Чтение 8–й страницы книги ~Морской ястреб~

— Я мог бы держаться поближе к берегу и рискнуть попасть в плен, чтобы потом, на известном вам основании, потребовать освобождения.
— И снова оказаться на галерах его испанского величества. Но хватит! Я признаю, что вы достойно вели себя по отношению ко мне. Вы выполнили свои обязательства и можете не сомневаться, что я выполню свои.
— Но ваше обязательство сводилось к тому, что вы отправите меня домой?
— Так что же?
— Вся загвоздка в том, что я не знаю, где найти пристанище, не знаю, где вообще мой дом после всех этих лет. Если вы отошлёте меня, я стану бездомным бродягой.
— Так как же мне поступить с вами?
— По правде говоря, христианами и христианством я сыт по горло, не меньше, чем вы к тому времени, когда мусульмане захватили галеру, где вы сидели на вёслах. Человек я способный, сэр Оли… Сакр аль-Бар. Лучшего шкипера, чем я, не было ни на одном корабле, когда-либо покинувшем английский порт. Я видел уйму морских сражений и отлично знаю это ремесло. Не найдёте ли вы мне какого-нибудь дела здесь, у себя?
— Вы хотите стать отступником, как я?
— До сих пор я думал, что слово «отступник» можно понимать по-разному: всё зависит от того, на чьей вы стороне. Я бы предпочёл сказать, что хочу перейти в веру Магомета.
— Точнее, в веру пиратства, грабежа и морского разбоя, — уточнил Сакр аль-Бар.
— Вот уж нет! Для этого мне не требуется никакого обращения. Вспомните, кем я был раньше, — откровенно признался шкипер Ли. — Я хочу всего-навсего плавать не под «Весёлым Роджером», а под другим флагом.
— Вам придётся отказаться от спиртного, — предупредил Сакр аль-Бар.
— Мне будет чем вознаградить себя.
Сакр аль-Бар задумался. Просьба шкипера отозвалась в его сердце. Он был не прочь иметь рядом с собой соотечественника, даже такого плута, как Джаспер Ли.
— Будь по-вашему, — наконец сказал он, — хоть вы и заслуживаете петли. Ну да ладно. Если вы перейдёте в магометанство, я возьму вас на службу — для начала одним из моих лейтенантов. До тех пор пока вы будете верны мне, Джаспер, всё будет хорошо, но при первом же подозрении вам не избежать верёвки и танца между палубой и ноком реи по дороге в ад.
Взволнованный шкипер нагнулся, схватил руку Сакр аль-Бара и поднёс её к губам.
— Согласен, — проговорил он. — Вы пощадили меня, хоть я и не заслужил вашего милосердия. Не сомневайтесь в моей верности. Моя жизнь принадлежит вам, и пусть она штука не особо ценная, делайте с ней что хотите.
Почти невольно Сакр аль-Бар сжал руку старого мошенника, после чего Джаспер Ли шаркающей походкой пошёл прочь и спустился по трапу на палубу. Впервые за свою гнусную жизнь шкипер был до глубины души тронут милосердием, которого он не заслужил, и, сознавая это, поклялся стать достойным его, пока не поздно.
Глава 7
МАРЗАК БЕН-АСАД
Чтобы переправить груз захваченного голландского судна с мола в Касбу, потребовалось более сорока верблюдов. Таких торжественных процессий ещё не случалось видеть на узких улицах Алжира. Её придумал Сакр аль-Бар, знавший, как падка толпа на пышные зрелища. Она была достойна грозы морей, величайшего мусульманского победителя, который, не довольствуясь спокойными водами Средиземного моря, дерзнул выйти на океанский простор.
Возглавляли шествие сто корсаров, одетые в короткие кафтаны всевозможных цветов и опоясанные яркими шарфами, за которые был заткнут целый арсенал сабель и кинжалов. Многие корсары были в кольчугах и сверкающих островерхих касках, обмотанных тюрбанами. За ними уныло плелись сто закованных в цепи пленников с «Голландца», подгоняемые бичами. Далее в строгом порядке следовал полк корсаров, а за ним — длинная вереница важных верблюдов. Храпя и медленно переставляя ноги, они покорно подчинялись крикам погонщиков — жителей Сахары. За верблюдами шёл ещё один отряд корсаров, и завершал шествие сам Сакр аль-Бар на белом арабском скакуне.
