read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Один пассажир на пограничном контроле предъявил паспорт гражданина Советского Союза на имя Эдуарда Петрова, второй... Виноват! Вторая - выложила перед пограничником паспорт гражданки государства Израиль на имя Екатерины Гуревич.
Пограничникам было глубоко наплевать - кто прилетел к ним в страну. Лишь бы предъявитель паспорта не числился в розыске как террорист или торговец наркотиками или еще какой-нибудь нежелательный для Германии тип.
Подлинность паспорта мгновенно определялась хитренькой электронной машинкой, а компьютер тут же проглатывал все сведения о владельце. Если с его, компьютерной, точки зрения на предъявителя не было никакого компромата, пограничник шлепал в паспорт квадратный штемпель с датой прибытия в "Бундесрепублик Дойчланд" и возвращал паспорт его владельцу. Занимало это от трех до семи секунд.
В отличие от советских пограничников, долго и подозрительно высверливающих чугунным взглядом приехавших, приплывших и прилетевших, по нескольку раз томительно сличающих фотографию в паспорте с физиономией уже до смерти напуганного пассажира, готового признаться во всем, чего никогда не совершал, немецкий пограничник, принимая паспорт, говорил "данке", а возвращая - "битте" и "ауфвидерзеен". В буквальном переводе - "спасибо", "пожалуйста" и "до свидания". Чего ни от одного советского пограничника никто никогда не слышал.
И гражданину Советского Союза Эдуарду Петрову, и гражданке государства Израиль Екатерине Гуревич проштемпелеванные паспорта были возвращены в течение пяти секунд, что пока свидетельствовало о их несомненной благонадежности. Каждый из них получил свой немудреный багаж, и тут их пути коренным образом разошлись на три с половиной месяца.
Часть Девятая,
рассказанная Автором, - о том, каким образом старый потомственный баварец, не знающий никаких других языков, кроме немецкого, так прекрасно овладел русским матом...
Петер Китцингер родился в семнадцати километрах от Мюнхена, в "Китцингер-хофе", в большом, крепком и чистом доме, построенном еще прадедом Петера.
Это событие произошло шестого октября в одна тысяча девятьсот двадцать первом году.
Спустя еще двадцать два года, тоже шестого октября, но уже в одна тысяча девятьсот сорок третьем году, на подступах к одной крохотной русской деревушке, чем-то напоминавшей далекий "Китцингер-хоф", русские преподнесли Петеру ко дню его рождения замечательный подарок - жизнь!
Они сожгли его танк вместе с экипажем, а механика-водителя ефрейтора Петера Китцингера чудом оставили в живых.
Правда, надо отдать должное и Петеру. Он сделал все, чтобы русские смогли так трогательно отметить его день рождения: он был единственным, кто смог вылезти из горящего танка, и в спасительных клубах едкого дыма, воняющего соляркой и горелым человеческим мясом, сумел отползти к придорожному кустарнику.
К счастью, его взяли в плен только к вечеру, когда измученный голодом Петер неосторожно выскребся из своего укрытия.
Если бы это произошло раньше - его, наверняка, прихлопнули бы. Но этот маленький, по сути ничтожный и бессмысленный бой за маленькую, ничтожную и бессмысленную деревеньку - кончился победой русских. А каждая такая победа в цепи двухлетних кровавых и трагических поражений для русских была праздником!
И когда к вечеру двое восемнадцатилетних мальчишек в русской солдатской форме со старыми "трехлинейками" образца 1891/1930 года, пьяненько и фальшиво распевая непристойные частушки, наткнулись на голодного Петера
- они не стали стрелять. Со страхом и любопытством они разглядывали долговязого немца, и длинные четырехгранные штыки их нелепых винтовок были нацелены в его тощий живот.
Именно от этих мальчишек Петер Китцингер впервые в своей жизни услышал настоящий русский мат. Но тогда он еще не знал, что это такое.
