Чтение 8–й страницы книги ~От грозы к буре~

– Тот самый, - подтвердил он.

– Тогда нам обоим в пекле жариться, - сделала вывод Васса, но тут же засомневалась: - Одначе, зрю я, уж больно ты добр. Может, заслужили они казнь такую?

– Может, и заслужили, - пожал плечами Константин. - Только я их не убивал. Не знаю, поверишь ли.

– А чего ж не поверить, - сразу же откликнулась женщина. - Я и по глазам вижу, что чист ты. Ведьму не обманешь.

– А ты и впрямь… ведьма?

– Не веришь? - Васса слабо улыбнулась и вкрадчиво предложила: - А ты возьми у меня из рук корец [71] и сам узнаешь.

Она протянула его князю, но тот даже не шелохнулся, чтобы его принять.

– Вот видишь. - Женщина вновь откинула голову на тряпье и продолжала говорить с закрытыми глазами: - Это потому, что у тебя разум с сердцем в разладе пребывают. Ум тебе взять не дает, а в сердце веры еще нету. Ну и ладно.

Вдруг раздался оглушительный треск, и сразу чуть ли не половина крыши дома обнажилась, щедро запуская вовнутрь яркий дневной свет и тепло жаркого летнего солнца. Часть изрядно сопревшей соломы и земли посыпалось прямо в хату. Через мгновение ведьмак и сам уже был в. избе, ловко спрыгнув вниз через образовавшийся огромный проем.

– Ведьмак, милый, ведь мне еще не менее двух дней мучиться, - оживилась женщина, и глаза ее, полные смертной тоски, с надеждой уставились на Маньяка. - Подсоби, а? Ты же можешь, я знаю.

– А роту? - неуступчиво осведомился ведьмак.

– О том не проси, - упрямо качнула головой Васса. - Зато я оборотня отпустила. Нешто не заслужила?

– Не хитри, милая. Оборотня ты в обмен на крышу ослобонила, - погрозил ей пальцем Маньяк. - Я и так тебе на цельных три дня, не меньше, муки сократил, уход облегчив. Думаю, хватит с тебя. За остальные грехи придется муки принимать.

– Да какие там у меня грехи? - простонала Васса.

– Будто и не ведаешь. Вторяку порчу на волос в прошлом годе сделала? [72] А женке его, Неждане, на след? А на яйцо? А самому тиуну на скотину его?

– Яйца я потом сама же и сжигала, так что нет на мне смертей, - возразила ведьма. - Да и к чему теперь старое вспоминать. Что было, то быльем поросло.

– Какое же это старое, когда я у тебя в сенях целых два пучка совсем свежей прикрыш-травы [73] видел. Выходит, и ты к тиуновской свадебке готовилась, а? И не боязно тебе было? А ну как она через порог бы перескочила? Думаешь, коль не живу я здесь, так и не знаю ничегошеньки? Так что все мне ведомо, красавица.

– Была красавица, да вся вышла, - горько усмехнулась Васса. - Это, поди, Тимофей Грибыч на меня ковы возвел. А не рассказывал он о своих-то делах? Может, я и пакостная, но на ветер порчу никогда не делала, а он… - и, не договорив, вновь жалобно попросила: - Подсоби, а? - Она закашлялась, и кровавая алая пена вновь выступила на ее губах.

Взгляд ее, наполненный нечеловеческой мукой, на одно мгновение задержался на князе, и Константин не выдержал:

– Ты бы и впрямь помог ей, Маньяк. Почто ей страдать так.

– Вот-вот, - оживилась женщина. - Я же и добрых дел невесть сколько в жизни сотворила.

– Это верно, - утвердительно качнул головой ведьмак. - Так ты всю жизнь и мечешься. День тебе шибко ярок, а ночь больно темна.

Не я мечусь - люди меня сызмальства отшвыривали. Уж тебе-то ведомо. Вот я и озлобилась. А про ночь с днем ты верно сказал. Не по мне они. Я дочь сумерек, - прохрипела женщина, улыбаясь окровавленным ртом. - В сумерках лучшей всего. Они хоть и радостей настоящих не дают, зато у бед все цвета размывают.

– Кого обмануть хочешь? - хмыкнул ведьмак. - За сумерками завсегда ночь следует.