В узких улочках, где белые и жёлтые дома обращали на прохожих глухие стены, кое-где прорезанные щелями, едва пропускающими свет и воздух, зрители опасливо толпились в дверях, потому что ноша верблюда, свешиваясь с их боков, занимала весь проход. Берег по обеим сторонам мола, площадь перед базаром и подступы к крепости Асада были запружены пёстрой шумной толпой. В этой толпе величавые мавры в развевающихся одеждах стояли бок о бок с полуголыми неграми из Суса и Дра; сухощавые, выносливые арабы в безукоризненных белых джубах переговаривались с берберийскими горцами в чёрных верблюжьих накидках; левантийские турки подталкивали локтями одетых по-европейски евреев — беженцев из Испании, которых арабы терпели, памятуя про общие страдания и общее изгнание с земли предков.
Вся эта живописная толпа собралась под палящим африканским солнцем встретить Сакр аль-Бара и приветствовала его таким громоподобным криком, что эхо долетало с мола до самой Касбы, возвещая о приближении триумфатора.
Около базара часть корсаров во главе с Османи погнала пленников в баньо, или банный двор, как его называет лорд Генри, тогда как верблюды продолжали медленно подниматься на холм. Через главные ворота Касбы караван неспешно вступил на обширный двор. Погонщики выстроили верблюдов по обеим его сторонам, и животные неуклюже опустились на колени. Затем во двор вошли две шеренги корсаров по двадцать человек каждая — почётный караул предводителя. Отвесив низкий поклон Асад ад-Дину, корсары застыли по обе стороны прохода. Паша сидел на диване в тени навеса, рядом с ним стояли Тсамани и Марзак, за спиной — полдюжины янычар охраны, чьи чёрные одеяния служили эффектным фоном для зелёных с золотом одежд паши, богато украшенных драгоценными камнями. На белом тюрбане Асада сверкал изумрудный полумесяц.
Хмуро и задумчиво наблюдал паша всё происходящее, пребывая во власти сомнений, посеянных в его душе коварными речами и ещё более коварными недомолвками Фензиле. Но при появлении предводителя корсаров лицо паши прояснилось, глаза засверкали, и он поднялся с дивана, чтобы встретить его, как отец встречает сына, подвергавшего свою жизнь опасности во имя дорогого для них обоих дела.
У ворот Сакр аль-Бар спешился. Гордо подняв голову, он с величайшим достоинством подошёл к паше. За предводителем следовали Али и рыжебородый человек в тюрбане. В нём не без труда можно было узнать Джаспера Ли, явившегося во всём блеске своего нового обличья.
Сакр аль-Бар простёрся ниц.
— Да пребудут с тобой благословение Аллаха и мир его, о господин мой! Асад, наклонившись и заключив победителя в объятия, приветствовал его словами, от которых Фензиле, наблюдавшая эту сцену из-за резной решётки, стиснула зубы.
— Хвала Аллаху и нашему властителю Магомету: ты вернулся в добром здравии, сын мой. Моё старое сердце возрадовалось при вести о твоих победах во славу Веры.
Перед пашой разложили богатства, захваченные на «Голландце». Зрелище, представшее его глазам, намного превосходило всё, что он ожидал увидеть.
Наконец добычу отправили в сокровищницу, и Тсамани получил приказ подсчитать её стоимость и определить долю каждого участника похода, начиная с самого паши, представлявшего государство, и кончая последним корсаром из команды победоносных судов Веры. Одна двадцатая всей добычи причиталась Сакр аль-Бару.
Двор опустел. На нём остались лишь паша с Марзаком и янычарами да Сакр аль-Бар с Али и Джаспером. Тогда-то корсар и представил паше своего нового офицера как человека, на которого снизошла благодать Аллаха, замечательного воина и отличного морехода, предложившего свои способности и саму жизнь на службу исламу.