Потом было три года плена...
Были вши, грязь, холод, сплетни и скандалы среди своих, воровство, мелкие предательства, доносы... И маленькие радости в виде лишнего куска хлеба, украденной пачки моршанской махорки и пары чистых штопанных носков, тайком сунутых в руки пленного какой-то сердобольной русской старухой.
К концу сорок четвертого Петера привезли в Москву - строить двухэтажные коттеджи на Хорошевском шоссе.
Война миновала свою переломную стадию и к месту постройки коттеджей часто приходили русские - уже отвоевавшие, без рук, без ног, с орденами и медалями, и простой народ из окрестных плохоньких домишек.
С удивлением смотрели они на аккуратно сложенные кирпичи, на тщательно укрытый цемент для раствора, на бережное, скупердяйское отношение немцев к каждому гвоздю, к каждой скобе, к каждой пустяковой дощечке. Русские смотрели и незлобливо матерились, приговаривая:
- Во, бля, гляди!.. Фриц - мать его так-перетак, в рот ему дышло, - а понимает, что кирпич денег стоит!.. Что его, мать-перемать, так в кучу бросать нельзя - поколется, мать-перемать... А наш брат Иван, - ему все по херу, тяп-ляп и в дамки! А чего, мать в бога, в душу перемать, страна большая - не обеднеет!.. Мать их совсем насквозь и глыбже...
- Отойти от пленных, мать-перемать!!! - кричали молоденькие конвойные, не нюхавшие фронта. - А ну, прими в сторону, мать вашу! А то стрелять буду!..
- Я те, бля, стрельну!.. Я те стрельну, поганец! - огрызались зрители. - Враз ноги из жопы повыдергаем!.. Ишь, стрелок, мать твою так, нашелся! Ты, мудила, лучше гляди, учись как работать надо, губошлеп хренов!..
Русский мат со всех сторон сам настойчиво заползал в немецкие уши, становился самостоятельным средством общения, выражением самых различных эмоций - от лютой ненависти до горячих симпатий, от категорических отрицаний до безоговорочных согласий.
Многогранность российского мата была беспредельна! Ругательства могли служить синонимами любой технической терминологии, названиями самых различных областей человеческой деятельности.
- Ну-ка, въебачь сюда эту хуевину! А теперь ебни сверху и закрепи ее на хуй! - говорил русский бригадир строителей Петеру, что в переводе на любой нормальный язык должно было означать: "Ну-ка, вставь сюда эту деталь! А теперь ударь ее сверху и плотно закрепи!".
И Петер вставлял, ударял и закреплял.
Поэтому, когда спустя полтора года после окончания войны Аденауэр все-таки кое о чем договорился с Булганиным и пленных немцев, наконец, стали отправлять по домам, двадцатипятилетний Петер Китцингер вернулся в Мюнхен с полупустым русским вещевым мешком, очень скромным запасом нормальных русских слов и обширными познаниями в чудовищных российских матюгах, этимология которых, в большинстве своем, уходила в глубь веков - во времена татаро-монгольского трехсотлетного ига.
Но уже этот филологический изыск был совершенно неизвестен Петеру Китцингеру. Как, впрочем, он и по сей день неизвестен большинству русских, с такой легкостью пользующихся своим родным и любимым матом.
Со смятением и горечью пробрался Петер через руины Зонненштрассе, сквозь стертый с лица земли Штахус, постоял у Богом сбереженных башен Фрауэнкирхе, пошлялся по уничтоженному Виктуаленмаркту и к вечеру на попутных телегах и грузовиках добрался до отчего дома - до своего "Китцингер-хофа".
После родительских поцелуев, слез и объятий Петер с удивлением обнаружил в доме еще одного обитателя "Китцингер-хофа" - небольшого роста девятнадцатилетнюю хорошенькую украинскую девочку Наташу.