– Не всегда, - вмешался Константин, с жалостью глядя на умирающую. - Перед рассветом тоже поначалу сумерки бывают.

– Вот. - Глаза Вассы с невыразимой нежностью скользнули по лицу князя. - Даже полегчало малость от таких словов добрых. Надежой повеяло.

– Надежа будет, коли роту дашь, - неуступчиво поджал губы Маньяк.

Васса в ответ поджала губы и закрыла глаза.

– Не мучь ее, - тихо произнес Константин. - Чего уж тут. Помоги, чем можешь.

– Ну ладно, - согласился ведьмак. - Так и быть, подсоблю. Токмо ты сам не ведаешь, о чем просишь, княже. Она ведь, поди, и в свой остатний час ковы тут строила? Не пыталась тебе дать чего-нибудь, а, княже? - обернулся он к Константину. - А то я ее так оставлю лежать.

Глаза Вассы широко распахнулись, просительно потянувшись к князю, и жалобно впились в его лицо, умоляя не выдавать.

– Нет-нет, - забормотал Константин и, не желая врать, уточнил: - И я у нее ничего не брал, и она взять не просила. Только воды ей принес, и все.

– Это можно было, - снисходительно кивнул головой Маньяк и уточнил еще раз: - Стало быть, думаешь, надо ей подсобить?

– Если это в твоих силах, то надо, - твердо ответил Константин.

– Ну, пусть так и будет, - и, повернувшись к женщине, он сказал примирительно: - Ну, прощай, Васса. Много зла от тебя люди повидали, много и тебе причинили. Прости их всех в свой смертный час.

– Прощаю, - глухо, сквозь стиснутые зубы ответила женщина. - Но не всех.

Не от души прощение твое, да и не полное оно, но уж ладно, - вздохнул ведьмак снисходительно. - И я тебя от имени их всех прощаю. Спи, бедолага. Эвон как умаялась. - И он ласково провел рукой по ее волосам. Дыхание Вассы тут же стало ровным и спокойным. Ковшик выпал из обмякшей руки на пол, а сама она даже расслабленно засопела.

– И усни навеки, - жестко произнес Маньяк, продолжая неотрывно глядеть на женщину.

Посидев еще несколько секунд, он устало поднялся с лавки и сказал Константину:

– Все. Более нам тут делать нечего. К вечеру соседи ее придут - закопают.

– Так она что же, умерла? - не понял Константин, глядя на неподвижно лежащую ведьму.

– А то ты сам не видишь.

– Так быстро?

– С моей помощью даже здоровый может очень быстро помереть, - пояснил Маньяк и тут же удивился: - А ты чего застыл как вкопанный? Мы же на свадьбу опаздываем.

– Так ты ее убил? - прошептал Константин.

– Сам же просил, - не понял ведьмак князя.

– Я помочь… - одними губами произнес Константин.

– А это единственная помощь, которую я в силах сотворить. О ней она меня и просила.

– О… смерти? - никак не укладывалось в голове князя.

– А выжить с такими ожогами да после вил ей бы только господь бог мог подсобить. Я же простой ведьмак. Убить взглядом могу, а вот вылечить… - Маньяк сокрушенно взмахнул руками й, хлопнув по плечу ошарашенного князя, прошел мимо него на выход.

Глава 6 ПОЦЕЛУЙ ВЕДЬМЫ

Все кладбища, сей порой, Из зияющих гробов, В сумрак месяца сырой Высылают мертвецов!…

Ф. И. Тютчев

Пока они шли к дому тиуна, ведьмак рассказал Константину всю историю Вассы. Ведьмой та была, как и сам Маньяк, урожденной, но обычно они быстро не прогрессируют, становясь настоящими лишь в солидных годах, на излете недолгого бабьего века. А вот Васса, уже в молодые годы обозленная на неприязненное отношение сельчан к ней и к ее матери, будучи в девках, недолго думая, могла наслать на человека болезнь или иную порчу.

Начала она с обычного выдаивания чужих коров, причем занималась этим не со зла, а с голоду, и проделывала все аккуратно, не выжимая из вымени бедной животинушки максимум возможного. Но как-то раз босоногую девчонку застукали на месте преступления, мигом вспомнили, что мать ее родила, не выходя замуж, а старожилы тут же посчитали на пальцах и сошлось у них на том, что дите - ведьма, да еще урожденная. С тех пор и понеслась кривая судьба Вассы под гору, да все быстрее и быстрее.