Марзак раздражённо перебил корсара и заявил, что в рядах воинства Веры и без того слишком много назарейских собак и неразумно увеличивать их число, а со стороны Сакр аль-Бара весьма самонадеянно брать на себя подобные решения.
Сакр аль-Бар смерил юношу взглядом удивлённым и презрительным.
— По-твоему, привлечь нового приверженца под знамя нашего владыки Магомета — значит проявить самонадеянность? — спросил он. — Поди почитай Книгу Мудрости[26 - Книга Мудрости — имеется в виду Коран, священная книга мусульман.] и посмотри, что вменяется в долг каждому правоверному. И задумайся, о сын Асада: когда в скудоумии своём ты бросаешь камень презрения в тех, кого благословил Аллах, кого он вывел из тьмы, где они пребывали, на яркий свет Веры, ты бросаешь камень и в меня, и в свою собственную мать. Более того, богохульствуя, ты оскорбляешь благословенное имя Аллаха, а значит — ступаешь на путь, ведущий в преисподнюю.
Посрамлённый Марзак умолк, гневно закусив губу; Асад же кивнул и одобрительно улыбнулся.
— Велики твои познания в истинной вере, о Сакр аль-Бар, — произнёс он. — Ты не только отец доблести, но и отец мудрости.
Затем он обратился с приветствием к мастеру Ли и объявил о его вступлении в ряды правоверных под именем Джаспер-рейса.
Вскоре Асад отпустил Джаспера и Али и приказал янычарам встать на страже у ворот. Затем он хлопнул в ладоши и, велев явившимся на его зов невольникам принести стол с яствами, предложил Сакр аль-Бару сесть рядом с ним на диван.
Принесли воду, и они совершили омовение. Невольники расставляли на столе тушёное мясо, яйца с оливками, пряности и фрукты.
Асад преломил хлеб, набожно произнёс «Бесмилла» и погрузил пальцы в глиняную миску, подавая пример Марзаку и Сакр аль-Бару. За столом паша попросил корсара рассказать о своих приключениях.
Когда рассказ был закончен и паша ещё раз похвалил Сакр аль-Бара за доблесть, Марзак задал корсару вопрос:
— Ты предпринял опасное путешествие в ту далёкую землю лишь затем, чтобы заполучить двух английских пленников?
— Это было лишь частью моего плана, — последовал спокойный ответ. — Я отправился в море во имя Пророка, и привезённая мною добыча подтверждает это.
— Но ты ведь не знал, что голландский купец окажется на твоём пути, — возразил Марзак, в точности повторяя слова, подсказанные матерью.
— Не знал? — Сакр аль-Бар улыбнулся с такой уверенностью в себе, что Асаду ни к чему было слушать продолжение, ловко отразившее подвох Марзака. — Разве я не верю в Аллаха, всемудрого и всеведущего?
— Прекрасный ответ, клянусь Кораном, — поддержал своего любимца Асад.
Радость паши была вполне искренней, поскольку ответ Сакр аль-Бара отметал все измышления. Но Марзак не сдавался. Он хорошо помнил наставления коварной сицилийки.
— Тем не менее в этой истории мне не всё ясно, — пробормотал Марзак с наигранным простодушием.
— Для Аллаха нет невозможного! — произнёс Сакр аль-Бар.
В его голосе звучала уверенность, словно он полагал, будто в мире нет ничего, что могло бы укрыться от проницательности Марзака.
Юноша признательно поклонился.
— Скажи мне, о могущественный Сакр аль-Бар, — вкрадчиво проговорил он, — как случилось, что, добравшись до тех далёких берегов, ты удовольствовался всего двумя ничтожными пленниками, если со своими людьми и по милости Всевидящего мог взять в пятьдесят раз больше?
И Марзак наивно посмотрел на смуглое лицо корсара. Асад задумчиво нахмурился — ему эта мысль уже приходила в голову. Сакр аль-Бар понял, что здесь не обойтись высокопарной фразой об истинной вере. Он не мог избежать объяснения, хоть и сознавал, что не сумеет предложить достаточно убедительного оправдания своим поступкам.
