Чтение 8–й страницы книги ~Битва божьих коровок~

паспорт и кошелек с фотографией, но и записная книжка, которую передал ей
следователь из Управления.

Его, Кирюшина, книжка.

Настя устроилась на полу и углубилась в ее изучение. Просто так, чтобы
привстать на цыпочки и хоть на несколько минут дотянуться до его жизни,
окончившейся такой нелепой смертью. Но ничего интересного для себя она так и
не нашла. Несколько пугающих названий типа ?ЭКСПЕРТИЗА ГИБДД?, ?КОНТОРА
СМОЛЕНСКОГО КЛАДБИЩА?, ?РЕКВИЕМ, ритуальный фонд?. Зачем нужны были Кирюше
столь тесные контакты со смертью, она так и не поняла. Кроме подробно
расписанных похоронных бюро, в книжке было еще несколько телефонов. Совсем
немного. Их владельцы скрывались за аббревиатурами С. Е., В. Ч., В. В. П. -
дальше Настя не стала и заглядывать.

Все равно они ничего ей не скажут, эти телефоны. Да и не так их много -
цифр и заглавных букв с точками. Судя по всему, книжку Кирюша завел совсем
недавно. И все-таки успел занести одну-единственную внятную фамилию. Ее
Настя прочла напоследок: ?ВЕРХОВСКИЙ ИГОРЬ. 941.90.75. МОБИЛА?.

Она осторожно отодвинула простыню, прилегла на краешек кровати и
попыталась прикрыть глаза. Бесполезно. Нарисованные насекомые продирались
сквозь веки, водили странные хороводы, выстраивались в цепочки и снова
распадались.

Божьи коровки, тупо думала Настя, такие полезные божьи коровки, убийцы
капустной тли. Настя всегда привечала их, а чтобы помочь им справиться с
тлей, обсаживала грядки бархатцами и ноготками. Ноготки - такие милые
цветы...

Но что делают божьи коровки на стене этой странной квартиры в этом
странном городе? Ведь Кирюша всегда ненавидел и землю, и ее дары, и ее
обитателей... Ему нужно было просто сдвинуться, чтобы начать воспевать
божьих ко...

Настя ущипнула себя за руку. Да, следователь так и сказал ей, открытым
текстом: ?Похоже, ваш брат медленно сходил с ума?...

Вот и она приняла их сторону. Предала Кирюшу.

Но и возражать этому было трудно: разбитая аппаратура как-то слишком
наглядно поддерживала эту версию. Разве может человек в здравом уме и
трезвой памяти разрушить такие дорогие вещи? Интересно, а где остальное
имущество-?..

Оно нашлось через двадцать минут в маленькой кладовке в коридоре.
Очевидно, кладовка служила Кирюше платяным шкафом. Рубашки, брюки, куртки,
носки и ботинки были свалены в кучу. Скорее машинально, повинуясь
многолетней привычке, чем преследуя какую-то цель, Настя принялась разбирать
завалы: чистое - к чистому, грязное - к грязному. Грязного оказалось намного
больше. Закончив сортировку, Настя зарылась носом в нестираное белье брата и
снова зарыдала, в который раз за сегодняшний день. Она хорошо помнила
детский запах Кирюши, такой же вкусный, как и запах Илико. Но теперь от
вещей за версту несло совсем другой жизнью - взрослой, одинокой и уверенной
в себе. Пот перемежался с одеколоном и табаком - настоящий, выдержанный
мужской букет. Да, Кирюша стал мужчиной, а она так и не заметила этого.

Настя вдавила щеку поглубже в ворох одежды и неожиданно замерла: где-то в
глубине кипы послышался нежный, едва уловимый шорох. Она принялась
разгребать белье руками - теперь шорох стал явственнее. А через минуту в ее
руках оказался и источник - тяжелая кожаная куртка в заклепках. Ужасаясь
своему нахальству, Настя принялась рыться в карманах. Первые трофеи не
принесли ей особого утешения: скрученные в трубочку шесть сотенных
долларовых бумажек, узкие солнцезащитные очки и железная пластина, при
ближайшем рассмотрении оказавшаяся обоймой. В их доме в Вознесенском
хранилась пара ружей, но это были коллекционные ружья, гордость Зазы. Обойма
из кармана выглядела не в пример современнее. Она угрожающе поблескивала
вороненым боком, и Настя засунула ее обратно - от греха подальше. А из
другого кармана - внутреннего - извлекла мятый конверт. Именно он и шуршал
все это время. На конверте стоял адрес: ?В. О. 2-я линия, 13, кв. 13?.

Что такое загадочное ?В.О.?, Настя не знала. Но - ?2-я линия, 13, кв.13?!

Это был его, Кирюшин, адрес.

Оглушенная этим открытием, Настя залезла в конверт и извлекла из него
листок бумаги. На то, чтобы прочесть две строчки, у нее ушло десять секунд.
И строчки эти не понравились Насте. Ужасно не понравились.

"ЕСЛИ БУДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ СОВАТЬ СВОЙ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА, ТО ОЧЕНЬ СКОРО
МОЖЕШЬ ЕГО ЛИШИТЬСЯ?.

***

...Подбор кассет оказался из рук вон: два китаезы и мудачина-француз, - и
Пацюк убил на них всю ночь. Начал он с француза, с Франсуа-мать-его Озона
(так нарекли ?сверхновую звезду режиссуры? родители. И почему только их
своевременно не стерилизовали просвещенные галльские врачи?). Но, как бы там
ни было, Франсуа выполз на свет и явив себя, принялся оскорблять своими
киноопусами прогрессивное человечество.