История ее появления в "Китцингер-хофе" была препростейшей. Таких историй сотни. Если не тысячи. Вся ее родня погибла под Киевом еще при бомбежке сорок первого года, а уже в сорок втором - пятнадцатилетняя Наташа вместе с эшелоном таких же мальчишек и девчонок была отправлена немецким военным командованием на работы в Германию.
Узнав о том, что под Мюнхен прибыл состав из Украины с живой рабочей силой, папаша Китцингер подсуетился в местном ратхаузе и заполучил в свое хозяйство работницу с Востока. Отцу фронтовика отказать не могли. Правда, сделал он это позже всех, и поэтому ему досталась только маленькая, худенькая и простуженная Наташа. Но мама Китцингер в первые же два месяца откормила Наташу и вылечила, и уже через полгода родители Петера не могли и мечтать о лучшей помощнице.
К моменту возвращения Петера из Москвы Наташа уже четвертый год жила в "Китцингер-хофе". Она свободно говорила по-немецки, вместе со стариками Китцингерами по воскресеньям ходила в кирху, а по будням с пяти часов утра и до позднего вечера крутилась по хозяйству наравне со старыми Китцингерами. Кое в чем даже превосходя их в скорости, аккуратности и выдумке.
Жила она за домом, в небольшой комнатке, встроенной в огромный теплый сарай, где у старика Китцингера стоял маленький древний трактор и хранились сенокосилка, выгребная машина, бочки для силоса, так называемая "хольцшпальте" - гидравлическая машина для рубки дров, "крайсельшвадер"
- для рыхления почвы, приспособление для переворачивания и сушки сена, прессовочное устройство и "хольцельхаксель" - машина для обрубания небольших сучьев. На зиму туда же ставился огромный ленточный транспортер.
В первую же ночь своего пребывания под материнским кровом пьяненький Петер пробрался за дом в комнатку Наташи, и после недолгой и молчаливой борьбы лишил и ее, и себя невинности.
Спустя два года умер старый Китцингер. А еще через год, в сорок девятом, скончалась и мать Петера.
К тому времени Наташа была уже "фрау Китцингер", а Петер - полноправным хозяином "Китцингер-хофа" со всеми прилегающими службами и землями площадью в восемнадцать гектаров.
Детей у них не было. Еще тогда, когда в промерзшем товарном вагоне Наташу везли в Германию, она простудилась и...
К каким только врачам Петер потом не возил Наташу!.. К кому только не обращался!.. Сколько ни молилась Наташа, сколько раз ни напивался от отчаяния Петер - ничего не помогало. В конце концов, они решили, что на то воля Божья, смирились и стали жить друг для друга.
И ведь что удивительно! Украинская девочка Наташа за пятьдесят лет жизни в Германии стала истинной баварской немкой - расчетливой и бережливой до скупости, со слегка ханжескими представлениями о правилах приличия, с неукоснительным соблюдением всех католических праздников, с болезненной чистоплотностью и поразительной энергией при ведении своего хозяйства!
Петер же, несмотря на то, что пробыл когда-то в России всего три года, на всю оставшуюся жизнь сохранил в себе некоторое чисто российское, мягко скажем, разгильдяйство и постоянную готовность выпить в любой момент по любому подходящему и не очень подходящему случаю.
Итак, старая толстенькая Наташа Китцингер села за руль своего голубого "форда" (оказалось, что это их машину видел Эдик из окна своей комнатки!), усадила рядом с собой Эдика, а огромного пьяного Петера заставила скрючиться на заднем сидении, заявив, что когда она ведет машину - она не выносит запаха алкоголя...
По дороге Петер орал старые баварские песни и даже пытался что-то спеть с тирольскими переливами. Изредка он наваливался сзади на Эдика, обнимал его за плечи и кричал по-русски:
- Давай, давай!!! Мать твоя!.. Здравствуй! Катьюша!..
