Чтение 8–й страницы книги ~Клин~

мной облик побледнел и растаял. Того больше не было, а этот, рядом со мной,
оказался на уровне...

Я видела его лицо в мягком мерцании тихо играющего приемника. Он поднял
голову и, опираясь на локоть, в изгибе которого покоилось мое плечо,
вгляделся в меня долгим взглядом.

- А знаешь, ты очень красива, - тихо сказал он своим мягким голосом.

Только сейчас заметил? В темноте?

- Ну конечно, зеленый свет меня исключительно красит.

Он улыбнулся, не отрывая от меня взгляда. И вдруг что-то произошло. Лицо
его в одну секунду неузнаваемо исказилось. Он дернулся, вытащил у меня
из-под головы руку и уселся в напряженной позе, как человек, которому
нанесли в темноте неожиданный удар, и теперь он с трудом приходит в себя.

- Езус-Мария, - пробормотал он осевшим голосом, - что я натворил!

О боже, что это с ним? Приступ раскаяния? Осознал вдруг всю
безнравственность своего поведения?

- Что случилось? - спросила я и тоже поднялась.

- Проклятие! - простонал он и схватился за голову, невменяемым взглядом
уставившись куда-то в подоконник. Я невольно посмотрела туда же, но не
увидела ничего ужасающего, да и вообще достойного внимания. В полной
растерянности я снова воззрилась на своего гостя, сраженного каким-то
неведомым ударом, и страшное подозрение закралось мне в душу. Я молчала,
ожидая объяснений.

После долгой паузы, во время которой он, вероятно, собирался с мыслями,
мое присутствие и вопросительное выражение лица было наконец замечено.
Поднявшись, он встал у другого края дивана.

- Послушай... - Голос у него звучал с необычайной серьезностью. - Извини
меня, ради бога, но случилась крайне неприятная вещь. Я позабыл об одном
деле. Допустил оплошность, которая может иметь фатальные последствия.
Произойдет даже не трагедия, а самая настоящая катастрофа. Пострадаю не
только я, но и многие другие. Ума не приложу, как я мог так оплошать, да и
перед тобой страшно виноват. Прости, если можешь.

Простить я пока не могла, пока я только выжидала, что будет дальше.
Объясняясь со мной, он подошел к телефону и взял трубку. Я машинально
удалилась в другой конец комнаты, потому как с нежного возраста усвоила, что
подслушивать чужие разговоры нехорошо. О чем он говорил, я не расслышала, до
слуха донеслось лишь несколько слов, из которых следовало, что он сию же
минуту выходит, а на всякий случай сообщает кому-то номер моего телефона.
Растерянность моя улетучилась, уступив место злости, и я почувствовала, как
душа моя в ярости бьет копытом. Я продолжала хранить молчание, горделивое и
холодное.

Он закончил разговор и повернулся ко мне, уже окончательно овладев собой.

- Сейчас я не могу тебе ничего объяснить, - бросил он, лихорадочно
одеваясь. - Представляю себе, как я выгляжу в твоих глазах, но поверь: дело
гораздо серьезней, чем ты можешь себе вообразить. В свое время я тебе все
объясню, если, конечно, ты захочешь выслушать. Надеюсь, еще удастся
предотвратить катастрофу.

Вид у него был встревоженный и мрачный, но уже более-менее в пределах
нормы. Одевшись, он подошел ко мне. Я стояла молча, курила сигарету и
наблюдала за его действиями.

- Иоанна, прости меня... Постарайся простить!

Не отвечая, я проводила его в прихожую. У двери он, помедлив, обернулся.

- Могу я тебе еще когда-нибудь позвонить?

- Разумеется, - с ледяной любезностью процедила я.

Он решительно шагнул к двери и потянул засов. Не тут-то было. Что
касается меня, то слишком уж я оказалась шокирована случившимся, чтобы
держать в голове фанаберии своего замка, - стояла себе, подпирая стенку и
даже не помышляя о том, чтобы ему помочь. Какое-то время он боролся с
норовистым засовом, потом, потеряв терпение, повернулся ко мне:

- Как это открывается?!

Нет, такая интонация не могла быть вызвана простым нетерпением. В ней
сквозила ярость, надрыв, даже ужас человека, который, боясь потерять
рассудок, стремится вырваться из замкнутого пространства. Вопрос прозвучал
резко и грубо, почти как приказ. Как будто он совершенно не владел собой.

- Прошу прощения, - с той же холодной любезностью ответила я. Отстранив
его, открыла засов и, выпустив восвояси, замкнула за ним дверь.

На ватных ногах добрела я до комнаты и уселась за стол. Изумление и
злость понемногу улетучивались, я собралась с мыслями и наконец осознала всю
гротескность ситуации. Господи боже ты мой, что же это такое было? Субъект в
неглиже, потерявший от страха голову, утрясает по моему телефону какое-то
происшествие государственного масштаба... Чистой воды абсурд! Как в дурном
сне! В чем тут дело? Кто он такой, черт меня побери, что за фрукт?!

