Чтение 8–й страницы книги ~Эшафот забвения~

- Ладно, показывайте ваши полотна, - снизошел наконец Братны, - только
живенько, и закончим на сегодня.

- Вот и отлично, - с подъемом ответила я, - значит, я буду последней,
кого вы попытаетесь объегорить.

- Радостное совпадение наших желаний. Только отойдем в сторону, чтобы не
мешать группе подготовиться к пробам.

Мы с Братны направились в тот самый райский уголок, где он обставил
немца. Стараясь не смотреть на пасхальные яйца псевдо-Фаберже, прикорнувшие
среди других экспонатов, я распаковала планшет и вынула своего ?Шекспира?.

- Здесь не очень хорошее освещение, - заметила я, извиняясь.

- Ничего, я соображу, что к чему. Несколько минут Братны задумчиво
рассматривал каныгинскую картину - - Кто автор?

- Один молодой человек. Сейчас, к сожалению, он не работает.

- Жаль. Я беру эту картину. Есть еще что-нибудь? Я достала ?Шутов и
кардиналов?. Братны мельком взглянул на них - только из брезгливой
вежливости. Точно так же взглянула бы на них и я. ?Шуты и кардиналы? мне не
нравились, слишком много бездумного пурпура, как раз в марийском самогонном
стиле.

- Эти не пойдут.

- Не соответствуют гражданскому пафосу киношедевра?

- Именно. Как называется первая штучка?

- ?Шекспир на сборе хвороста?.

- Я так и подумал. Сколько вы за нее хотите?

- Я не продаю эту картину.

Братны посмотрел на меня и улыбнулся:

- Что, вещица неоднократно спасала вас от самоубийства?

У меня даже в глазах потемнело от такой проницательности. Не хватало еще,
чтобы этот самоуверенный простодушный гений вскрыл мою черепную коробку!

- С чего вы взяли?

- Меня бы спасла... Как вас зовут?

- Какая разница? Ева. - Я давно не произносила своего имени вслух,
состарившиеся губы с трудом вытолкнули его на поверхность.

- Значит, Ева. Поклонница Аль Бано и Рамины Пауэр и замшелой итальянской
эстрады конца восьмидесятых. Завбиблиотекой школы для детей с задержкой
умственного развития.

- Не совсем. Я работаю в видеопрокате.

- Почти угадал. Я беру вашу картину для съемок. Я молчала.

- Мы заплатим вам. Сумма не очень большая....

- Но по нашим временам очень даже неплохо, - закончила я за Братны.

- Я напишу расписку. Можете быть спокойны - ничего с вашей картиной не
случится.

- Ваша практика говорит об обратном, но хотелось бы верить... - Мне
нравилось дерзить ему.

Братны вытащил целый ворох листов, выбрал подходящий и расправил его.
Факс с эмблемой Венецианского фестиваля - я успела разглядеть реквизиты в
правом верхнем углу. Клочок бумаги, неотразимо действующий на
экзальтированных журналисток из приблатненно-богемного изданьица ?Семь
дней?. Вот тут-то ты и попался, голубчик Анджей Братны! Немецкий ?Паркер?
уже несколько минут покоился в рукаве моей старой кофты с обтрепавшимися
рукавами. Это был немудреный трюк, точно такой же, какой проделал Братны с
герром Лутцем. Но в моем случае имела место более тонкая работа, я
приблизилась к Анджею лишь однажды, чутко отреагировав на реплику об Аль
Бано и Рамине Пауэр. Я действительно их любила.

Братны похлопал себя по карманам, но не выказал особого беспокойства.

- У вас есть ручка? - наконец спросил он.

- Конечно. - Я была сама невинность. Истинная Ева перед грехопадением.
Продолжая мило улыбаться, я протянула ему ?Паркер?. Игра ?вор у вора дубинку
украл? продолжалась. Я лидировала с перевесом в несколько очков.

Он взял ручку, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Подумав несколько
секунд, он что-то быстро написал на листке и протянул его мне. И только
потом воззрился на лутцевский трофей.

- Дорогие у вас принадлежности для письма. Долларов на двести потянут.

- Мне это не стоило ничего, - резонно заметила я.

- Мне тоже. - Он вернул мне ?Паркер? и широко улыбнулся,
продемонстрировав ряд восхитительно неровных белых зубов. - Сейчас подойдете
к Музе, она вам печать шлепнет.

- Кто это - Муза?

- Вон та бедная овечка с амбарной книгой в руках. - Он указал подбородком
в сторону высоколобой инфанточки. - Я вас больше не задерживаю. Всего
хорошего.

Всего хорошего. Показательные выступления дневных воришек закончились.
Мне вдруг стало грустно. Сейчас я уйду и больше никогда его не увижу, какая
жалость. Занятный тип, бездарно постриженный, плохо выбритый, неважно
одетый, способный вскружить голову кому угодно. Невозможно даже представить
себе, что он делает с людьми и камерой на съемочной площадке. С такими
копперфильдовскими способностями, с такими белыми зубами, с такой ловкостью
рук, с такими глазами, лишенными всех страстей сразу, с мальчишескими
замашками Господа Бога...

