Чтение 8–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

- Жано, передай лейб-медикам, что, ежели не спасут девку цербстскую,
я их заставлю раскаленные сковородки лизать...

А пока дочь болела, светлейшая герцогиня трудилась как усердная пче-
ла. Из комодов дочери она перетаскала к себе все подарки императрицы,
оставив дочку при том же скарбе, с каким и привезла ее в Россию (заодно
с медным кувшином). Это заметили все русские. К тому же Иван Иванович
Бецкой за партией в фараон сознался перед игроками, что когда-то поддер-
живал упоительную связь с Ангальт-Цербстскою герцогиней:

- После этого она и родила девочку.

Кирилла Разумовский спросил:

- Ванька, а не ты ли отец ее?

- Об этом надо спрашивать герцогиню, - отвечал Бецкой, сдавая трефо-
вого туза и поднимая выше свои придворные ставки.

5. ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА

Моряки, приставая к берегу, бросают между бортом корабля и причалом
мешки с паклею, дабы смягчить неизбежный удар, - так и царствование Ели-
заветы Петровны стало чем-то вроде политического буфера, смягчившего ис-
торически необходимый переход от иноземной сатрапии Анны Иоанновны к
просвещенному абсолютизму.

Время Елизаветы интересно не менее самой Елизаветы, и только те
иностранцы, которые сознательно ничего не желали видеть в России, предс-
тавляли ее унылой заснеженной пустыней. Зачастую они замечали в ней
только мишурный фасад империи, не догадываясь, что в глубине России ук-
рывается могучий трудовой тыл, Русские заводы при Елизавете уже пол-
ностью обеспечивали армию и флот отечественным вооружением. Промышлен-
ности и кустарям правительство оказывало самое усердное внимание. Двое
умелых рабочих, Ивков и Владимиров, получили за труд звания поручиков;
фабрикантов бумаги возводили в ранг майоров. В тяжелой индустрии, разме-
щенной на отдаленных окраинах империи, обрастали дворянством и наградами
знаменитые фамилии Твердышевых, Мясниковых, Собакиных, Яковлевых и Деми-
довых (все они вышли из мужиков-умельцев). А на далекой Печоре
крестьянин Прядунов наладил первую в стране перегонку нефти - в целях
лечебных и осветительных, и русская нефть уже экспортировалась в Европу.
Успехи русской агрокультуры познавались тогда не по книгам - в зас-
тольях. Никого уже не удивляло, если подмосковный крестьянин вез прода-
вать на базар лимоны и апельсины, в парниках вельмож вызревали виноград
и ананасы; даже близ Полярного круга соловецкие монахи умудрялись выра-
щивать дыни и персики. Избалованная модница, Елизавета желала, чтобы во-
логодские кружева были не хуже брюссельских, чтобы дамские туфли переще-
голяли своим изяществом лучшие тогда в Европе варшавские... Богатейшая
страна со сказочными ресурсами имела в своих недрах все, что нужно для
бурного экономического развития, и единственное, чего не хватало России,
так это рабочих рук! Отовсюду слышались жалобы на нехватку тружеников, а
гигантские черноземы за Волгою, колышась вековым ковылем, еще сонно жда-
ли, чтобы в их нетронутую сыть бросили первое зерно...

В самом центре этой работящей страны, еще не достроенной и вечно кло-
кочущей бунтами, в душных палатах московского Кремля, жарко разметавшись
на драгоценных сибирских соболях, сейчас умирала ангальтская девочка.

Весть о тяжкой болезни Фике достигла и Берлина.

- И надежд на выздоровление мало?

- Их уже не осталось, - ответил Подевильс.

Король свистнул, подзывая любимых собак, чтобы они сопровождали его
до парка и надел шляпу задом наперед.

- Ну что ж. Если часовой убит на посту, его заменяют другим, а потому
готовьте для Петра новую невесту... Германские принцессы - самый ходовой
товар в Европе. Кто у нас там в запасе? Вюртембергская дрыгалка, две ко-
рявые сестрицы Гессен-Дармштадтские. Выберите сами! В любом случае мы не
упустим престола русского...

Но Фике не умерла и через месяц появилась на публике. "Я похудела как
скелет, - рассказывала она о себе в мемуарах, - сильно выросла, лицо вы-
тянулось, волосы выпадали, и я была бледна как смерть. Я сама себя нахо-
дила такой некрасивой, что было страшно смотреть. Императрица прислала
мне банку румян с приказом нарумяниться".

Скоро Фике заговорила по-русски, вызывая своим акцентом и ошибками
шумное веселие среди придворных. Но это не смущало ее: она уже нырнула в
московскую жизнь с головой, следовало плыть дальше. Фике часто притворя-
лась спящей и, лежа с закрытыми глазами, слушала болтовню придворных
дам, выведывая от них то, что нельзя выяснить путем официальным. Так,
она узнала, что ее мать не пришлась ко двору, заслужив в обществе ехид-
ную кличку "королева". Русские быстро разгадали ее пустоту и фальшь, их
смешили напыщенная вычурность выражений и жеманное чванство герцогини.
Фике было стыдно за мать и обидно, что та растерзала ее гардероб. Елиза-
вета вторично обрядила Фике с головы до пят, но каждая новая вещь вызы-
вала материнскую зависть. Герцогиня отнимала у дочери куски парчи и ме-
ха, туфли и шали. В сердцах Фике однажды сказала ей:

- Ах, ваша светлость, знали бы вы, как мне прискучило ваше неистреби-
мое грабительство...