Фильм назывался ?Крысятник?. Подобного дерьма Пацюк в жизни не видел!
Кроме того, его бесило, что в названии явно просматривалось нечто созвучное
его собственной фамилии. Один набор героев мог довести обывателя до
блевотины: куча гомосеков, по которым уже давно исстрадался электрический
стул; мамаша-извращенка, оттрахавшая собственного сыночка, а также
извращенка-дочура - рабыня инвалидного кресла и садомазохистических
комплексов. А на верхней строчке хит-парада прочно обосновался старый хрен
папочка. Это полуторачасовое секс-действо так обрыдло Пацюку, что,
добравшись наконец до финала, он испытал чувство, близкое к оргазму.

Козел ты козел, Франсуа Озон, мрачно думал Пацюк, глядя на экран. Из-за
таких вот шедевров люди выходят на улицы, назначают ?бархатные революции? на
понедельник и громят видеопрокаты.

После того как Пацюк отдышался и смыл под душем впечатления от срамной
киношки, пришла очередь китаез. Гонконгских оборотней звали Чинг Сю Танг и
Вонг Кар Вай. Малыша Сю Егор схавал не подавившись, а чертов Вонг снова
заставил его напрячься. Никаких изысканных, бесшумных, как веер, ходов, к
которым стажер так привык в своих обожаемых японских детективах. Торжество
смазанного изображения, тупейшее мочилово! Одна радость - косоглазые пачками
отправлялись на тот свет, прямиком в преисподнюю, в своем зашморганном
?Чанкинском экспрессе? .

Мысль о преисподней пришлась кстати: теперь, во всяком случае, Пацюк
представлял себе, как выглядит ад. Что-то вроде кинотеатрика с ?долби
стерео?. Тебя садят на первый ряд, намертво привязывают к креслу, суют в
зубы поп-корн и заставляют смотреть всю эту гонконгско-французскую мутотень
нон-стопом.

Никакого отдыха, никакого перерыва. Ныне, присно и во веки веков.

Пацюк не подошел бы к этим кассетам и на расстояние пушечного выстрела,
если бы... Если бы на ребре обложек не было товарного знака Мицуко. Он
заприметил его сразу же, еще в логове самоубийцы: отпечаток губ, оттиск
помады, черной и пепельной, намек на поцелуй. Этими поцелуями - двумя
черными и двумя пепельными - были украшены все четыре дерьмовинки. Зачем она
это сделала - непонятно. Хорошо, если просто пробовала цвета... А если
помечала таким образом свои кинематографические пристрастия? Что ж,
приходится признать, что вкус у Мицуко не ахти, но с ним нужно считаться.

Нужно быть подкованным на все четыре копыта, если хочешь хотя бы
приблизиться к экзотическому цветку. А цветок этот вполне может оказаться
плотоядным и вполне может держать патрон в стволе, пардон, в тычинке.

С такими вот кисло-сладкими мыслями о Мицуко Георгий Вениаминович Пацюк
погрузился в недолгий сон. И весь остаток ночи его преследовали узкие
китайские черепа с французскими инвалидными креслами в глазницах.

...Он проснулся от назойливого телефонного звонка и по привычке взглянул
на будильник.

Семь тридцать.

Семь тридцать - и суббота. Семь тридцать - и законный, гарантированный
Конституцией выходной. Интересно, какой хмырь смеет беспокоить его в такую
рань?!

На другом конце провода оказалась забитая сестра самоубийцы, и это сразу
же привело Патока в чувство. Ты бы еще в четыре утра позвонила, недовольно
подумал он, ты бы еще с вечера начала меня мучить!.. Но секундой позже он
сообразил: людишки от сохи всегда поднимаются рано, по указке какого-нибудь
облезлого петуха. Семь тридцать для них - разгар рабочего дня, выдоенные
коровы, выгулянные козы и прополотые грядки. И засеянная пашня.

- Что-нибудь случилось, Настя? - вежливо спросил Пацюк.

- Да, - трагическим шепотом произнесла она. - Мне необходимо с вами
встретиться. Я звонила вашему следователю в Управление... Но там никто не
отвечает.

Интересно, а в Пентагон ты звонить не пробовала? Рискни, может быть, тебе
ответят...

- Сегодня суббота, Настя. Вряд ли там кто-то появится.

- А вы?

- Я - тем более.

- Сегодня ночью я кое-что нашла. - Голос пастушки сполз на плач. - В
квартире...

- Ну хорошо, - смилостивился Пацюк. - Давайте увидимся.

- Сейчас.

- По-моему, еще рано.

- Сейчас, - продолжала упрямиться Настя. Послать бы тебя куда подальше!
Секунда - и Пацюк послал бы ее, кулачку недорезанную, но вовремя вспомнил,
что она является тем самым живцом, которого должен захватить
обворожительный, умело накрашенный ротик Мицуко.

- Хорошо, сделаем вот что. - Спросонья стажер соображал туго. -
Подъезжайте к ?Адриатике?. Я буду там через полчаса.

Крошечная ?Адриатика? работала круглосуточно и располагалась всего лишь в
квартале от его дома. Ничего адриатического в ней не было, даже рыбу не
подавали. Но Пацюк частенько подъедал там мясную солянку.