– Да откуда ж мы, господин барон… – начал было мужик, которому Лепес приходился свояком.
– Тихо! – вдруг приказал шагавший впереди всех Лепес, останавливаясь и предостерегающе поднимая руку.
Тропа неуверенно, словно сомневаясь в правильности своего направления, выбиралась на довольно ровный каменистый уступ, напоминавший гигантскую каминную полку. С трех сторон его амфитеатром окружали скалы, поросшие тщедушными березками и мощными папоротниками. Четвертая сторона обрывалась вниз на добрые двадцать саженей. Там, под обрывом, беспорядочно громоздились каменные обломки, проросшие бесчисленными перистыми листьями орляка и щедро усыпанные костями и черепами косуль, коз, лисиц, зайцев и собак. А на самой «каминной полке» спокойно восседали виверны.
Не один, не два, а не менее дюжины ящеров – от детенышей величиной с крупного гуся до патриархов длиной немногим менее трех саженей, – синхронно повернули головы в сторону пришельцев и воззрились на них с явным неодобрением.
– То-то они такие голодные, – проговорил за спиной у Лепеса владелец арбалета и с оправданным сомнением посмотрел на свое оружие. – Эка ж их, гадов, наплодилось!
– Что вы стоите?! – рявкнул барон, пытаясь протолкаться по узкой тропке вперед. – Бейте их, пока не взлетели!
Мужикам, замыкавшим шествие, стало любопытно, что там впереди. И они начали проталкиваться вслед за рыцарем, лишая своих односельчан, уже насмотревшихся на виверн, возможности поскорее убраться из гнездовья ящеров. Сами виверны некоторое время невозмутимо созерцали возникшую толчею, а затем наиболее крупные поднялись на лапы и поковыляли к краю обрыва. И именно в этот момент рвущийся в бой барон пихнул арбалетчика под руку, и злосчастное оружие выстрелило. Болт с хлопком пробил навылет крыло ближайшего ящера. Ящер заорал от боли и неожиданности и рванулся вперед; его пример подстегнул и прочих тварей. Они неуклюже заскакали к обрыву, взмахивая перепончатыми крыльями и хрипло крича, а потом, один за другим, взмыли в воздух, резко отталкиваясь от земли. Небо над головами опешивших людей заволокло громадными тенями; воздух загудел в расправленных «плоскостях»; от взмахов огромных крыльев трепетали листья березок и волосы на головах мужиков.
Барон наконец-то вырвался на открытое место с поднятым мечом, но вся стая уже оказалась вне его досягаемости. Виверны продолжили кругами набирать высоту, игнорируя посылаемые им вслед проклятия. Барон опустил меч и воззрился на селян.
– Вот видите! – выпалил он. – Это трусливые твари, страшные только с виду. Надо было бить их, пока они не взлетели!
Он в сердцах пнул валявшийся на земле лисий череп.
– Да уж не гневитесь, ваша милость, – виновато ответил хозяин арбалета, спрятав оружие за спину, – оплошали мы. Ну кто ж знал, что они такие?!
Рыцарь оглядел кучи хвороста, рассеянные по всей скальной полке – гнезда виверн. Вопреки расхожему заблуждению, виверны не кладут яиц (анатомия все равно не позволяет им их насиживать), а рождают живых детенышей, – правда, не более двух за раз.
– Да здесь змееныши! – воскликнул кто-то, тыча пальцем в двух пузатых виверновых птенцов с недоразвитыми еще крыльями.
Барона передернуло.
– Здесь надо все выжечь и уничтожить! – заявил он.
– А если ящеры вернутся? – опасливо спросил стоявший рядом мужик.
– Уничтожим и ящеров.
– Нет, это как-то неправильно, – вдруг заявил Лепес.
На него недоуменно уставились несколько односельчан.
– Ну, я имею в виду, что мы хотели убить одну виверну, которая пакостит, а не изводить все их гнездовье.
– Да ладно тебе, – сказал ему свояк, – откуда тебе известно, какая из этих гадин твоих лучших курей передушила? Может, они по очереди налетают, да еще и щенков своих к этому приучают?!
