и работягами, уволенными с Карбюраторного завода по сокращению штатов.
Никита остановил "Мерседес" у подъезда с покосившейся дверью и поставил пять
баксов на то, что Корабельникоff поволочется в гости к Мариночке - на
традиционно-двусмысленную чашку кофе.
ручкой.
Алексеевичу пришлось довольствоваться целомудренным поцелуем в ладонь.
Дождавшись, пока дива скроется в подъезде, он запрокинул голову вверх, к
темному ноздреватому небу и неожиданно заорал:
тут скажешь?
Любимая... На "вы" и шепотом... Травой перед ней стелись. Ты понял?
было, что следующим будет тезис из серии "и не вздумай флиртовать, а то по
стенке размажу". Но ничего подобного не произошло. Почему - Никита понял
чуть позже. Дело заключалось в любви. Любви поздней, всепоглощающей и потому
не оставляющей места не только для ревности, но и для всего остального.
Кости раздроблены, диафрагма раздавлена, сердце - в хлам...
***
растянувшееся на две недели. Никаких переговоров, никаких ежовых рукавиц для
сотрудников, никакого хлыста для производства - словом, ничего того, что
составляло самую суть жизни пивного барона. Все это с успехом заменили
праздная Венеция, крикливый Рим и великие флорентийцы, осмотренные
мимоходом, между образцово-показательными глубокими поцелуями. Наплевать на
дела - этот случай сам по себе был беспрецедентным, учитывая масштаб
Корабельникоffской империи и масштаб личности самого Оки Алексеевича.
Впрочем, Никита подозревал, что с масштабом дело обстоит вовсе не так
радужно. Влюбленный Корабельникоff после встречи с кабацкой бестией
стремительно уменьшался в размерах. Теперь он вполне мог поместиться под
пломбой Мариночкиного резца - так во всяком случае казалось Никите,
жалкий пуделек. Карликовый пинчер. Тойтерьер. Болонка... Надо же, дерьмо
какое.
человека - с целыми составами подарков, с морем цветов и эскадроном изо всех
сил радующихся Корабельникоffских друзей и подчиненных.
деле считать родственниками пятерых латиносов из "Amazonian Blue". А кроме
латиносов, коллективно откликающихся на имя Хуан-Гарсиа, - на церемонии со
стороны невесты не присутствовал никто. С тем же успехом
Марина-Лотойя-Мануэла могла пригласить раввина из синагоги или белоголового
сипа из зоопарка - степень родства была примерно одинаковой.
несло немытыми волосами и марихуаной. А крикливые, не первой свежести пончо
вступили в явную конфронтацию со смокингами и вечерними платьями гостей.
Ее роль со скрипом исполнила Корабельникоffская же секретарша Нонна
Багратионовна. А Никиту, совершенно неожиданно для него самого,
Корабельникоff назначил шафером.
взгляд на подпись Марины Вячеславовны Палий, ныне Марины Вячеславовны
Корабельниковой. И увидел то, что и должен был увидеть: твердый старательный
почерк, даже излишне старательный. Буквы прописаны все до единой, ни одна не
позабыта:
штрихе - одинаковая, заученная надменность, тренировалась она, что ли?... И
снова к Никите вернулось ощущение смертельной опасности, нависшей над
хозяином, - теперь оно исходило от совершенно безобидного глянцевого листа:
что-то здесь не так, совсем не так, совсем...
Корабельникоffым в честь молодой жены. Попойка, как и следовало ожидать,
проходила во все том же, навязшем в зубах и очумевшем от подобной чести
"Amazonian Blue". Ради этого мероприятия хозяевам даже пришлось отступить от
правил: место латиносов на эстрадке занял джаз-банд с широкополым,
черно-белым ретро-репертуаром. Черно-белым, именно таким, какой Никита и
любил. Упор делался на регтайм и блюзовые композиции - словом, на все то,
что так нравится ностальгирующим по голоштанной юности любимцам фортуны. И
Никите стало ясно, что рано или поздно Kopaбeльникoff перекупит кабак,
сожрет с потрохами, да еще и мемориальную табличку повесит на входе: "На
колени, уроды! Здесь я впервые встретился со своей обожаемой женушкой...".
случайно, он это понимал, он видел, что круг, в центре которого он
находился, все время сужается. Что-что, а расставлять силки новобрачная
умела, и это касалось не только Корабельникоffа, но и жизни вообще. А Никита
был осколком жизни, а значит, правила охоты распространялись и на него.
Впрочем, ничего другого Мариночке не оставалась - радость гостей выглядела
фальшивой, и Лотойе-Мануэле (выскочке, парвенюшке, приблудной девке) заранее
не прощали лакомый кусок, который удалось отхватить...
мужских и исполненных зависти женских лицах. Никита же, с его неприкрытой
простецкой неприязнью, оказался просто подарком. Лучшим подарком на день
бракосочетания. Именно об этом и сообщила ему Мариночка, чокаясь фужером с
выдохшимся шампанским.
анемичная Никитина ненависть, она понравилась бы ей еще больше, если бы...
взгляд в колье на Мариночкиной точеной шейке.
друг на друге бриллиантов, тысяч на двести пятьдесят потянет. Зеленых. Такая
вещичка хороша для культпоходов в персональный туалет и персональную сауну,
и в койку к собственнику-мужу - на людях показываться в ней просто опасно. И
вполовину меньшее количество баксов кого угодно спровоцирует. Мариночка же
не стоила и десятой части этой суммы. И сотой.
по губам. - Я не стою и сотой части этого дурацкого колье. Ты ведь это
хочешь сказать, дорогой мой?
наплевать.
Корабельникоffская жена. - Другого случая может не представиться.
уж слишком эффектной она была в этом своем, почти абсолютном, цинизме.
тотчас же подняла регистр до вполне сочувственного хихиканья и, карикатурно
подвывая в окончаниях, разразилась полудетским стишком:
которую даже Никита-младший выучил бы без труда. Вот только самому Никите от
Верещагин Олег
Эриксон Стивен
Никитин Юрий
Апраксина Татьяна
Маккэфри Энн