— Мы взяли этих пленников в первом же доме, и их захват прошёл не совсем тихо. Кроме того, на берег мы высадились ночью, и я не хотел рисковать людьми, уводя их далеко от корабля ради нападения на деревню, жители которой могли подняться и отрезать нам путь к отступлению.
Марзак не без злорадства заметил, что на челе Асада по-прежнему лежит глубокая складка.
— Но ведь Османи, — сказал он, — уговаривал тебя напасть на спящую деревню, не подозревавшую о твоём присутствии, а ты отказался.
При этих словах сын Асада метнул на Сакр аль-Бара быстрый взгляд, и тот понял, что против него затеяна интрига.
— Это так? — повелительно спросил Асад.
Сакр аль-Бар не отвёл взгляда, и в его светлых глазах зажёгся вызов.
— А если и так, господин мой? — высокомерно спросил он.
— Я тебя спрашиваю.
— Я слышал, но, зная твою мудрость, не поверил своим ушам. Мало ли что мог сказать Османи? Разве я подчиняюсь Османи и он волен приказывать мне? Если так, то поставь его на моё место и передай ему ответственность за жизнь правоверных, которые сражаются рядом с ним!
Голос Сакр аль-Бара дрожал от негодования.
— Ты слишком быстро поддаёшься гневу, — упрекнул его Асад, по-прежнему хмурясь.
— А кто, клянусь головой Аллаха, может запретить мне это? Не думаешь ли ты, что я возглавил поход, из которого вернулся с добычей, какую не принесут набеги твоих корсаров и за целый год, только для того, чтобы безбородый юнец спрашивал меня, почему я не послушал Османи?!
В порыве мастерски разыгранного гнева Сакр аль-Бар выпрямился во весь рост. Он понимал, что должен пустить в ход всё своё красноречие и даже бахвальство и отмести подозрение витиеватыми фразами и широкими страстными жестами.
— Чего бы я достиг, выполняя волю Османи? Разве его указания помогли бы мне добыть более того, что я сегодня положил к твоим ногам? Его совет мог привести к беде. Разве вина за неё пала бы на Османи? Клянусь Аллахом, нет! Она пала бы на меня, и только на меня! А раз так, то и заслуга принадлежит мне. Я никому не позволю оспаривать её, не имея на то более веских оснований, чем те, что я здесь услышал.
Да, то была дерзкая речь, но ещё более дерзкими были тон Сакр аль-Бара, его пылающий взор и презрительные жесты. Однако корсар, без сомнения, одержал верх над пашой, подтверждение чего не заставило себя долго ждать.
Асад опешил. Он перестал хмуриться, и на лице его появилось растерянное выражение.
— Ну, ну, Сакр аль-Бар, что за тон? — воскликнул он. Сакр аль-Бар, как будто захлопнувший дверь для примирения, вновь открыл её.
— Прости мне мою горячность, — покорно произнёс он. — Тому виной преданность твоего раба, который служит тебе и Вере, не щадя жизни. В последнем походе я получил тяжкую рану. Шрам от неё — немой свидетель моего рвения. А где твои шрамы, Марзак?
Марзак, не ожидавший такого вопроса, оторопел, и Сакр аль-Бар презрительно усмехнулся.
— Сядь, — попросил корсара Асад. — Я был несправедлив к тебе.
— Ты — истинный фонтан и источник мудрости, о господин мой, и твои слова — подтверждение тому, — возразил Сакр аль-Бар. Он снова сел, скрестив ноги. — Признаюсь тебе, что, оказавшись во время этого плавания вблизи берегов Англии, я решил высадиться и схватить одного негодяя, который несколько лет назад жестоко оскорбил меня. Я хотел расквитаться с ним. Но я сделал больше, нежели намеревался, и увёл с собой не одного, а двух пленников. Эти пленники… — продолжал он, полагая, что теперешнее настроение паши как нельзя более благоприятствует тому, чтобы высказать свою просьбу. — Эти пленники не были отправлены в баньо с остальными невольниками. Они находятся на борту захваченной мною каракки.