– Все виверны и линдвормы есть мерзость, оскверняющая землю своим присутствием, – заявил рыцарь. – И кончайте болтать чушь! Сбросьте всю эту дрянь со скалы.
– А я бы не стала этого делать на вашем месте, – спокойно произнес чей-то голос.
– Это еще кто? – возмутился барон. Мужики заозирались, пока наконец не увидели фигуру, стоявшую на краю окружающего гнездовье скального амфитеатра. Молодая женщина в свободном полотняном платье и с распущенными волосами, смотрела на них презрительно-сочувственно, скрестив руки на груди.
– Наталинка! – воскликнул один из селян. – Ну надо ж!
– Так вы меня узнали? – холодно усмехнулась Наталина. – Ну надо же! А ведь вы так надеялись никогда меня больше не видеть.
– Наталина… – выдохнул Лепес.
– О, и ты, любимый, меня признал?
– А, так ты ведьма! – вскричал барон.
– Помолчи! – оборвала его женщина. – Возможно, я дам тебе высказаться – потом.
Но барон уже, видимо, окончательно вышел из себя: он схватил за шею одного из виверновых детенышей и решительно шагнул к обрыву.
Наталина неожиданно запрокинула голову, и за ее плечами словно выросла крылатая тень. По горам прокатился вибрирующий звук, который никак не вязался с обликом молодой женщины (да и вообще с человеческим обликом).
Еще не зная, чего ожидать, мужики вдруг поняли, что ожидать этого они не хотят. И когда, отдавая дань их прозорливости, над головами селян воздух завыл в натянутых перепонках крыльев, они разом устремились к тропке, дабы побыстрее убраться из опасного места.
Первая виверна снизилась и ударила барона крылом так, что он выпустил из рук и свой меч, и жалобно скрипящего детеныша, а потом злобно зашипела ему в лицо. Это была сильная, матерая виверна, ростом не уступавшая взрослому человеку и способная легко унести его в своих когтях. Второй такой же ящер атаковал беспорядочно сгрудившихся мужиков, налетев на них всем своим весом и повалив наземь, как кегли. Перепуганные селяне поспешно вскакивали на ноги, стремясь поскорее оказаться на тропке, как будто она могла спасти их от крылатого врага. Те, кто преуспел в этом, с воплями бросились бежать прочь. Отстающих настигали щедрые удары когтистых лап и укусы острых зубов.
Третья виверна невозмутимо наблюдала за всей этой кутерьмой, вцепившись когтями в скалу там, где пару минут назад стояла женщина с распущенными волосами.
Владелец единственного на все Цемсы арбалета услышал, как за его спиной щелкнули челюсти ящера и с ужасом почувствовал, что не может двинуться. Отчаянно дернувшись и заорав не своим голосом, он развернулся и ударил виверну арбалетом по спине между двумя развернутыми крыльями. Старый арбалет не выдержал, и в руке селянина осталась лишь часть рассохшегося ложа. Не выдержал и зажатый зубами рептилии пояс: он с треском лопнул, а мужик рванулся вперед и упал, запутавшись ногами в свалившихся штанах. Виверна отшатнулась назад, брезгливо сплевывая лоскут, выдранный из этих самых штанов, и невольно ударила плетью хвоста убегавшего последним Лепеса.
Барон, стоя перед разъяренным ящером, невольно подумал, насколько человек зависит от наличия – или, в его теперешнем случае, отсутствия – оружия в руках. Рептилия снова зашипела, обдав барона смесью отвратительных запахов. Отступая от разгневанной крылатой твари, барон сделал шаг назад. И еще один… Но на этот раз нога уже не ощутила под собой опоры. Небо неожиданно пронеслось над бароном, мгновенно поменявшись местами с березовой порослью и заваленной костями каменной россыпью. На долю мгновения перед ним вновь возник край обрыва – и вдруг замер, уже никуда не спеша пропасть. Словно огромная ладонь, сотканная из воздуха, поймала рыцаря между небом и землей, в пятнадцати саженях от убийственных камней.