К тому ж оказалась деваха строптивой и непокорной. Ее били злым словом, она отвечала тем же, но язык Вассы не только наносил оскорбления, но и причинял физические страдания. Когда ей покалечили ногу, она в отместку умудрилась за месяц «расплатиться» с двумя наиболее рьяными обидчиками. Так и продолжалось отчаянное противостояние до недавних пор, пока кто-то не решил совсем извести ведьму, изжарив бесовское отродье в бане.

– Потому она и роту не дала. Уж больно мстить баба любит. Так что придется нам с тобой, княже, из-за жалости твоей ночь не поспать, пока петухи не пропоют, - подытожил Маньяк хмуро. - Тебя не тронула - это она молодец. Есть надежда, что еще и ночка спокойно пройдет, а там мало ли как и чем все это обернется… - заключил он свою речь и неожиданно толкнул князя в бок. - Вот и подивись, как колдун справляется.

Дивиться и впрямь было чему. Свадебный поезд внезапно остановился у ворот тиунова двора. Судя по всему, остановка была явно не запланированная. Нарядно одетый возница в ярко-алой рубахе, сидящий в первом возке, отчаянно стегал лошадей, те храпели, испуганно ржали, но под арку ворот упрямо не шли.

Наконец с облучка этого же возка слез старый мужик в овчинном полушубке, степенно прошел мимо лошадей, провел рукой по воротам, привстав на цыпочки, легонько огладил арку, после чего важно махнул рукой. Возница вновь хлестнул лошадей кнутом, и они на сей раз послушались. Пошли, правда, медленно, опасливо всхрапывая, но пошли. Сам мужик подался куда-то в обход двора, скрывшись вскоре из поля зрения.

– Неужто Васса успела напакостить? - задумчиво произнес ведьмак. - Ладно, проверим.

Они с князем тоже миновали ворота, возле которых Маньяк слегка задержался, после чего, нагнав Константина, тихо шепнул ему на ухо:

– Проказничает наш колдун. Сам страсти на людей нагоняет.

– То есть как? - не понял князь. - Лошади же и впрямь не шли, а он возле ворот походил, руками поводил, и все хорошо стало.

– А ведомо тебе, чего они испугались?

– Колдовства, наверное, - неуверенно предположил Константин.

Недавнее событие в церкви произвело на него сильное впечатление. После такого поверишь во многое, на что и обратил внимание ведьмак, попрекнув Константина:

– Ну и напарничка мне Всевед послал. То ни во что не верит, даже в Веселый лес, а то сразу в веру слепую ударился. Промежду прочим, это колдовство ты и сам мог бы запросто совершить.

– Я?!

– Да любой. Важность свою колдуну показать вздумалось да нужность, вот он и пакостит втихомолку, да сам же за собой и подчищает. А и всего-то надо столбы ворот слегка салом медвежьим промазать. У лошади-то нюх славный, с человечьим не сравнить. Они медведя вмиг почуяли, вот и заупрямились, не пошли.

– А потом почему успокоились?

– У него в руках головка чеснока была. Он когда по местам с медвежьим салом ладонью своей водил, так этим чесноком все там изгваздал. Запах-то у чеснока сильный, вот он и забил медвежью вонь. Потому кони сразу и угомонились. У меня, княже, нюх, пожалуй, поострее лошадиного, вот я и разобрал сразу как да что.

Свадьба еще не началась, когда они с Константином появились во дворе тиуна. Прочие гости терпеливо сидели за длинным, наспех сколоченным столом, не прикасаясь к выставленным яствам.

Усевшись на опасно гнущуюся лавку и поерзав на ней несколько минут, Константин шепнул на ухо ведьмаку:

– А кого ждем?

Тот насмешливо хмыкнул и шепнул иронично:

– Дорогого гостя, Тимофей свет Грибича.

– А это кто ж такой важный?

– У-у, - протянул ведьмак. - Важнее некуда. Да ты его видел сегодня в церкви.

– Я? - удивился Константин.

– Ну а кто ж. Ты еще в него прутом рябиновым всю заутреню тыкал.

