вам нужно уезжать так рано.
лись поухаживать за мной?
голову ниже ее ростом.
по-моему, очень даже настроен поухаживать за вами. Вы обратили внимание,
как он на вас все время поглядывает?
час он кинется изо всех сил за ней ухаживать, постарается подпоить и по-
казать Соловьеву не в самом лучшем свете, после чего ее увезут отсюда в
полной уверенности, что хозяин потерял к ней всякий интерес. Схема при-
митивная, рассчитанная на дураков, но тем не менее всегда срабатывающая.
Ни один мужчина не потерпит, чтобы его дама целовалась с другим. Какие
бы объяснения при этом ни приводились. Как, однако, они блюдут интересы
Соловьева! Прямо три дуэньи в штанах. Откуда у них эта нелюбовь к женщи-
нам не из своего круга? Неужели они так привязаны с Володе и несут кол-
лективную ответственность за его судьбу? Да нет, откуда? Для "новых рус-
ских" это слишком высокие чувства, они на такое не способны. Скорее все-
го дело в какой-то совершенно конкретной женщине, у которой роман с Со-
ловьевым и чьи интересы эта троица охраняет. Может, она их близкая под-
руга или даже родственница одного из них. Просто сейчас у них с Со-
ловьевым вышла размолвка, она даже не приехала поздравить его с днем
рождения, но издательские мальчики зорко стоят на стреме и чужих баб к
своему переводчику не подпускают. А может быть, никакой размолвки и нет,
просто дама временно отсутствует, уехала куда-нибудь по делам или отды-
хать.
пренебрегая правилами хорошего тона, повезла Соловьева в кабинет. Плотно
притворив за собой дверь, она подкатила коляску к окну, а сама уселась
на низкий широкий подоконник лицом к Владимиру.
сегодня или нет?
на этот вопрос его совершенно не интересовал.
ловьев. - Что ты хочешь от меня услышать? Задавай свои вопросы членораз-
дельно, будь любезна.
была тебе не нужна, я была тебе в тягость. Я тебя совершенно не интере-
совала. Но ты тем не менее встречался со мной и даже занимался со мной
любовью. Должно было пройти довольно много времени, чтобы я поняла, что
ты делал это не потому, что я тебе нравилась, а потому, что боялся мою
мать. Ты боялся меня разозлить, потому что думал, что я могу пожало-
ваться маме, оболгать тебя, оклеветать, наговорить невесть чего, и тогда
не видать тебе кандидатской степени. Как только до меня дошла эта непри-
ятная истина, я оставила тебя в покое. Не могу сказать, что вся эта ис-
тория прошла для меня безболезненно. Я очень страдала, Соловьев. Я очень
тебя любила. Сегодня я пыталась понять, изменилось ли мое отношение к
тебе, и с удовлетворением увидела, что воспринимаю тебя совершенно спо-
койно. Я больше не начинаю дрожать от одного твоего взгляда и не теряю
голову, когда прикасаюсь к тебе. Ты стал Другим, и я стала другой. И я с
удивлением поняла, что могу снова начать любить тебя. Я, другая, могу
опять полюбить тебя, тоже другого. Просто новая встреча двух других лю-
дей. Но я, Соловьев, теперь хорошо умею управлять своими чувствами. Пов-
торяю, я МОГУ снова полюбить тебя, но весь вопрос в том, нужно ли это
делать. И если я решу, что не нужно, то и не стану этого делать. Без
проблем. С другой стороны, я могу решить, что нужно, а у меня все равно
ничего не получится. И теперь я хочу услышать твой ответ. Можно без пре-
дисловий и без длинных объяснений того, что произошло много лет назад.
Просто скажи, хочешь ли ты, чтобы я приезжала к тебе. Или ты хочешь,
чтобы я сейчас убралась отсюда и ты больше никогда меня не видел.
нужен этот дом и его хозяин, и если для того, чтобы приезжать сюда, нуж-
но лгать, она будет лгать. Притворяться. Строить из себя влюбленную.
Когда-то ей было очень больно, так больно, что, казалось, она не выжи-
вет. Но прошло больше десяти лет, в ее душе нет мстительного чувства к
этому мужчине, в ее душе по отношению к нему нет вообще ничего. Пусто.
Будто никогда ничего и не было. Но если для ее работы нужно причинить
боль ему, она не задумываясь на это пойдет. Больнее, чем было ей тогда,
просто не бывает. Но даже это, как она убедилась на собственном опыте,
можно пережить и не умереть. Так что и Соловьев переживет, если ему при-
дется перенести несколько неприятных минут, связанных с тем, что у него
откроются глаза на истинные чувства и побуждения женщины, к которой он
неравнодушен.
подоконника и села к нему на колени. Он целовал ее долго, очень нежно и
очень умело, то и дело отрываясь от ее губ и проводя губами по ее длин-
ной шее. Одной рукой он обнимал ее за спину, другой гладил и ласкал ее
грудь под свободным свитером. Настя чутко прислушивалась к себе. Она ни-
чего не чувствует. Боже мой, двенадцать лет назад она бы уже умерла от
таких ласк и прикосновений. А сейчас - ничего. Ей не было неприятно, ей
не хотелось вырваться и скривиться от омерзения, как если бы это был со-
вершенно посторонний мужик. Но и того восторга, который ее охватывал
когда-то, тоже не было.
на подоконник.
чтобы я приезжала сюда.
глазами.
здоровая женщина с нормальными физиологическими потребностями, которых я
не смогу удовлетворить. Ты ничего не чувствуешь, когда я тебя обнимаю.
Так зачем тебе все это?
по-прежнему на первом месте секс. Как был кобелем, так и остался. - Она
улыбнулась и погладила его по руке. - И ничего-то ты не понял. Я сейчас
поеду домой к своему заслуженному мужу, а ты на досуге подумай над тем,
что я сказала. Завтра я снова приеду, и мы поговорим. Надеюсь, твои де-
ловые друзья завтра не будут нам мешать. Все, Соловьев, я пошла. Прово-
жать меня не надо, я уйду потихоньку, чтобы не прощаться с твоими акула-
ми капитализма. Отсюда выход только в гостиную?
ри.
нута, и голоса доносились оттуда громко и отчетливо. Настя сделала пару
шагов в другую сторону и заглянула в кухню. Там помощник Андрей мирно
беседовал о чем-то с длинноусым соседом Женей Якимовым. Стало быть, в
комнате находятся только издатели.
ваясь к разговору.
Автаев. - Больше никак не получится.
все напрасно?
сделать. Во что бы то ни стало...
замок на входной двери.
тектив. Рядом с диваном на полу стоял поднос с пустыми тарелками и чашка
с остатками чая. Настя поняла, что муж лежит перед телевизором давно, с
обеда.
изведут после приема экзаменов. Дескать, посмотрят еще, как я курс про-
читал, чему мог студентов научить.
Наша годовщина свадьбы накрывается железной крышкой.
ровал муж.
Настин единокровный брат - сын ее отца от второго брака. Брат был так
счастлив, готовясь к двойной свадьбе, и строил шутливые планы совместных
празднований первой и всех последующих годовщин. Александр Каменский
настаивал на том, чтобы на первую годовщину всем четверым поехать в Па-
риж, на вторую - в Вену, на третью - в Рим. Настя отмахивалась, понимая,
что на деньги брата никуда не поедет, а своих собственных на такую по-