Третья виверна приземлилась на скальной площадке, упруго присев на сильных ногах, и, повернув голову, зашипела на двух других ящеров особенным образом. Те поспешно уступили ей место на краю скалы и удалились, подобострастно оглядываясь. Виверна сложила крылья и стала с интересом разглядывать висящего над пропастью рыцаря и находившегося в таком же незавидном положении Лепеса. Если бы барон не знал, что рептилии лишены мимических мышц, то он мог бы поклясться, что на морде крылатого ящера играет злорадная усмешка.
Затем виверна выпрямилась во весь рост и вновь развернула крылья. Воздух дрогнул, неожиданный порыв ветра потревожил листву берез и тут же стих. А вместо ящера на краю скалы возникла Наталина.
– Восхитительно! – проговорила она. – Я даже и мечтать о таком не могла! Красавец и умник Лепес и барон Мейгор собственной крестоносной персоной!
– Ведьма! – барон, обнаружив, что к нему вернулся дар речи, злобно сплюнул.
– Поосторожнее со словами, они могут тебе дорого стоить, – холодно улыбнулась Наталина. – Прежде посмотри на камни внизу и подумай, что или кто тебя над ними держит.
– Как есть – ведьма! – упорствовал барон. – Бросай меня, убирай свои чары, если хочешь. Но я и по ту сторону буду разыскивать тебя!
– Руки коротки, – усмехнулась колдунья, давая рыцарю ухнуть вниз сажени на две и вновь останавливая его падение.
– Наталина! – взмолился Лепес. – Я-то что тебе сделал?!
– Напомнить? – женщина смерила его взглядом. – Или сам догадаешься, любимый?
– Неужели ты не можешь оставить меня в покое? Ты же любила меня!
– Вот именно, – с горечью откликнулась Наталина.
– А мне кажется, что лучше было бы аккуратно опустить их на землю.
Наталина удивленно взглянула на тропу, по которой давно уже убрались последние селяне, а затем – на скалу над тропой. Мейгор и Лепес посмотрели в ту же сторону.
– Зачем тебе это? – спросила стоявшая на скале Ивона. – Что и кому ты хочешь доказать?
– А тебе не кажется, – ледяным тоном поинтересовалась Наталина, – что это не твоего ума дело?
– Моего, – Ивона присела на выступ скалы, не отрывая взгляд от собеседницы. – Мое дело – озверелая тварь, которая бесперечь изводит скотину в одной и той же деревне. А тем более мое дело, когда этой тварью прикидывается… коллега.
– И кто ж звал тебя сюда разбираться… коллега?
– Если тебе это так уж интересно – хотя вряд ли, – то я представляю Веятский Университет.
– «Альма-матер, альма-матер, гений чистой красоты!..»[1 - Разумеется, это вольный перевод песни, написанной двумя известными веятскими менестрелями, чьей эмблемой, по не вполне понятной причине, стала студеноморская рыба сельдь, прижимающая к себе лютню.] – пропела Наталина, словно случай но «роняя» и Лепеса и барона, а затем подхватывая и подбрасывая их вверх.
– Послушай, – вздохнув, сказала Ивона. – неужели отвергнутая любовь этого стоит? Ну, ушла ты – и ушла. Обосновалась бы где-нибудь в другом месте. Что за детская месть – коз загрызать?!
– Детская, говоришь? – Улыбка вмиг удалилась с лица Наталины, уступая место совершенно иному выражению. – Значит, дитя, тебе сказали, что я обиделась и ушла?
Ивона вздрогнула. Обращения вроде «девочка» или «дитя» она привыкла слышать только от эльфов, но, по их меркам, она такой и была.
– А тебе не рассказали, – поинтересовалась Наталина, – как я унижалась перед ним, – она ткнула пальцем в сторону Лепеса, – потому что любила его, а он, узнав, что я маг, порочил меня перед всей деревней? И как потом я была вынуждена уйти, прячась за заборами и кустами. О да, я, вероятно, мстительна и мелочна! Но как занятно было наблюдать за паникой милых селян, когда-то угрожавших слабой женщине вилами и публичным сожжением, а теперь трусливо прятавшихся от виверны!