Наташа сердилась, Эдик смеялся, а Петер до самого "Китцингер-хофа" выступал по большой программе и даже вспомнил еще несколько приличных русских слов и пару забытых матерных.
Потом допоздна сидели у дома под уютным деревянным навесом, пытались разговаривать на смеси немецко-украинско-русско-матерного, и Петер с Эдиком выпили три бутылки легкого белого вина под салями собственного китцингеровского изготовления и под мгновенно испеченный Наташей апфельштрудель - знаменитый немецкий яблочный пирог. Наташа прихлебывала минеральную воду с соком и все подкладывала и подкладывала Эдику новые куски апфельштруделя.
К полуночи Петер сломался и заснул прямо за столом, уронив седую голову на свои огромные, изуродованные тяжким крестьянским трудом руки.
Эдик помог Наташе втащить Петера в дом и вышел на свежий воздух покурить.
Совсем рядом, в конюшне, всхрапывали и переминались с ноги на ногу лошади, похрюкивали и возились в своей загородке свиньи, из-за дома время от времени слышалось робкое блеяние и перестук тоненьких овечьих копыт. Пахло деревней, навозом и теплым ночным весенним ветром...
Эдик вдруг почувствовал себя таким вымотанным, таким усталым - от сегодняшней нервотрепки на Мариенплац, от репетиций на пустыре, от вонхайма с его обитателями, от ежесекундного ожидания неведомых перемен, от постоянной необходимости вслушиваться в чужой язык, от каждодневного подавления самых простых и естественных желаний, от одиночества...
"А нужно ли все это было?.." - впервые подумалось Эдику.
И захотелось ему лечь на эту теплую землю тихого баварского хуторка и по-детски заплакать - о себе, о маме, в спешке похороненной на самом дальнем подмосковном кладбище... О ребятах, ни за что, ни про что погибших в Афганистане и нигде, нигде не похороненных... О том ташкентском мальчишке, которому вспороли живот автоматной очередью...
Но тут из дому вышла старая Наташа Китцингер и сказала:
- Тоби трэба видпочыты. Отдыхать, Эдди. Комм мит...
Она привела Эдика за дом, во встроенную в огромный сарай небольшую чистенькую комнатку и включила свет. Комната была вся из свежего желтого дерева: и пол, и стены, и потолок. Из комнатки вела дверь в душевую с туалетом. Широкая деревянная кровать застелена свежайшим бельем с веселенькими цветочками и громадным пуховиком. Рядом с кроватью на маленьком столике стояла бутылка минеральной воды и стакан с баварским гербом.
- Это наша гастциммер, - уходя сказала Наташа. - Когда-то, фор филе яр, я здесь жила... Спи. Морген фрю отвезу тебя ин Мюнхен. Гуте нахт.
- Данке, - поблагодарил ее Эдик. - Спокойной ночи. Гуте нахт.
Под утро у Петера Китцингера поднялась высокая температура - он расчихался, рассопливился, раскашлялся. Наташа запихала в него уйму разных таблеток, напоила горячим отваром из каких-то ведомых только ей трав и как символ постельного режима поставила у кровати Петера большой старинный фаянсовый ночной горшок с крышкой.
Затем пошла в сарай к Эдику и сказала ему на русско-украинско-немецком языке:
- Эдди, ты не мог бы у нас пожить дня три, пока не поправится мой Петер? Очень много работы - швайны, пферды, хирши... Все хотят кушать. Нужно везти салями в гешефт. У нас контракт... А кисты очень тяжелые! Я теперь не могу поднимать. Я уже говорила с Руди по телефону. Он сказал - битте...
Собственно говоря, на этом и закончилось пребывание Эдика в общежитии для беглых иностранцев.
Неделю спустя, когда старый Петер Китцингер снова обрел возможность ходить в нормальный туалет, а не пользоваться ночным горшком, они оставили Наташу дома, а сами смотались в Мюнхен на голубом "форде" и, уже навсегда, перевезли вещи Эдика в "Китцингер-хоф"...