– Так это?!.

Тс-с, - прижал палец к губам Маньяк и кивнул в сторону распахнутых настежь ворот, возле которых стоял хорошо знакомый Константину старый мужик в овчинном полушубке.

Судя по всему, обход усадьбы тиуна завершился благополучно. Возле Тимофея свет Грибича вовсю суетился хозяин дома, держа в руке объемистую чару.

Молодые встали. Едва колдун приблизился к свадебному столу, как они тут же чинно поклонились подошедшему. Тот, не обращая на них никакого внимания, не говоря ни слова, повелительным жестом протянул свою опустевшую посуду хозяину.

Все так же угодливо улыбаясь, тиун щедро, до самых краев, наполнил его чару, выпив которую, Тимофей свет Грибич одобрительно крякнул, милостиво кивнул и сгреб с деревянного подноса, который держала хозяйка дома, хлебный каравай и деревянную солонку. Закусывать хлебом-солью он не стал. Вместо того колдун, зажав каравай под мышкой, отламывал от него маленькие кусочки, обмакивал их в соль и раскидывал в разные стороны.

Затем он, плюнув трижды в сторону леса, степенно зашел в терем тиуна.

– Посмотреть-то можно, что он там делает? - тихо спросил Константин у ведьмака.

– Да нет там ничего интересного, - зевнул тот. - По углам поглядит, дунет-плюнет в каждый, потом в одном ржи сыпанет, в другом - травки своей, а в прочих - золу.

– Зачем? - не понял Константин.

– Рожь от порчи, - пояснил Маньяк. - Траву во здравие молодых. Золу от пожара. Ну, там еще пол осмотрит, чтоб не сыпанул лиходей чужой своего порошка, в печку заглянет, хотя свадьба на дворе.

– И все?

– А тебе мало? - удивился ведьмак. - Погоди, сейчас спустится и молодых рожью обсыпать учнет, да через зипун переступать заставит, чтоб все порчи с невесты и жениха снять.

– А кто их напустил? Васса? - не унимался Константин.

– Да никто, угомонись, - буркнул Маньяк. - Надоел ты мне со своими расспросами, будто я видок какой. Я же вижу - чистые они. И он видит. Тимоха - колдун знатный. Но раз положено, так он честно все соблюдет. Мы с тобой у Вассы гостили, а он сразу после заутрени у тиуна на конюшне под хомуты заглядывал да лошадей по три раза обходил. И на венчание первым ехал. Невеста с женихом сзади.

– А почему?

– Тоже от порчи, - устало буркнул Маньяк. - На каждом перекрестке дорог он слово свое тайное сказать должен, чтобы без опаски до церкви доехать можно было.

– Так она совсем рядом, - продолжал недоумевать Константин. - Какие перекрестья-то?

Ведьмак засопел и укоризненно посмотрел на князя:

– Ты у меня прямо как дите малое. Должен же тиун перед всей деревней богатство показать, гордыню потешить. А назад путь иной надлежит выбрать, и тут сызнова все в руках Тимофея свет Грибича. Озлобится ежели, то так довезет, что… - Маньяк прервался на полуслове, махнув рукой и подытожил: - Куны свои колдун отрабатывает.

– Так ему еще и платят за это? - удивился Константин.

– А ты как думал? - воззрился на него с еще большим удивлением Маньяк - Само собой. Тиун ему еще и холста даст, и парой рушников шитых [74] одарит, да не простых, а с узором.

Тем временем колдун вышел из дома тиуна и все так же молча, грозно насупившись и не поднимая глубоко посаженных глаз, сопровождаемый почтительным молчанием остальных гостей, пошел к своему месту неподалеку от молодых.

Проходя мимо князя с ведьмаком, Тимофей, однако, нарушил молчание. Склонившись к уху Маньяка, он еле слышно спросил:

– Васса-то как там?

– Упокоилась с миром, - кивнул ведьмак и тут же с недоброй ухмылкой поинтересовался: - Уж не ты ли ее в бане-то?…

Колдун мрачно засопел и буркнул:

– Дерзка была больно.

Больше он ничего говорить не стал, молча прошел на место и тяжело уселся на лавку. Заново наполненная чара уже нетерпеливо ожидала, когда ей воздадут должное.

