Охранник с недоверием посмотрел на Карташова, сгреб со стола пачку
сигарет и стал закуривать.
- Иди, Мцыри, отдыхай, завтра будешь лечиться. - Николай изменился в
лице, словно что-то решал и не мог решить. - И запомни, старик, в следующий
раз я с тобой нянчиться не буду...Слишком по большим ставкам идет игра...
Когда Карташов уже лежал в кровати, вернее, поверх атласного одеяла, в
брюках и носках, в комнату вошел Брод. В одной рук - большой фужер с
коньяком, в другой мобильный телефон.
- Когда будешь в городе, можешь позвонить своей женщине, - он сел на
край кровати, трубку положил рядом с Карташовым.
- Почему ты меня не драконишь за то что я уехал без спроса?
- Я думаю, что ты и сам понимаешь, в какую помойку мы могли все
окунуться. Ведь то, что мы тебя отбили, чистая случайность. Менты дали маху
- водитель "рафика", в котором тебя везли, замешкался и отстал от основной
группы оперативников. А те тоже, вместо того, чтобы пристроиться сзади
"рафика", ушли вперед... - И без перехода: - Тебе завтра принесут бодяги,
ставь примочки, чтобы к пятнице ни одного синяка...Ты мне нужен свеженький,
как огурчик...
- Опять - в крематорий?
- Будешь за рулем, - Брод из нагрудного кармана футболки достал
сложенный надвое конверт.
- Здесь тысяча, - сказал он. - Было бы больше, но я тебя оштрафовал за
самоволку. Можешь считать, что легко отделался.
- Мне этого не надо, - Карташов демонстративно отвел взгляд.
- А на какие шиши ты собираешься жить?
Пожал плечами.
- Как жил полгода, так и буду жить.
Залысины у Брода покрылись матовой бледностью.
- Деньги твои и что хочешь, то с ними и делай, - Брод положил конверт
на тумбочку. - Но мой тебе совет - играй по каким-то одним правилам.
Понимаешь, о чем я?
- Предельно! Но есть планки, через которые сразу не перепрыгнешь. Мне
надо время, чтобы определиться.
- Извини, Серго, если ты этого еще не сделал, то ты круглый дурак. Тебя
кинули по всем статьям и если бы не этот сумасшедший побег, сидеть бы тебе и
сидеть. И поверь, ни одна мразь о тебе не вспомнила бы...
- Ты, в принципе, прав, я никому не нужен, но то, что мы сегодня делали
с Николой, наводит меня на мысль о Чикатило-потрошителе...Или что-то в этом
роде.
- Выкинь всю эту дребедень из головы, речь идет всего лишь об
научно-медицинском эксперименте. А если быть более точным - о пересадке
человеческих органов.
- А ты думаешь, я слепой? Но насколько я знаю, органы пересаживают не
от трупов, а от живых людей...
Броду явно эта ремарка не понравилась, о чем свидетельствовали во всю
работающие желваки на скулах.
- С одной поправкой: органы людей, у которых наступила клиническая
смерть. Кто-то умирает, а кто-то обретает новую жизнь. Равновесие, Мцыри, и
потому не ломай свою буйную головушку.
- А я и не ломаю, просто не хочется брать грех на душу.
- Я тебе сказал, ты будешь за рулем. Большего от тебя пока не
требуется.
- Ладно, Веня, жизнь покажет. Я уже тебе говорил - мне выбирать не из
чего. Но ты должен знать мое отношение к некоторым вещам...
- Лучше не знать, меньше проблем. Если захочешь выпить, вон в том
секретере есть барчик...Отдыхай и не ломай голову...
Когда Брод ушел, Карташов отвернулся к стене и открыл шлюзы для
фантазий. И первое, что пришло ему в голову, были картины истязаний
следователями Светки. Они всеми способами хотят допытаться - кто еще из
родственников или знакомых живет в Москве, выбивают из нее адреса, фамилии,
и допрашивают, допрашивают... И Надьку тоже. А у Осиповой на уме только
работа в КБ, только дом и старые, когда-то вручную связанные кофточки,
которые она ежедневно штопает.
Уснул, как в воду нырнул, и спал без сновидений...