Часть Десятая,
рассказанная Катей, - о том, как она встретила "настоящего еврея" и поняла, что вторично эмигрировать - практически невозможно...
Мое прибытие в Мюнхен было совсем не таким стройным и благостным, как у Эдика. У меня никаких инструкций и шпаргалок не было, да и если бы они были - я не смогла бы ими воспользоваться. У меня совершенно другой характер. Эдька у нас мужик тренированный. Он умеет и сказать вовремя, он умеет вовремя и промолчать. А я сначала раззявлю рот, а потом семьдесят семь раз подумаю - зачем я это сделала?! Не было случая, чтобы я на ровном месте в какое-нибудь дерьмо не вляпалась!.. У меня, как говорила тетя Хеся, "в поле - ветер, в жопе - дым".
Выползла я со своей гитарой и сумкой из аэропорта, стою как дура. В кармане у меня письмо Якова его брату, которого он не видел двадцать семь лет, но от разных людей слышал, что тот большой человек в Мюнхенской еврейской общине. Адреса брата он тоже не знал. Подозреваю, что двадцать семь лет тому назад между ними пробежала черная кошка - что-то они, наверное, не поделили. Может быть, даже тот "Дом для бездомных", который строил их отец. Не знаю, не знаю... Помню, как Яков все звонил куда-то, узнавал, где находится община в Мюнхене. Конверт надписал на иврите, а я уже позже приписала по-русски: "Райхенбахштрассе, 27".
Короче, "на деревню дедушке Константину Макарычу". И все. И три десятка английских слов, унаследованных от моего южно-африканского одессита Гришеньки. И абсолютный ноль в немецком языке. И вообще, я первый раз за нормальной границей!
Куда ехать, на чем ехать, сколько нужно платить - понятия не имею. Пустили Дуньку в Европу...
И вдруг откуда-то сверху слышу:
- Хелло!
Поднимаю голову - негр! Такого роста, будто сбежал из Национальной баскетбольной лиги, из команды "Глоб троттерс". Минимум два с лишним метра!.. И морда у него такая цивилизованная, и улыбается во все свои сто тридцать два зуба, и снова говорит:
- Хелло!
Ну, совершенно рекламный негр!
- Хелло... - говорю.
А он вдруг как затараторит по-немецки. И размахивает своими розовыми ладошками величиной с пластмассовый поднос из столовой самообслуживания.
- Айм сори, - говорю. - Айм ноу спик дойч...
Тут негр вдруг так обрадовался, что даже пританцовывать стал. И без всякой паузы перешел на английский. И молотит, и молотит... Я опять свое:
- Экскьюз ми... Айм ноу спик инглиш.
Негр остановился, как вкопанный. На морде - горе, отчаяние, трагедия, будто он только что всех родственников похоронил. И спрашивает по-английски:
- А на каком языке мы можем разговаривать?
- На иврите, - говорю я.
Негр чуть не заплакал. Мне его даже жалко стало. И чтобы не показаться уж совсем безграмотной кретинкой, говорю без малейшей надежды на успех:
- Айм спик рашен.
И тогда эта дылда, эта верста коломенская, расплывается от счастья, бацает чечетку и говорит на отличном русском языке:
- Тогда у нас вообще не будет проблем! Я сразу почувствовал, что мы нужны друг другу, как воздух!!!
Вот это да! Я чуть в обморок не хлопнулась... И говорю:
- Вы из университета Патриса Лумумбы?
Он как заржет на весь аэропорт. Вытащил из заднего кармана джинсов спортивную шапочку с козырьком, напялил ее на башку, встал по стойке "смирно" и отдал мне честь:
- Сэм Робинсон - капитан армии Соединенных Штатов Америки. Мюнхен. Институт военных переводчиков.
- Катя... - говорю. - Катя Гуревич. Из Ленинграда. То есть, сейчас из Израиля...