– Подобное случается почти со всеми магами, выбирающимися за пределы крупных городов. Ничего с этим не поделаешь! А чем тебе досадил бедняга Мейгор? – полюбопытствовала Ивона. Краем глаза она уже заметила приближавшуюся Нимраву и то, что она несла в руке. От Наталины черноволосую травницу пока закрывала скала.
– О-о! Если селяне лишь на словах обещали сжечь меня как ведьму, то добряк-барон вместе со своими «братьями» вполне серьезно пытался это сделать. И не его вина, что он не довел дело до конца. Зато моя вина, что он преуспел в этом с моей подругой, обвиненной их так называемым орденом в пособничестве ведьмовству. Поэтому я чуть не онемела от счастья, когда он явился сюда самолично, чтоб разделаться с «мерзкой тварью».
Ивону внутренне передернуло – отчасти оттого, что она отчетливо представила сцену аутодафе и невольно примерила на себя роль жертвы, а отчасти оттого, каким тоном Наталина все это рассказала.
– А ты не пробовала потребовать справедливого суда? Как-никак в королевстве магия не считается предосудительным занятием…
– Потребовать? У кого? У герцога, чьей правой рукой является упомянутый барон? Нет уж, мы лучше по старинке. Здесь тебе не столица, здесь все проще и грубее.
Нимрава поравнялась с Ивоной и удивленно воззрилась на открывшуюся картину.
– Спасибо, ты вовремя, – шепнула магичка, забирая из ее рук, облаченных в кожаные перчатки, пучок серебристых веточек с мелкими парными листочками.
– Наталина, – сказала она уже громко, – я могу тебя понять. И, если честно, не знаю, как вела бы себя на твоем месте. Но сейчас предлагаю тебе поставить этих двоих на твердую землю и тихо удалиться. А о действиях Ордена Рыб в Прейе, она повысила голос, пресекая тем самым возражение разгневанного барона, – я обязательно доложу. И мне не кажется, что Его Величество будет ими доволен.
– А давай по-другому, – ответила Наталина, нехорошо улыбаясь. – Я, так и быть, закончу эту игру и просто размажу этих ублюдков по камням. А потом мы спокойно разойдемся, как будто ничего и не было. Одумайся, – усмехнулась она, – ты же маг Жизни, что ты можешь противопоставить стихийному магу? Я же знаю, что наши сильные заклинания тебе неподвластны, а с помощью своего арсенала ты уже не спасешь этих двоих, даже если и сумеешь причинить мне вред. Так что условия здесь буду ставить я. Впрочем, я это уже сделала.
– Как ты могла заметить, я тоже, – лучезарно улыбнулась Ивона, заставив свои глаза сверкнуть зеленым огнем. – Ты знаешь, – задумчиво проговорила она, – в отличие от стихий, у живых существ иной раз можно чему-нибудь научиться. Последнее время, например, я учусь у своего единорога…
– У единорога?.. – переспросила Наталина, несколько сбитая с толку этим лирическим отступлением.
– Именно, – поддакнула Ивона, выбрасывая руку, – но не только…
Воздух вокруг нее уплотнился, обретая крылья и зубы, и иллюзорная, но от этого не менее грозная виверна бросилась к отпрянувшей от обрыва Наталине. А Ивона в это время поспешно растерла между ладонями веточки ланницы, глубоко вздохнула, сосредоточилась и «поймала» начавших было падать Лепеса и барона. Хотя она и не удержала их в воздухе, как это с легкостью проделывала Наталина, но все же смогла плавно опустить несчастных на относительно ровное место. Оба мужчины, несколько раз кряду находившиеся на волосок от смерти, не удержались на ногах и рухнули в траву.
Фантом виверны развеялся облачком дыма, напоследок ударив Наталину крылом так, что та едва не упала.
– А теперь уходи, – спокойно сказала Ивона. – Я от своих условий не отказываюсь. Не знаю, кому тебя судить, но уж точно не мне. Но видеть тебя я, пожалуй, не хочу.