Дальше поведение Тимофея свет Грибича ничем не отличалось от обычного. Разве что пил он намного чаще других да чавкал, закусывая, чересчур демонстративно. Ни одного слова от него Константин так и не услышал, а потом тот и вовсе свалился пьяный.

Впрочем, упасть на землю ему не дали. Соседи заботливо поддержали колдуна и, взяв под руки, довели его до повозки. Туда же тиун сложил все подарки, предназначенные за работу, и маленькую калиту с побрякивающим содержимым.

После отъезда опасного гостя свадебное веселье разгорелось еще пуще. Опасаться было уже нечего, и чары с хмельной медовухой опоражнивались одна за другой гостями, разошедшимися не на шутку, но тут ведьмак, отходивший куда-то ненадолго, потащил Константина отдыхать на сеновал.

– Его енто работа - чую, - бубнил он на ходу. - И Вассе оно ведомо. Стало быть, жди беды, - и пожаловался Константину: - Сколь уж времени не сплю толком. К тому ж всем, чем Веселый лес одарил, - все на Вассу ушло без остатка. Это ведь мечом человека срубить недолго. Махнул разок, ежели умеючи, и нет твоего ворога. А так, как я, покой принести вечный - тут силов много надобно. В глаза будто кто пыли сыпанул, терпежу никакого нет, особливо опосля медовухи. А впереди еще ночка бессонная… Ну да ладно, ныне по-ранее ляжем, чтоб к полуночи подняться, - и окликнул торопившегося куда-то тиуна, суетливо проходившего мимо них: - Слышь-ко, Хрипатый. Так ты не забудь, что я тебе казал. Нынче же Вассу схоронить надо.

– Ага, ага, - закивал тиун и заверил Маньяка: - Да ты не бойся. Мне Тимофей свет Грибич все в точности обсказал, как да что с телом ведьмы этой сотворить надобно.

– И о том, как выносить из избы, тоже говорил? - недоверчиво уставился на него ведьмак.

– А как же, как же - головой вперед. Токмо головой, никак не ногами. Ну и об остальном тоже говорил разное, - и взмолился: - Побегу я. Делов-то страсть. Свадьба, чай. Да жених какой красавец. - Он угодливо склонился в низком поклоне. - За гостинец богатый благодарствуем и тебя, Маньяк Илларионыч, и тебя, Кулиман Оборкович.

– Это он кого так назвал? - не понял Константин.

– Да тебя, кого же еще. Не величать же тебя княжьим имечком. Вот я и перекрестил [75], - невозмутимым шепотом ответил ведьмак.

– Коль обождете малость, так вам и невеста с женихом поклонятся наособицу, не как всем прочим.

– Лишь бы счастье у молодых было, - отмахнулся ведьмак. - А подарок что - тьфу.

– А с чего счастью не быть, коли бретяницы [76] с житницами [77] полным-полнехоньки, да и скотница [78] тоже не пустует, - крикнул Хрипатый на ходу, торопясь к гостям.

– С Вассы и не быть, - вполголоса мрачно произнес Маньяк и усмехнулся иронично. - А ему лишь бы все кладовые добром набиты были. Хотя и жених такой же. Польстился на приданое, а то, что на роже у невесты черти горох молотили, - это пустяк. Да если бы только на одной роже…

– Ты что, раздевал ее? - поддел Константин, но ведьмак на подколку не отреагировал, ответив серьезно:

– Я-то в том давно не нуждаюсь. Просто вижу, и все. Я тебе и еще больше поведаю. Мнится мне, что это она отца своего с колдуном вместе на Вассу натравила. Нрав у девицы такой, что сам Хворст [79] позавидует, - он махнул рукой, считая тему исчерпанной, и вновь перевел разговор на отца невесты: - А ты примечай, примечай, княже, - лукаво улыбнувшись, заметил он Константину. - Ведь это твой тиун. Что тебе положено, он честно на погост [80] свезет, но и себя не обидит. Три шкуры со всей деревни спустит, а одну из них непременно себе оставит. Уж больно жаден.

Они поднялись по скрипучей лестнице на сеновал, и ведьмак первым с маху ринулся на пахучее сено. Было оно прошлогоднее, уже не такое душистое, как свежее, но мягкое, и оставалось его еще изрядно.