— И почему же? — спросил Асад, на сей раз без всякой подозрительности.
— Потому, господин мой, что в награду за службу я хочу просить у тебя одной милости.
— Проси, сын мой.
— Позволь мне оставить этих пленников себе.
Асад слегка нахмурился. Он любил корсара и хотел ублажить его, но, помимо его воли, жгучий яд, влитый Фензиле в его душу, вновь напомнил о себе.
— Считай, что моё разрешение ты получил. Но не разрешение закона, ибо он гласит, что ни один корсар не возьмёт из добычи даже самую малость ценой в аспер до того, как добычу поделят, — прозвучал суровый ответ.
— Закон? — удивился Сакр аль-Бар. — Но закон — это ты, о благородный господин мой!
— Это не так, сын мой. Закон выше паши, и паша должен повиноваться ему, дабы быть достойным своего высокого положения. И закон распространяется на самого пашу, даже если он лично участвовал в набеге. Твоих пленников следует немедленно отправить в баньо к остальным невольникам и завтра утром продать на базаре. Проследи за этим, Сакр аль-Бар.
Корсар непременно возобновил бы свои просьбы, не заметь он выжидательного взгляда Марзака, горящего нетерпением увидеть погибель противника. Он сдержался и с притворным равнодушием склонил голову.
— В таком случае назначь за них цену, и я сейчас же заплачу в казну.
Но Асад покачал головой:
— Не мне назначать им цену, а покупателям, — возразил он. — Я мог бы оценить их слишком высоко, что было бы несправедливо по отношению к тебе, или слишком низко, что было бы несправедливо по отношению к тем, кто пожелал бы купить их. Отправь пленников в баньо.
— Будет исполнено, — скрывая досаду, сказал Сакр аль-Бар; он не осмеливался далее упорствовать в своих притязаниях.
Вскоре корсар отправился выполнять распоряжение паши. Однако он приказал поместить Розамунду и Лайонела отдельно от других пленников до начала утренних торгов, когда им поневоле придётся занять место рядом с остальными.
После ухода Оливера Марзак остался с отцом во дворе крепости, и тотчас к ним присоединилась Фензиле — женщина, которая, как говорили многие правоверные, привезла в Алжир франкские повадки шайтана.
Глава 8
МАТЬ И СЫН
Рано утром, едва смолкло чтение Шелада, к паше явился Бискайн аль-Борак. Его галера, только что бросившая якорь в гавани, повстречала в море испанскую рыбачью лодку, в которой оказался молодой мориск[27 - Мориск — мориски — мусульманское население, оставшееся на Пиренейском полуострове после нападения Гранадского эмирата (1492) и насильственного обращения в христианство. Мориски, большей частью тайно исповедовавшие ислам, жестоко преследовались инквизицией. В 1609—1610 гг., были изгнаны из Испании.], направлявшийся в Алжир. Известие, побудившее юношу пуститься в далёкое плавание, было необычайно важным, и целые сутки рабы ни на секунду не отрывались от вёсел, чтобы судно Бискайна — флагман его флотилии — как можно скорее добралось до дому.
У мориска был двоюродный брат — новообращённый христианин, как и он сам, и, по всей видимости, такой же мусульманин в душе, — служивший в испанском казначействе в Малаге. Он узнал, что в Неаполь снаряжается галера с грузом золота, предназначенного для выплаты содержания войскам испанского гарнизона. Из-за скупости властей галера казначейства отправлялась без конвоя, но со строгим приказом не удаляться от европейского побережья во избежание неожиданного нападения пиратов. Полагали, что через неделю она сможет выйти в море, и мориск, не медля, решил известить об этом своих алжирских братьев, дабы те успели перехватить её.
Асад поблагодарил молодого человека и, пообещав ему в случае захвата галеры солидную долю добычи, приказал приближённым позаботиться о нём. Затем он послал за Сакр аль-Баром. Тем временем Марзак, присутствовавший при этом разговоре, отправился пересказать его матери. Когда в конце рассказа он добавил, что паша послал за Сакр аль-Баром, собираясь именно ему поручить важную экспедицию, Фензиле охватил приступ безудержного гнева: значит, все её намёки и предостережения ни к чему не привели.