Деревня Цемсы, со всеми ее неурядицами, скрылась за поворотом, и вязы сомкнули над головами путников свой зеленый шатер, местами пронзенный тонкими солнечными копьями. Ивоне спешить было особенно некуда, тем более что виверну, обещанную Университету, она так и не добыла – рука не поднялась ни на одного из ящеров, ни в чем дурном не замеченных, да еще прямо на гнездовье. Дерриэну с Нимравой тоже торопиться было некуда – да и не на чем. Поэтому все трое шли пешком, непринужденно болтая. Ивона вела оседланного единорога в поводу. Пользуясь слабиной поводьев, зверь плелся нога за ногу, пощипывая листики с придорожных кустов.
– Куда теперь? – спросила магичка Нимраву.
– Не знаю, – беззаботно ответила девушка, – куда-нибудь, где травники нужны. Или, – улыбнулась она, – мелкие авантюристы.
– В Веят не хочешь? Там, полагаю, и на то, и на другое спрос есть.
– Можно и в Веят!
Примерно минут через сорок они остановились у развилки, где расходились дороги к Прейе (резиденции местного герцога) и к Верхним Чеснокам, располагавшимся недалеко от Веятского тракта. И почти сразу же услышали за спиной топот тяжелых копыт. Дерриэн нервно оглянулся.
– Здравствуйте, барон Мейгор! – не оборачиваясь, произнесла Ивона подчеркнуто любезным тоном. – Вот уж не ожидала встретить вас так скоро! Я же специально опустила вас подальше от тропы, чтобы вы подумали над своим поведением.
– Колдовское отродье! – выругался барон.
Ивона все-таки повернулась к нему и пренебрежительно пожала плечами. Единорог воспользовался остановкой и уткнулся мордой в самую середину какого-то куста, самозабвенно захрупав веточками.
– Вы повторяетесь, – заметила Ивона. – Что, соскучились по жертвенным кострам? Я в таком случае тоже повторюсь и напомню, что историю с сожжением «ведьм» просто так не оставлю. И советую вам хорошо вспомнить, где вы были и что именно делали в начале осени четыре года назад.
Барон слегка побледнел (от страха или от гнева – неизвестно), но тут его взор наконец-то упал на Дерриэна и его спутницу. Краска вернулась на рыцарское лицо в удвоенном количестве.
– А, проходимец! – взревел Мейгор. – И девка-колдунья с тобой!
– Барон! – окликнула его Ивона. – Не забывайтесь!
– Что значит – «не забывайтесь»? Это мой беглый слуга, и разбираться с ним – мое законное право!
– Опять заблуждаетесь. Дело в том, уважаемый сэр рыцарь, что этот, как вы говорите, слуга – на самом деле наследный принц одного из небольших, но гордых королевств. И едва ли подобное «разбирательство» сойдет вам с рук.
– Еще как сойдет! – прошипел барон, медленно, но верно вытягивая из ножен меч. – Слишком долго ты напрашивалась на неприятности! Мне все сойдет, если содеянное останется тайной Ордена.
Ивона бросила повод, чтобы не мешал, и отступила на несколько шагов, создавая в руке боевой пульсар.
– Ивона, – окликнула ее Нимрава, – твой единорог! Он…
Лошадь под рыцарем неожиданно истерически заржала, взвившись на дыбы, и едва не сбросила всадника на землю. Мейгор был вынужден оставить меч в покое и совершенно несолидно вцепиться руками в луку седла. Его взгляд, полный страха и ненависти, на мгновение обратился к магичке, после чего рыцарский конь ударил копытами оземь и практически с места рванул в галоп. Ивона успела заметить на его крупе отчетливый свежий ожог. Проклятия и бряцание железа еще некоторое время доносились из клубов пыли, удаляясь по направлению к Прейе, а потом все стихло.
Когда барон окончательно пропал из виду, путники молча зашагали по направлению к Верхним Чеснокам. Единорог с довольным видом трусил вслед за хозяйкой; кончик его рога чуть дымился, и от него пахло паленой шерстью.
– Как ты догадалась, что я принц? – Дерриэн решился нарушить молчание только минут через пять.
