сумятице
приняли решение, в силу которого нотариуса, под бренчание ложечки о чашку,
призвали к порядку, а пана Зенона упросили, чтобы он отложил чтение своего
во всех отношениях превосходного меморандума до следующей сессии.

Теперь на середину вышел председатель, он же хозяин, и, отирая
выступившие на лбу крупные капли пота, сказал:

- Да, вот что... Я тоже... я тоже собирался сделать вам, господа,
любопытное сообщение.

- Осмелюсь спросить, имеет ли оно какую-нибудь связь с целями наших
собраний? - прервал пан Петр и взглянул на окружающих с видом человека,
который при случае умеет направить меч оппозиции и против самых
высокопоставленных лиц.

- Я хочу сказать об одном очень любопытном изобретении.

- Слушаем! Просим!

- Послезавтра будет тому неделя, - рассказывал старичок, - сижу я,
государи мои, в своей комнате у окна, с этой вот трубкой...

Глаза присутствующих обратились к стойке с трубками.

- Гляжу себе, знаете, на сады и курю, как вдруг - бац! Трубка моя
падает и - угадайте, на что?

- На пол!.. На мостовую!.. В сад!.. - наперебой гадали присутствующие.

- Нет! Падает на шапку какого-то старичка и, представьте себе, не
разбилась, даже не погасла!..

Пан Петр, как это свойственно всякой оппозиции, хотел было прервать, но
остальные удержали его.

- Ну, думаю себе, тут и разговаривать нечего - провиденциальный
человек! Приглашаю его, как водится, к себе, тары-бары, он собирается
уходить. "Куда?" - спрашиваю. "Иду за колесиком". - "За каким колесиком?" -
"К моей машине". - "К какой машине?" - "А к такой, что заменит локомотивы,
ветряные мельницы, ну... все решительно! Будет несколько винтов, несколько
колесиков, и, чем крепче их завинтить, тем больше она сработает..."

Теперь собрание распалось на две группы: одни слушали внимательно,
другие недоверчиво.

- "Кто вы, сударь? Как ваша фамилия?.." - "Я, говорит, Фридерик Гофф, у
меня участок и домик по ту сторону улицы, и я уже двадцать лет работаю над
своей машиной. Люди зовут меня сумасшедшим..."

- Это очень важно! - вставил пан Дамазий.

- Всех великих людей называли сумасшедшими, - добавил нотариус и
взглянул на пана Зенона.

- Осмеливаюсь предостеречь, что это может быть лишь ловкая
мистификация! - предупредил пан Петр.

- Ну, вот уж и мистификация! - прервал его хозяин. - Этот человек
совсем не был похож на обманщика. Вандзя! Вандочка!

- Слушаю, дедушка!

- Скажи, дитя мое, как тебе показался Гофф?

- Мне кажется, что... что он очень беден... - ответила девочка, вся
пунцовая от смущения.

- Голос ангелочка имеет решающее значение! - сказал пан Дамазий. -
Впрочем, мошенник не стал бы тратить всю жизнь на одну машину.

- А сами вы, сударь, не видели машины? - спросил нотариус. - Опасаюсь,
как бы это не оказалось обыкновенным перпетуум мобиле.

- Еще не видел, - отвечал Пелунович, - но увижу, потому что он
пригласил меня к себе. Он как будто должен ее совсем закончить на этих днях
и только тогда... повторяю, только тогда - хочет просить нашей протекции.

Из дальней части квартиры донесся звон серебра и фарфора.

- Почтеннейший председатель, прошу слова!

- Слово имеет наш любезнейший пан Дамазий.

- Я полагаю, мы можем теперь подытожить результаты наших сегодняшних
дебатов.

- Просим! Слушаем! - отвечали гости, поднимаясь с мест, вероятно чтобы
лучше слышать.

- Итак, милостивые государи, прежде всего мы упросили и обязали
уважаемого нами пана Зенона, чтобы на будущем заседании он прочел нам свой
достойный внимания меморандум о пауперизме. Затем мы ознакомились, правда
поверхностно и недостаточно, с новым изобретением некоего господина Гоффа.
Что касается этого последнего пункта наших дебатов, то я осмелюсь сделать
два предложения: во-первых, подробно и всесторонне исследовать само
изобретение, дабы убедиться и удостовериться, заслуживает ли оно поддержки.
Во-вторых, после предварительного исследования изобретения ознакомиться с
имущественным положением изобретателя, дабы предложить ему, разумеется, если
он окажется того достойным, денежную поддержку в форме дара или займа.