– А вот этот колдун… Если он такой пакостник и в смерти Вассы повинен, то ведь… - И тут Константин замялся.

– Я его уже наказал, - заявил ведьмак. - Под стрехой в сучок нож ему вогнал. Пускай теперь поищет, с чего это у него сила пропала. До-о-олго искать будет, - протянул он с наслаждением. - Я тиуну наказал, чтоб к вечеру нас подняли, - пробормотал он, уже засыпая, и почти сразу же басовито захрапел.

Константин с минуту полежал, слушая ровный заливистый храп урожденного специалиста по ведьмам, но усталость после бессонной ночи и всего пережитого вкупе с тремя чарами крепкого меда вскоре дали о себе знать, усталые веки его сомкнулись, и он тоже провалился в тяжелый сон.

Разбудил его встревоженный голос Маньяка:

– Подымайся, княже. Хрипатый-то, черт дурной, забыл нас разбудить. Полночь на дворе, а нам еще до буевища [81] бежать надо - сердцем беду чую.

Вставать Константину уж очень не хотелось, настолько сладким был сон, но делать было нечего. Пришлось подниматься и бежать следом за своим беспокойным спутником.

К счастью, небольшое сельское кладбище было расположено не так далеко от деревни, но оба бегуна все равно успели изрядно запыхаться.

– Ну и где ее положили? - вертел головой во все стороны ведьмак, пытаясь отыскать последнее пристанище ведьмы.

Однако найти его не удавалось. Все могилы были одинаковы. Скорбно стояли на них убогие кресты, и только призрачный лунный свет неторопливо прогуливался по этому неуютному месту.

– Где же она? Куда делась? - повторял, как заведенный, Маньяк и вдруг взвыл, ухватив себя за голову: - Ушла, как есть ушла. Потому она и роту давать не хотела. Бежим!

Они снова устремились назад в деревню.

– Или я вовсе из ума выжил, или она у дома Хрипатого. Надо было пошарить там везде, прежде чем сюда бежать, а я на буевище сразу подался, - сокрушался на бегу ведьмак.

Константин молчал. Ему было не до разговоров - старая рана на ноге снова дала о себе знать. С каждым его шагом она ныла все сильнее и сильнее, и князь все заметнее хромал, постепенно отставая от своего спутника.

– Ты беги один, - не выдержав наконец, крикнул он ему вслед. - Беги, не жди, а я позже. - И похромал, стараясь наступать на больную ногу как можно аккуратнее.

Когда Константин подошел к распахнутым воротам тиунова двора, Маньяк стоял на верхней ступеньке высокого крыльца, перекрывая вход в терем и вооружившись невесть откуда взявшейся оглоблей.

Внизу прямо перед ним, с угрожающе растопыренными руками, спиной к Константину стояла женщина в белой холщовой рубахе. Черные как смоль распущенные волосы в беспорядке разметались у нее по спине.

– Пусти, Маньяк, - шипела женщина, и только по голосу Константин Признал Вассу.

«Она же мертвая, - мелькнуло в голове. - А как тут оказалась? Или ведьмак ошибся с диагнозом?»

Но услужливая рука князя уже сама собой метнулась, чтобы перекреститься, ибо никакой ошибки тут не было - стоящая у крыльца Васса и впрямь была мертвой. Это Константин понял, едва она обернулась на подозрительный шум за спиной. Живые так не стоят, не говорят и… не смотрят.

– И ты тут? - с какой-то непонятной горечью в голосе спросила ведьма.

Не зная, что ответить, Константин только смущенно пожал плечами. Мол, так уж получилось.

Завидев подмогу, Маньяк тем временем стал медленно спускаться по скрипучим ступенькам с высокого крыльца.

– Уходи, неразумная, - сухо посоветовал он ей. Тебе ж ведомо, что я посильней тебя буду.

– Посильней живой, - возразила женщина, - но не мертвой, - и упрекнула ведьмака: - Сам же мне говорил, что для убивцев нет твоей защиты, а ныне почто в заступу кинулся? Ведаешь ведь - по ее да тиуна наущению запалил меня колдун. Отдай мне их.

– Ежели так все было, как ты сказала, - вступил в разговор Константин, - то их княжеский суд покарать должен.

– А будет ли он? - насмешливо усмехнулась Васса.