А он не понял меня и говорит:
- Я тоже здесь теперь ненадолго. Скоро мы вернемся в Америку, и я буду жить дома в Нью-Йорке. У меня там мама и папа.
"Тебе хорошо... - думаю, - а у меня мама на одном конце света, папа на другом, а я на третьем. И жить мы вместе уже, наверное, никогда не будем..."
- А я думала - вы баскетболист, - говорю.
- Я тоже так думал, пока играл в баскетбол, - снова заржал Сэм. - Катя! Я встречаю своего лучшего друга - лейтенанта Джеффри Келли. Он прилетает к нам на полтора месяца на стажировку и языковую практику. Когда-то мы вместе кончали институт военных переводчиков в Монтерее. Он неплохо говорит по-русски. И если ты не очень торопишься, мы вместе отвезем тебя в Мюнхен. Самолет уже сел. Он минут через десять-пятнадцать появится. О'кей?
- О'кей, Сэм, - говорю. - Большое спасибо! Это как раз то, что мне нужно. Но мне нужно еще и заглянуть в туалет. Ты пока пригляди за моими шмотками.
Всем своим длинным телом, ногами, руками, лицом Сэм изобразил бешеную работу мысли и сказал:
- За "шмотками"... Молчи! Сейчас сам вспомню!.. Шмотки... Шмотки - вещи! Правильно?
- Молодец! - похвалила я его и пошла в туалет.
Этот аэропортовский писсуар своей чистотой и вылизанностью напоминал операционную, где можно было делать трепанацию черепа без дополнительной дезинфекции.
Небольшая косметичка со всеми мазилками у меня была в кармане куртки, и я быстренько привела себя в порядок - подмазалась, подкрасилась, попудрилась и причесалась. И вышла из туалета малость посвежевшая и слегка взвинченная. Но такое со мной происходит всегда, когда я чувствую, что начинаю кому-то нравиться.
Покойная тетя Хеся считала, что это во мне не в полный голос, но достаточно слышно, позвякивают блядские гены моей мамы.
Вылезаю из-под крыши аэропорта на свет Божий, а Сэм уже стоит со своим приятелем, хлопает его по спине и хохочет, как сумасшедший. Приятель
- ростом пониже, в плечах пошире, в какой-то хипповой пятнистой куртке и таких же штанах - тоже лупит Сэма по спине и чуть не помирает со смеху.
Рядом с моими вещами - вещи приятеля. Огромная зеленая сумка, в которой можно лето прожить небольшой семье с двумя детьми, и чемодан, стоимостью в половину подержанного автомобиля по израильским ценам.
- Катя! - орет Сэм на весь аэропорт. - Иди сюда скорей! Джефф прилетел!..
И всем своим видом приглашает меня радоваться вместе с ним, будто я с этим Джеффом в одном детском саду выросла. Я подхожу.
- Здравствуйте, Катя, - медленно говорит этот
Джефф. - Извините, я теперь буду немножко плохо говорить по-русски, но потом хорошо. У меня полгода не было практики. Я работал с документами, а разговаривать было не с кем...
- Не прибедняйтесь. Прекрасно вы говорите по-русски, - сказала я. - Если бы я так говорила по-английски...
- Это не так трудно. Я вас научу, - улыбается Джефф.
- Начинай! А я пока подгоню машину, - говорит ему Сэм и убегает на автостоянку.
Мы с Джеффом рассмеялись. Я сразу же, а Джефф - через небольшую паузу, когда сообразил, что Сэм шутит.
Я стала его разглядывать. А он смущенно улыбается и отводит глаза в сторону.
Ничего в нем такого "американского" не было. Просто здоровый парень с абсолютно рязанской рожей. Такой классический персонаж из русской народной сказки - не то Иванушка-дурачок, не то Емеля пополам с Алешей Поповичем.