Как фурия, бросилась Фензиле в полутёмную комнату, где отдыхал Асад. Марзак, не отставая ни на шаг, последовал за ней.
— Что я слышу, о господин мой? — воскликнула она, походя скорее на строптивую дочь Европы, нежели на покорную восточную невольницу. — Сакр аль-Бар отправляется в поход против испанской золотой галеры?
Полулёжа на диване, паша смерил её ленивым взглядом.
— Ты знаешь кого-нибудь, кто более него преуспеет в таком деле? — спросил он.
— Я знаю того, о господин мой, кого долг обязывает предпочесть этому чужеземному проходимцу! Того, кто всецело предан тебе и заслуживает полного доверия. Того, кто не стремится удержать для себя часть добычи, захваченной во имя ислама.
— Ха! — произнёс паша. — Неужели ты вечно будешь поминать ему невольников? Ну и кто же он, твой образец добродетели?
— Марзак, — злобно ответила Фензиле и указала на сына. — Или он так и будет попусту растрачивать юность в неге и лености? Ещё вчера этот грубиян насмехался над тем, что у твоего сына нет ни одного шрама. Уж не в саду ли Касбы он их приобретёт? Что суждено ему: довольствоваться царапинами от колючек ежевики или учиться искусству воина и предводителя сынов веры, чтобы ступить на путь, которым шёл его отец?
— Ступит он на него или нет, — возразил Асад, — решит султан Стамбула, Врата Совершенства. Мы здесь не более чем его наместники.
— Но как султан утвердит Марзака твоим наследником, когда ты не преподал своему сыну науки правителя? Позор на твою голову, о отец Марзака, — ты не гордишься сыном, что подобает последнему правоверному!
— Да пошлёт мне Аллах терпение! Разве я не сказал тебе, что Марзак ещё слишком молод?
— В его возрасте ты уже бороздил моря под началом великого Окьяни!
— В его возрасте я по милости Аллаха был выше и сильнее твоего сына. Я слишком дорожу им, чтобы позволить ему выйти в море, прежде чем он достаточно окрепнет. Я не хочу потерять его.
— Посмотри на него, — настаивала Фензиле. — Он — мужчина, Асад, и сын, каким мог бы гордиться любой правоверный. Не самое ли для него время препоясаться саблей и ступить на корму одной из твоих галер?
— Она права, о отец мой! — взмолился Марзак.
— Что? — рявкнул старый мавр. — Уж не хочешь ли ты участвовать в схватке с «Испанцем»? Что знаешь ты о морских сражениях?
— А что он может знать, когда родной отец не удосужился ничему научить его? — парировала Фензиле. — Уж не насмехаешься ли ты, о Асад, над изъянами, которые есть не что иное, как естественный плод твоих собственных упущений?
— Тебе не вывести меня из терпения, — проворчал Асад, явно теряя таковое. — Я задам тебе только один вопрос: как, по-твоему, может ли Марзак принести победу исламу? Отвечай!
— И отвечу: нет, не может. А пора бы. Твой долг — отпустить его в это плавание, дабы он мог обучиться ремеслу, которое ждёт его в будущем.
Асад на минуту задумался.
— Пусть будет по-твоему, — медленно проговорил он. — Ты отправишься с Сакр аль-Баром, сын мой.
— С Сакр аль-Баром? — в ужасе воскликнула Фензиле.
— Лучшего наставника для него я не мог бы найти.
— Твой сын отправится в плавание как чей-то слуга?
— Как ученик, — поправил Асад, — А как же иначе?
— Будь я мужчиной, о фонтан души моей, — проговорила Фензиле, — и имей я сына, никто, кроме меня, не был бы его наставником. Я бы вылепила из него своё второе я. Таков, о возлюбленный господин мой, твой долг перед Марзаком. Не поручай его обучение постороннему, особенно тому, кому, несмотря на твою любовь к нему, я не могу доверять. Возглавь этот поход, а Марзак пусть будет твоим кайей.