- Всего хорошего, - выдавила я из себя и направилась к Музе, уже давно
следившей за нашей светской беседой ревнивыми бесцветными глазами.

Когда я подошла к столу, вышколенная Муза поставила мне печать, даже не
глядя на листок, и облегченно вздохнула. Я поискала глазами счастливца
Бубякина, неизвестно какими путями втершегося в съемочную группу Братны, но
он как сквозь землю провалился.

- Пора уходить, больше тебя ничто здесь не задерживает. Через несколько
минут Анджей Братны станет только воспоминанием, самое время заправиться
винегретом в студийном буфете, как это иногда случалось со сценаристкой
Мышью. От переизбытка эмоций (кто бы мог подумать, что меня захлестнут
эмоции!) она всегда спасалась, роясь в мелких кубиках свеклы и соленых
огурцов.

***

...Цены в буфете оказались запредельными - очевидно, планку поднимали
богатенькие буратины-клипмейкеры, скромным работникам видеопроката ловить
было нечего. Наличности, которой я располагала, хватило только на чашку
демократического чая ?Липтон? и медовую коврижку, завтрак аристократа,
ничего не скажешь. Расположившись за столиком, я вытащила бумажку, которую
дал мне Братны: не исключено, что его расписка окажется филькиной грамотой.
Это действительно был факс Венецианского фестиваля, Братны приглашали в
жюри, совсем неплохо для режиссера из медвежьего угла цивилизации. Я
улыбнулась: интересно, чьи карманы он обнесет вначале - Микеланджело
Антониони или Роберта де Ниро? При его способностях можно даже влезть в
сумочку потерявшей бдительность Катрин Денев и остаться безнаказанным. Я
никогда не была в Венеции, какая жалость.

Перевернув факс, я углубилась в изучение расписки. Мне понадобилось
несколько минут, чтобы разобрать отвратительный почерк Братны - неровные
строки, никаких знаков препинания, грамматические ошибки, сидящие друг на
Друге, - именно таким он и должен быть у начинающего гения, как же иначе,
нужно долго тренироваться, чтобы писать так небрежно. Но то, что я прочла,
повергло меня в изумление. Изумление было настолько сильным, что мне
пришлось перечитать опус Братны несколько раз, чтобы вникнуть в его смысл.

Никакой распиской здесь и не пахло. Он назначал мне что-то похожее на
свидание!

Мне, страшно постаревшей, несколько раз умершей женщине с обтрепавшимися
рукавами вязаной кофты!.. Хотя, по зрелом размышлении, чему тут удивляться -
я вспомнила слова Серьги о том, что Братны ненавидит красивых женщин, я
вспомнила девушек из съемочной группы. Если это правда (каких только
извращений не бывает в подлунном мире!), то я вполне вписываюсь в его
концепцию, я могу дать сто очков вперед всем его дамочкам...

Записка гласила: ?КАК НАЩЕТ ВСТРЕЧИ ПО ПОВОДУ КИНОШКИ ДУМАЮ ВЫ
НЕОТКАЖЕТЕСЬ ПОСИДЕТЬ С ВИЛИКИМ режисером В СТУДИЙНОМ БУФЕТИ БЕЗ СВЕЧЕЙ
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ МИНУТ ЗАКАЖИТЕ МНЕ ТОЖЕ ЧТО И СИБЕ?. Жалкая закорючка вместо
подписи говорила о серьезности намерений, такую просьбу нельзя было оставить
без внимания. Братны нравился мне все больше и больше, я даже прикрыла глаза
от восхищения.

...Когда он наконец-то возник между столиками, я уже ждала его,
вооружившись дополнительной чашкой чая и еще одной медовой коврижкой. Как ни
в чем не бывало он сел напротив и откинулся на стуле. Несколько минут мы
молчали: я изучала его, а он - меня.

- Не густо, - перевел он глаза на стол. Я развела руками - чем богаты,
тем и рады.

- Хотите еще чего-нибудь?

- Нет.

- Я думаю, что хотите.

Безапелляционность тона задела меня.

"Уж не тебя ли, роднуля? - Я состроила скептическую гримасу. - Можно
только представить, как млеют околокиношные дивы, завидев тебя в радиусе
пятидесяти метров!"

- Вы полагаете?

- Я просто уверен в этом.

Интересно, что он может мне предложить? Не постель же на скорую руку, в
самом деле.

- Думаете, вы неотразимы?

- Конечно, иначе зачем бы вы торчали в буфете. Действительно, зачем бы я
торчала в буфете, в самом деле? Только для того, чтобы взглянуть еще раз на
замечательного мальчишку с неподвижным, как у Будды, лицом. С таким лицом
невозможно быть ничьим любовником, скорее всего Братны вообще далек от
этого, он всегда выбирает третий путь из двух возможных (?хороший любовник -
плохой любовник?, и никакой альтернативы). Нужно обязательно развить эту