Тут Сэм подкатил на "ауди-80" - мечте любого израильского пижона, от вновь прибывшего олим-ходаши до коренного тель-авивского плейбоя.
Вместе с Джеффом они загрузили наши вещи в багажник, и мы поехали в Мюнхен.
Едем, едем, едем, а вокруг меня, слава тебе Господи, все такое европейское, такое чистое, такое ухоженное... И автомобили все словно только что вымытые, и трамваи, которых я с Ленинграда не видела... И никакого Востока! Ну, просто глаз отдыхает...
- Сейчас мы приедем ко мне, положим вещи и пойдем куда-нибудь обедать, - сказал Сэм. - Я приглашаю!
- Нет, Сэм. Спасибо, - возразила я. - Мне сначала нужно определиться, устроиться, привести себя в порядок, и вообще, понять, на каком я свете. А уже потом - все остальное. Так что, если вам не трудно, ребята, отвезите меня пока на...
Я вынула письмо Якова с адресом и прочла:
- ...на Райхенбахштрассе, двадцать семь.
- О, черт побери! - обрадовался Сэм. - Райхенбахштрассе!.. Это же совсем рядом с моей квартирой!.. А что там за отель?
- Там не отель. Там еврейская община Мюнхена.
Джефф повернулся и удивленно посмотрел на меня:
- Ты будешь для них петь? Я видел у тебя гитару...
- Нет. Я надеюсь, что петь мне не придется. Мне нужно встретить одного человека. У меня к нему рекомендательное письмо из Израиля.
- О'кей! О'кей!.. - тут же легко согласился Сэм. - Ты передашь письмо и сразу позвонишь мне. Мы будем тебя ждать... Джефф! Ты видишь, что у меня заняты руки? Запиши Кате мой телефон и адрес. Ты не разучился еще писать по-русски?
Он быстро по-английски продиктовал номер своего телефона и адрес. Джефф записал, вырвал листок из блокнота и протянул его мне. Стараясь правильно выстроить русскую фразу, он медленно проговорил:
- Но, пожалуйста, обязательно позвони. Ты мне очень нравишься, Катя.
"Ай-да Иванушка-дурачок! Ай-да Алеша Попович!.. - подумала я. - Ничего себе напор?!.. Вот так Емеля..."
- Эй, Джефф!!! - возмутился Сэм. - Что такое?! Я уже считал, что Катя
- моя девушка!..
- Нет, Сэм, - спокойно произнес этот американский Емеля. - У тебя всегда есть в запасе сто девушек, которые от тебя без ума. А у меня будет только одна - Катя. О'кей?
- Лейтенант Келли! Вы просто - сукин сын!!! - завопил Сэм и мы чуть не врезались в стоящий на остановке автобус. - Вы - паршивый и грязный койот!!! Вы...
- Капитан Робинсон, пожалуйста, выбирайте выражения. С нами дама, - невозмутимо прервал его Джефф.
- Эй, эй, ребята!.. - сказала я. - А вы не хотели бы посоветоваться еще и со мной?!
- Нет, - сказали они оба в один голос.
И тут мы подъехали к этому дому на Райхенбахштрассе. Оказалось, что аэропорт был совсем близко от центра
Мюнхена.
Наглухо закрытые ворота, вверху по углам арки - глазки телекамер, на стене кнопка звонка.
Жму на кнопку. Пауза. Еще раз нажимаю... Открывается дверь и в ее проеме появляется крепенький паренек абсолютно израильского типа. Загораживает своими широченными плечами вход, оглядывает мою огромную сумку и гитару в чехле и что-то не очень любезно спрашивает меня по-немецки.
- Айм ноу спик дойч, - говорю я.
- Говори по-английски, - предлагает он мне.
- Айм ноу спик инглиш... - тупо признаюсь я.
И чего дура не учила язык?! С моим Гришкой это можно было делать, не вылезая из постели. Кретинка ленивая!



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 [ 8 ] 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.