- А нельзя ли с этого начать? - робко спросил хозяин.

- Господин председатель, вы позволяете себе проступок против
дисциплины. Постановления наши обязательны для всех, с другой же стороны,
трудно предположить, чтобы человек, владеющий домом и участком земли,
находился в столь исключительно тяжелом положении.

- Медленно и систематически, вот как надо действовать, - прибавил
нотариус.

- Сперва закончим с изобретателем, а затем уж перейдем к человеку, -
дополнил пан Зенон.

- Дедушка... Ужинать! - позвала Вандзя.

Гости двинулись к дверям.

- Позвольте! - спохватился нотариус. - А кто же отправится к этому
господину Гоффу изучать его изобретение?

- Надо бы послать специалиста, - ответил кто-то.

- Пан Пелунович живет ближе всех, - предложил судья.

- И уже знаком с ним.

- Стало быть, - сказал Дамазий, - попросим нашего уважаемого
председателя изучить вопрос на месте.

Гости вошли в столовую и расселись вокруг огромного стола.

Пан Дамазий вдруг вспомнил что-то и, обратившись к некой весьма мрачной
личности, сказал:

- А вы, пан Антоний, сегодня совсем не принимали участия в дебатах?

- Не хотел нарушать общей гармонии, - ответил спрошенный, поднося ко
рту огромный кусок мяса.

- Ваши взгляды неоднократно способствовали оживлению дебатов.

- Постольку поскольку!.. Я привык подозревать всех изобретателей в
сумасшествии и не верю, что кто-нибудь может устранить нищету в этом мире.

- Но облегчить, сударь! Облегчить...

- Разве только затем, чтобы сделать пребывание на земле приятным для
лентяев и мерзавцев...

Он не кончил, ибо был чрезвычайно занят поглощением жаркого.

- Я предлагаю, - заговорил пан Зенон, - чтобы пан Антоний сопутствовал
нашему уважаемому председателю в посещении этого механика. У уважаемого
председателя слишком доброе сердце.

Поправку приняли единогласно.

- Дедушка, - сказала в эту минуту Вандзя, - дедушка! Выйдите ко мне,
пожалуйста...

- Что тебе, сердце мое?

- Пожалуйста, на минуточку.

- Но я не могу выйти; говори громче.

- Можно мне взять рубль из письменного стола?

- Это еще на что?

- Так, ничего...

- Говори сейчас, маленькая, что случилось?

- У этой дамы наверху нет на...

- Ага! Ладно, возьми, возьми!

- Панна Ванда! - заговорил Дамазий. - Ужели вы не разрешите нам узнать
о секрете?

Девочка наклонилась к его уху и шепнула:

- Видите ли, дело в том, что у той дамы нет на лекарство...

- Бедняжка! И вы хотите ей дать?

- Осмелюсь предложить, чтобы дело бедной женщины, которой протежирует
панна Ванда, было доложено на ближайшем заседании, - прервал пан Петр.

- Такого рода вопросы лучше всего разрешать, не откладывая, - сказал
молчавший до сих пор Густав и открыл кошелек.

- И я так думаю! - поддержал его Дамазий. - Панна Ванда! Извольте взять
в ручки поднос и устраивайте сбор.

Девочка так и сделала; для начала пан Дамазий положил три рубля, и
вскоре поднос наполнился банковыми билетами.

Маленькая сборщица подошла к Густаву.

- Это от меня, - сказал он, кладя серебряную монету. - А это я даю от
имени своего дядюшки, - добавил он, понизив голос, и положил десятирублевку.

Присутствующие переглянулись.

- Вы, сударь, должно быть, очень любите своего дядюшку? - прошептал
Пелунович.

- Я люблю его, как родную мать! - ответил Вольский.

Вандзя, увидев такую уйму денег, подаренную бедной больной, опустила
уголки румяных губок, заморгала глазами, сперва медленно, потом все быстрей,
наконец расплакалась и убежала.

Присутствующие встали.