– Извини, – улыбнулась Магичка, – я сразу об этом знала. Была у вас как-то в замке проездом, за компанию с Сивером.
– Вот так вот общаешься с человеком, – проговорила Нимрава, – и вдруг – раз! А он, оказывается, принц!
– А ты-то сама сказала ему, кто ты есть? – спросила Ивона.
– И кто? – насторожился Дерриэн.
– Травница! – буркнула, потупившись, Нимрава.
– Ну и что в этом нового?..
– Ну ладно, – девушка посмотрела на Дерриэна с мрачной решимостью, – все равно когда-нибудь узнаешь. Я – вампир.
– Что-о?! – Дерриэн остановился как вкопанный, глядя вслед девушкам, которые продолжали идти.
Ненасытный единорог опять чем-то хрустел, глядя вдаль задумчиво-невинными глазами. Нимрава вздохнула.
– Ну и что мне теперь делать? – спросила она. – Превратиться в виверну и отправиться таскать скот со двора его замка?
– Думаю, нет, – улыбнулась Ивона. – Хотя бы потому, что это у тебя не получится. Да и не переживай. Это здорово, что в Беррону возвращаются вампиры – значит, жизнь налаживается. Теперь мой прадед не сможет сказать, что он, дескать, единственный вампир на весь Кверк и всю Беррону вместе взятые.
– Твой прадед был вампиром? – изумилась Нимрава, отвлекшись от своих печальных мыслей.
– Почему «был»? Он жив и здоров, я вас как-нибудь познакомлю.
Сзади послышались торопливые шаги принца.
– Мне кажется, тебе рано превращаться в ящера, – шепнула магичка.
– Ним, – Дерриэн взял черноволосую девушку за руку, – я тут подумал… Я знаю, что твоя раса физически сильнее людей и что ты проживешь втрое больше, чем я… И может быть, тебе уже и сейчас втрое больше лет, чем мне. Признаться, не знаю, пьете ли вы на самом деле кровь или это досужие домыслы…
Нимрава смотрела на него, дожидаясь продолжения.
– Так вот… Мне плевать на все это. Я точно знаю одно – целуешься ты лучше всех женщин, которых я когда-либо встречал. И твоя раса этому не помеха.
Говорят, большинство женщин, целуясь, закрывают глаза. На этот раз глаза Нимравы остались открытыми, и она послала улыбающейся Ивоне взгляд, в котором смешались удивление и радость.
* * *
– Может, – сказал Одд, теребя струны лютни, – мне и впрямь начать пописывать баллады? О прекрасной девушке, которую оставил возлюбленный, и с горя она бросилась с высокого обрыва. И боги обратили ее в виверну и летала она, издавая печальные крики, над родными краями, и оплакивала свою любовь…
– Одд, – поинтересовалась Ивона, – а ты уверен, что виверна способна издавать печальные крики?
– Ну, – вставил я, – в каком-то смысле они вправду печальные – для зазевавшейся овцы или собаки.
– Хм, – тролль подпер щеку ладонью, – как-то действительно неромантично выходит. Может, она обратилась в лебедя? Нет, лебедь – это банально. Аист – тоже. И цапля.
– В альбатроса, – предложил я.
– Кажется, я уже слышал историю про несчастную любовь и альбатроса, – с сомнением сказал Одд. – Лучше в чайку.
Я вспомнил чаек, с печальными криками наполнявших свои утробы рыбьими потрохами в порту Наутиса в Кверке, и отрицательно покачал головой.
– Нужно, чтобы эта птица носила гордое, но нетривиальное имя. Беркут, например. Или орлан. Змееяд, на худой конец. А что? Крик у него довольно печальный…
– Лучше уж тогда в курганника, – заметила Ивона, – его крик еще печальнее.
– Может, в сову? – рассуждал тролль. – В большую белоснежную сову. Или в бородатую неясыть – тоже большую и суровую.
– Тебе же нужно не суровую, а печальную. Неясыть, бесшумно парящая над ночной землей и с печальным криком бросающаяся на пробегающего лемминга? Романтично! – усмехнулся я.