Я закурила вторую сигарету и постаралась мобилизовать весь свой
умственный потенциал. Первым делом пришлось с удивлением констатировать, что
оскорбленной я себя не чувствую. Вот те раз! Это почему же? Любая нормальная
женщина на моем месте испытала бы смертельную обиду. Или я ненормальная?
Нет, со мной все в порядке. Этот человек действительно выглядел потрясенным
до глубины души. А если притворялся, то притворялся гениально. Хотя так
лицедействовать невозможно. Вся сцена в общем-то могла быть прекрасно
сыграна и еще лучше поставлена, кроме одного эпизода. У двери. Этот жест,
это движение, когда он обернулся, эта интонация были настоящими, насквозь
правдивыми. Если уж он и тут сыграл, тогда лучшего актера я в жизни не
видела, тогда благоговейно склоняюсь перед его талантом...

Ну а если правда?.. Святые угодники! Куда я влипла?

Что означают эти умопомрачительные тайны?

Какое-то время я взвешивала еще один вариант - допустим, он неожиданно
пришел к выводу, что я мерзкая баба, и его охватило глубочайшее ко мне
отвращение. Допустить, конечно, можно, de gustibus non est disputandum , но тогда зачем ему понадобилось устраивать такое
грандиозное представление? Хватило бы признаться, что я не в его вкусе, и
тихо-мирно отбыть восвояси. Я бы, само собой, в восторг не пришла, но и от
претензий бы воздержалась, все в руцех божиих, значит, мне воздано по
заслугам за глупую мою идею. Да и, в конце концов, никто не обязан считать
меня неотразимой.

Но нет, тут совсем другое. От всей сцены веяло всамделишной тревогой,
даже паникой, никакой антипатии к себе я не уловила. Может быть, потому и не
чувствую себя оскорбленной. Нет, не так. Пока что я не чувствую себя
оскорбленной, пока что лишь балансирую на краю смертельной обиды. Выжидаю,
чем все обернется. Никто в сей юдоли не застрахован от самых невероятных
историй, чего только не случается, вот и я допускаю, что получу объяснение.
А уж объяснение либо оскорбит меня, либо успокоит, впрочем, отсутствие
такового тоже возымеет свое действие.

И еще одно: независимо от того, как развернутся события, сведут они нас
когда-нибудь или нет, я не я буду, если не разузнаю, кто он таков. Землю
стану рыть, а его секрет разгадаю. Я хозяйка собственной судьбы и не
потерплю никаких таинственных с собой манипуляций. Никому не позволю
вовлекать себя в дурацкие конспиративные игры.

Приняв это железное решение, я встала из-за стола, собираясь залечь на
боковую. Но мысли мои неотвязно вертелись вокруг одного и того же, тем более
что в душу вдруг закралось, явно намереваясь прочно в ней обосноваться,
ужасное подозрение, ничего общего с деяниями государственного масштаба не
имеющее...

***

Через два дня, как обычно поздним вечером, зазвонил телефон.

- Хочу еще раз попросить у тебя прощения, - сказал мягкий, прекрасно мне
уже знакомый голос. - Ты очень на меня обиделась?

Вот тут я, кажется, совершила роковую ошибку. Нет чтобы изобразить
оскорбленную принцессу и повергнуть его, фигурально конечно, в прах к своим
ногам - я просто взяла и выложила все как есть. Сказала откровенно, что я по
этому поводу думаю и к чему за минувшие два дня пришла. Напрочь упустила из
виду, что не всякому дано по достоинству ценить откровенность и что многие
ставят форму выше содержания; кто знает, не с той ли минуты меня подхватило
и понесло в эпицентр грандиозной авантюры...

- Вопреки твоим ожиданиям я не чувствую себя оскорбленной, - без обиняков
заявила я. - У меня нет причин не верить, что дело тогда и впрямь пахло
порохом. Вряд ли ты намеренно хотел меня обидеть. Не знаю, из-за чего
разгорелся сыр-бор, но пока я согласна считать, что иначе ты не мог
поступить, и согласна ждать объяснений.

Вздох, который я услышала в трубке, вполне сошел бы за вздох облегчения.

- Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен за такую постановку
вопроса. Я и сейчас не вправе ничего конкретно объяснить, но поверь,
ситуация была намного серьезней, чем тебе могло показаться. К счастью, ты
способна воспринимать вещи здраво, без истерики.

Без истерики? На какое-то мгновение я перестала слышать его голос. В
памяти пронеслись кое-какие события и полосы в моей жизни, которые меня
напрочь излечили от истерик и научили безграничной терпимости. Может, даже
чересчур безграничной? Все равно никто не оценил. Может, и на сей раз мне
следовало бы не демонстрировать широту души, а закатить жуткий скандал?

И опять он ничего не объяснил и не рассказал. После извинений вернулся к
прежнему тону милой дружеской болтовни. Ну уж нет! Больше такой номер не
пройдет. Что он себе позволяет? Вклинился в мою жизнь в образе и подобии
некой вселенской тайны, а теперь, значит, эту тайну побоку? Еще чего, так мы
не договаривались.

Я человек порядочный, коварство не по моей части, люблю играть в
открытую. Поэтому, заканчивая разговор, сочла своим долгом честно
предупредить:

- Должна признаться, я собираюсь тебя расшифровать. Пойду ради такого
дела на все возможное и невозможное. Ты не будешь на меня в претензии?

- Бог в помощь, - сказал он тоном человека, сомневающегося в моих
способностях. Недооценил он противника...