Асад нахмурился.
— Я слишком стар, — возразил он. — Два года я не выходил в море. Как знать, возможно, я уже утратил искусство побеждать. Нет, нет. — Он покачал головой, и облачко грусти тронуло его суровое лицо, — Командир теперь Сакр аль-Бар, и если Марзак пойдёт в плавание, то только с ним.
— Господин мой… — начала было Фензиле, но тут же остановилась. В комнату вошёл невольник-нубиец и доложил паше, что Сакр аль-Бар прибыл в крепость и ожидает приказаний своего господина во дворе. Асад сразу встал и, как ни пыталась Фензиле удержать его, нетерпеливо отмахнулся от неё и вышел.
Она смотрела ему вслед, и в её прекрасных глазах закипали слёзы гнева. Асад вышел на залитый солнцем двор, и в полутёмной комнате воцарилась тишина, нарушаемая только отдалёнными переливами серебристого смеха младших жён паши. Эти звуки раздражали и без того натянутые нервы старшей жены. Фензиле с проклятиями поднялась с дивана и хлопнула в ладоши. На её зов явилась обнажённая по пояс негритянка с массивным золотым кольцом в ухе, гибкая и мускулистая, как борец.
— Вели им прекратить этот визг, — резко приказала Фензиле, — и скажи, что если они ещё раз потревожат меня, я велю их высечь.
Вскоре после ухода негритянки смех смолк: младшие жёны с большей покорностью подчинялись распоряжениям Фензиле, нежели распоряжениям самого паши.
Немного успокоившись, она подвела сына к резной решётке, сквозь которую был виден весь двор. Стоя рядом с Сакр аль-Баром, паша рассказывал ему о вести, привезённой мориском, и давал соответствующие указания.
— Как скоро сможешь ты выйти в море? — закончил он.
— Как только того потребует служба Аллаху и тебе, — не задумываясь, ответил Сакр аль-Бар.
— Хорошо сказано, сын мой. — Асад, окончательно побеждённый готовностью корсара, ласково положил руку на его плечо. — В таком случае отправляйся завтра на восходе солнца. Времени на сборы тебе вполне хватит.
— Тогда, с твоего позволения, я сейчас же пойду распорядиться, — заспешил Сакр аль-Бар, хотя необходимость выйти в море именно сейчас несколько встревожила его.
— Какие галеры ты возьмёшь?
— Против одной испанской? Мой галеас прекрасно справится с ней. С одним судном мне будет легче укрыться в засаде, чем с целой флотилией.
— О, ты столь же мудр, сколь отважен, — одобрил Асад. — Да пошлёт тебе Аллах удачу!
— Мне можно удалиться?
— Подожди немного. Дело касается моего сына Марзака. Он уже почти мужчина, и ему пора начать служить Аллаху и государству. Я хочу, чтобы ты взял его в плавание своим лейтенантом и так же наставлял его, как я когда-то наставлял тебя.
Сакр аль-Бару желание паши доставило так же мало удовольствия, как и Марзаку. Зная, как ненавидит его сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложнений, если план Асада осуществится.
— Как ты когда-то наставлял меня? — произнёс он с притворной грустью. — Не отправиться ли тебе вместе с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С какой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу галеры, как в тот день, когда мы брали на абордаж «Испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
— Ты тоже просишь меня выйти в море? — спросил он.
— А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр аль-Бара, и он сразу всё понял.
— Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но никто не мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто лучше меня не познал радость битвы с неверными под твоим предводительством и сладость победы, одержанной у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой, в славный поход и сам будь наставником своего сына — ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал седую бороду.
— Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
— Дозволь мне сделать большее.
— Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того — я нужен здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я воспитал, несут по морям моё имя и славу истинной веры.
Взгляд паши затуманился. Он опёрся о плечо Сакр аль-Бара и вздохнул.
— Не скрою, твоё предложение заманчиво. Но нет… Моё решение неизменно. Отправляйся без меня. Возьми с собой Марзака и привези его обратно целым и невредимым.