– В летучую мышь, – твердо сказала Ивона, – не столь печально (впрочем, с какой стороны посмотреть!), но точно оригинально.
– Масса не та, – отозвался тролль.
– А у неясыти – та? Хорошо – в стаю летучих мышей, с печальным писком кружащихся в ночном небе…
Ивона не выдержала и прыснула со смеху, а за ней уже и мы с Оддом принялись хохотать.
– Нет, – вынес я вердикт, отсмеявшись, – не быть тебе, Одд, бардом!
– А и ладно! – покладисто согласился тролль. – Оно мне надо? Меня и здесь неплохо кормят. А ежели бардом заделываться – сплошная морока. Шляйся по городам и весям в поисках сюжетов, выступай боги знают перед кем во всяких кабаках!
Ивона, сидевшая ближе всех к печи, встала со своего места и подбросила в дышащее жаром нутро пару березовых полешек.
Я поерзал, глядя на дверь. Выпитая настойка ненавязчиво, но уверенно заявляла о себе, требуя на пару минут покинуть компанию. Боком выбравшись из-за стола, я направился к выходу.
Ночная свежесть зимнего воздуха плеснула мне в лицо, как вода из ушата. Я остановился в дверях, сделав пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы выгнать из легких слегка застоявшийся воздух тролльего дома.
Великий Дракон определенно оставил свою трудовую вахту и залег спать до положенного ему по легенде срока. Погода переменилась. Снег еще шел, но теперь с неба падали не веселые танцующие звездочки, а крошечные ледяные лезвия – обжигающе холодные, болезненно колющие кожу. Резкий ветер гнал их, завивал миниатюрными смерчами. Наши следы, как и тропинку от тракта, уже наполовину замело, и я в глубине души порадовался, что на вендига мы вышли днем раньше. Не очень сподручно гонять привычную к холоду тварь, и без того почти невидимую на снегу, когда поземка постоянно сбивает с толку, рисуя какие– то картины и образы и скрывая истинные очертания предметов… Я всмотрелся в мельтешение белых точек, и на мгновение мне померещились грубо сколоченные сани, запряженные восьмеркой косматых росомах. Я сморгнул, стряхивая с лица снежную крупу, – видение исчезло. Только ветер взвыл еще протяжнее, тщетно пытаясь забраться под крытую дранкой крышу…
– Вот завывает! – сказал я, плотно прикрыв наружную дверь (ветер попытался ворваться вслед за мной) и входя из сеней во внутреннее пространство дома. – Что угодно в такую ночь померещиться может! Хоть вурдалак, хоть снежный лев, хоть борий…
– О! – оживилась Ивона, отрываясь от спора с троллем по поводу преимуществ и недостатков многозарядного арбалета. – Расскажи-ка Одну про бория. Он наверняка не слышал.
– Про бория – не слышал, – подтвердил Одд. – На-ка, выпей с мороза и поведай мне эту историю.
– Ив тоже участвовала в той передряге, – я попробовал было увильнуть от роли рассказчика.
– Только частично. Нашел-то бория ты… Ну, расскажи, Сивер!
– Дайте хоть человеку выпить и закусить, изверги!
БРАТЬЯ МЕНЬШИЕ
– Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!
Из каких таких глубин памяти всплыло у меня это обращение?
Впрочем, я присовокупил к нему нечто менее былинное и более нецензурное, поскольку конь, резко остановившись, самым бесцеремонным образом вывел меня из приятных размышлений о том, как славно я буду проводить время дома. Хорошо еще, что ехали мы шагом и меня всего лишь крепко встряхнуло. Пришлось вернуться от мечты о домашнем квасе и пирогах с грибами к грубой действительности.
Аконит пошевелил ушами и укоризненно покосился на меня темным глазом.
– Ладно-ладно, прости, – я потрепал коня по черной стриженой гриве. – Погорячился. Знаю, что ты без причины такие фортели не выкидываешь. Ну так что тут у нас?
Аконит фыркнул и уставился себе под ноги.
Максимов Альберт
Самойлова Елена
Каменистый Артем
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Глуховский Дмитрий