И получила от матери здоровенную оплеуху! Но однажды после обеда с
женихом в комнаты к Фике вошла Елизавета, сурово указавшая Иоганне Ели-
завете следовать за нею для разговора. Фикс с Петром уселись на подокон-
ник, разболтались о пустяках. Была весна, все цвело, пели птицы. Вдруг
явился Лесток.

- Не пора ли вам укладывать багаж? - сказал он принцессе. - Кажется,
вам предстоит возвращение в Цербст...

Фике, ослабев, вяло сползла с подоконника. Петр спросил лейбхирурга -
что значат его угрозы, но врач лишь усмехнулся. Наконец появилась Елиза-
вета, распаленная от гнева, а за царицей, будто побитая собака, тащилась
рыдающая "королева". Императрица широко шагнула к Фике, долго изучала
лицо девочки. Сказала:

- Ныне на дворе нашем век уже осьмнадцатый, век просвещенный, и дети
за грехи родительские неповинны должны быть. - Заметив, что Фике перепу-
гана, она улыбнулась: - Оконфузил тебя Лесток? Ну-ну! Жить в России да
не пугаться - такого не бывает...

Истина открылась не сразу: регулярно перлюстрируя письма, Елизавета
вызнала, что "сестрица" приехала погостить - как шпионка прусского коро-
ля. Ей было поручено свернуть шею канцлеру Бестужеву, а приватные свида-
ния герцогини с Мардефельдом навели царицу на мысль о разветвленном за-
говоре. Но выставить шпионку за рубежи Елизавета могла лишь после
свадьбы. Однако медицинская комиссия бракосочетанию воспротивилась:

- Его высочество Петр Федорович нужных для брака кондиций не обрел!

И надеялись, что организм великого князя окрепнет лишь через два го-
да. Но разве можно допустить, чтобы прусская шпионка еще два года толка-
лась в передних дворцовых? Летом царица ускорила миропомазание принцессы
Фике, которая восприняла от купели веру греческую, получив православное
имя - Екатерина Алексеевна.

Перед обручением Екатерина постилась, неделю просидев на рыбной пище,
облитой подсолнечным маслом. А когда в церквах провозгласили ектению за
"благоверную Екатерину Алексеевну", царица украсила шею невестки оже-
рельем в 150 000 рублей:

- Но гляди, как бы охотники не сняли с тебя...

Екатерина поняла, в кого она метит. Мать, уже не способная вести инт-
ригу в пользу Пруссии, начала интриговать против дочери. Ее сердце пре-
исполнилось грубой зависти к высокому положению Фике, которая из прин-
цессы превратилась в великую княгиню.

Гремели колокола и стреляли пушки. В ее честь!

Обретя под ногами русскую почву, Екатерина оживилась, быстро похоро-
шела. Императрица переслала ей 30 000 рублей "на булавки", которые она
тут же спустила за картами. Мотовство не укрылось от взора проница-
тельной Елизаветы. В театре она зазвала наследницу престола в свою ложу
и в присутствии Петра и Лестока устроила невестке хорошую баню:

- Что-то уж больно рано финтить стала, голубушка! Когда я в цесарев-
нах ходила, так, бывало, и соленому огурчику радовалась. А ты, едва при-
ехав, сразу мотать стала... Гляди мне!

Самое обидное было в том, что будущий супруг гнусно злорадствовал над
нею, и Екатерина сказала ему:

- Как вы можете, сударь, потешаться надо мною, если видите, что я,
ваша супруга нареченная, горько плачу?

А осенью, когда двор длинными обозами стал перетягиваться в Петер-
бург, великий князь заболел оспою. Исход болезни был еще неясен, и гер-
цогиня заранее начала хлопоты перед королем Пруссии, чтобы он подыскал
для Фике нового жениха... Петр Федорович, весь в гнойной коросте, остал-
ся лежать на станции Хотилово, а герцогиня внушала дочери, что не стоит
огорчаться:

- Еще не все потеряно! Георг Дармштадтский славный солдат. Говорят,
большой весельчак и принц Баден-Дурлахский...

Но Екатерине уже плевать на Дармштадт, ей и дела нет до Баденского
герцогства. Мать осеклась под ее упорным взглядом.

- Я вам приказываю молчать! - выпалила Екатерина...

По сторонам дороги стыли великолепные леса, в белом пуху сидели на
елках красногрудые снегири. Двое саней плыли в сверкающем безлюдье: Ели-
завета срочно повернула назад от Петербурга на Хотилово, а навстречу ей
мчались сани с Екатериною. Где-то за Новгородом встретились. Две женщины
(одна уже пожившая, все испытавшая, а другая едва вступающая в этот мир)
долго плакали в объятиях друг друга. Беспокойство царицы понятно: умри
сейчас Петр - и тогда из заточения поднимется Брауншвейгская династия.
Еще более понятно и горе Екатерины: умри сейчас Петр - и перед нею снова
поднимется полосатый шлагбаум Цербстского княжества. Девушка взмолилась,