...Утром, тихо отворилась дверь и некто вошел в комнату. Молодой, с
открытым лицом, среднего роста, загорелый, в джинсовых брюках и клетчатой
рубашке, поверх которой надета кожаная безрукавка со множеством карманов и
молний. Из целлофанового пакета, который пришелец держал в руках, на
тумбочку легли флакончики, упаковки с таблетками и снопик ваты.
- Ты - Мцыри? - обратился вошедший к открывшему глаза Карташову.
- Предположим, хотя как для кого...
- А я Алик, Саша...Александр Одинец - как тебе удобней, так и
называй...Из этой бутылки будешь делать примочку, а в этой баночке -
бактерицидная мазь. Таблетки для рассасывания кровоподтеков...
Парень вел себя непринужденно и это понравилось Карташову. Он спросил:
- Ты, говорят, принимал участие во вчерашней переделке?
- Не понял? - Одинец поднял выгоревшие брови.
- Ну, освобождал одного придурка...
- Лечись. Возможно, уже завтра нам с тобой придется ехать в
командировку...
Карташов взглянул на его руки: у самой цепочки от часов он увидел
небольшую наколку - сердце пронзенное стрелой и кинжалом.
- Судя по всему, ты тоже сидел? - спросил он.
- Ты имеешь в виду это? - Одинец потеребил цепочку от часов.
- И не только это. Я таких, как ты, живчиков видел на зоне.
- И что - разочаровался?
- Меня, как бывшего сотрудника милиции, там, похожие на тебя мальчики,
хотели оттарабанить, сделать паршой, последним пидором.
- И что же им помешало?
- Отчасти газовый ключ, которым я заводиле сломал ключицу и два ребра,
а отчасти моя боевая слава. В 1991 году наш ОМОН гремел на всю Европу... А
ты за что тянул срок?
- За грабеж...А если быть точным - за грабеж с применением оружия...А
точнее, газового пистолета...
- Значит, вчера ты тоже был на Дмитровской улице?
- Это никак не взаимосвязано с моей биографией. Но можешь считать, что
где-то поблизости я там ошивался...
Одинец подошел к барчику и вернулся с бутылкой водки и одним фужером.
Потом из платяного шкафа он вынул гитару. Налил водки.
- Не возражаешь, если будем пить из одной посуды? Это сближает.
- Только мне наливай доверху. Я пью один раз...
- Идет. Закусить хочешь?
- Вот этим закусим, - Карташов потряс зажатой между пальцами сигаретой.
Как-то само собой получилось, что после второго фужера рука Одинца
потянулась к гитаре, лежащей на атласном одеяле. Он дернул по струнам,
гитара издала довольно чистый звук, однако Одинцу что-то не понравилось и он
подтянул вторую и четвертую струну. Прочистив кашлем горло, он взял аккорд и
довольно приятным и несильным тенорком запел.
Как далеко, далеко,
Где-то там, в Подмосковье,
Фотографию сына уронила рука,
А по белому снегу уходил от погони
Человек в телогрейке или просто зека.
В небо взмыла ракета,
И упала за реку,
Ночь опять поглотила
Очертанье тайги,
А из леса навстречу беглецу-человеку,
Вышел волк-одиночка и оскалил клыки.
Голос Одинца становился увереннее, жестче, он пел, опустив к гитаре
глаза, прикрытые длинными высветленными солнцем ресницами.
Карташов, чтобы не мешать, налил фужер водки и залпом выпил. Одинец,
между тем, распустив голосовые связки, еще более щемяще запел последние
строки:
Человек вынул нож:
"Серый ты не шути,
Хочешь крови - ну, что ж,
Я такой же, как ты,
Только стоит ли бой
Затевать смертный нам,
Слышишь лай - то за мной
Псы идут по пятам."
Воцарилась тишина. Никто не хотел быть первым в ее надломе. Теперь
Одинец наполнил фужер водкой...
- Ты где, Серый, сидел?
- В Латвии, в Екабпилсском гадюшнике...
- Это что, в бывшем концлагере?
- Это не то, ты путаешь с Саласпилсским лагерем смерти...
- Какая разница, где сидеть, но нервы у тебя ни к черту. Я понимаю,
тебе пришлось нелегко, но ты держись. Сделаем работу, съездим в ноябре в
Сочи, погуляем, разомнем кошельки...Кстати, когда ты последний раз имел
женщину?
Однако Карташов не успел ответить - в комнату постучали. Вошла
миловидная, с забранными назад белокурыми волосами женщина. На вид - не
более двадцати пяти...