сухим, официальным тоном, - вы оба пока только свидетели, однако именно у
вас в руках оказались вещи из квартиры убитой. Ты, Симакова, знаешь всех
жильцов третьего подъезда, да и ты, Рюриков, тоже. Вам известно, что в
сороковой квартире проживала одинокая, беззащитная женщина. Вот вы и
решились на ограбление с убийством.
смог. Коленка ныла нестерпимо. Надо было кончать эту бодягу, отпускать
несчастных бомжей. Убийца вышел из подъезда не позже половины второго ночи.
На то, чтобы распотрошить сундук с нитками, ему понадобилось минут
пятнадцать. Потом он исчез, а бомжи явились к помойке только на рассвете.
Прошло не меньше трех часов. Никакие они не свидетели.
к перепуганной бомжихе.
пачки, цапнула со стола зажигалку, стала быстро, жадно затягиваться и громко
охать при каждом выдохе. Рюрик опять ушел в себя, в свою песню. Он
покачивался, урчал басом и напоминал огромного, облезлого, задумчивого
котяру.
жуткий, если цифры перевернуть вверх ногами, знаете, что получится? Три
шестерки, знак нечистого. Вот это он и был, собственной поганой персоной!
из сороковой квартиры, добрая такая, тихая, вот, туфли мне свои отдала, -
Сима вытянула ногу и повертела носком вполне приличной кожаной туфли
светло-коричневого цвета, - а когда я на лестнице ночевала, она мне одеялко
вынесла, и чайком угощала, и хлебушком с маслом, и колбаской. Вот какая
хорошая женщина, самая добрая во всем подъезде, самая сострадательная. Для
него, урода, сострадательный человек хуже ладана.
Илья Никитич и поймал удивленный взгляд участкового, - ты с бродячими
животными последним куском делишься и мухи не обидела за всю жизнь, верно?
всхлипнула, - я добрая, я очень хорошая, только никто не ценит, не понимает
мою чистую душу.
следующей его жертвой будешь ты, Сима, - голос Ильи Никитича звучал глухо,
жутковато, он придвинулся поближе к Симе, глядел ей прямо в глаза и говорил,
стараясь не дышать носом, - ведь он видел тебя? Видел так же ясно, как ты
его?
Ну, как он выглядел?
качнулась на стуле, - ой, не могу, боюсь! - А чтобы не бояться, помоги нам,
Сима, спасти твою жизнь, расскажи все по порядку. Где ты его увидела?
всегда, смотрю, сидит. Сзади вроде нормальный, в майке, а как подошла ближе,
поглядела сбоку, так и застыла.
определенно знаю, он, поганец, всю дорогу является ровно в полночь.
меня, потом пришла и давай вопить, мол, черта во дворе видела с черной
мордой и красными глазами. Я грю, тебя, Сима, заглючило, в натуре, а она
мне: не веришь, пойдем, покажу, он там, на лавочке, рукодельный сундук
потрошит с нитками, ржет и матюкается. Я грю, дура, зачем черту нитки? А она
отвечает: раз взял, значит, надо ему. Ищет что-то в клубочках. Нашел ли нет,
не знаю, пойдем, грит, глянем. Я грю, тебе надо, ты иди, а я спать хочу.
Короче, это, пристала ко мне, пойдем да пойдем, грит, одной страшно. Только
мы собрались, слышим, во дворе шум, голоса. Окошко прямо на третий подъезд
выходит, ну и вот, глянул я в окошко, вижу, машина милицейская, ну и все,
как положено, в общем, вы сами знаете. Я грю, надо, Сима, погодить, когда
менты уедут.
прошедшей ночи в своей хмельной башке и наконец, переварив, почувствовал
острую нужду поделиться ими с кем-нибудь хотя бы со следователем и
участковым. Сима пыталась пару раз перебить его, но он резко обрывал ее:
молчи, дура! Она послушно замолкала, а он продолжал:
подъехала. Как положено, санитары, менты, и, короче, это, выносят из
подъезда труп. Симка, дура, чуть не завопила, хорошо, я ей пасть успел
зажать. Пока то да се, уехали, стало совсем светло, я спать хочу, не могу, а
она все волокет меня, грит, точно видела, там черт сидел, и это, значит, он
человека порешил. Я, грит, даже знаю кого. В третьем подъезде, в сороковой
квартире, женщина на кукольной фабрике работала, тихая такая, хорошая
женщина, Лилей зовут. Ну и вот, пришли мы, короче, к помойке, а там ниток
этих раскидано хрен знает сколько. Симка давай все собирать, сматывать, ну а
потом вы, гражданин начальник, подошли.
квартиры? - склонившись к Симе, ласково спросил Илья Никитич.
подарила, во какая женщина хорошая. Так у ней этот сундучок на столе стоял.
- И ты прямо так его запомнила?
был, тоже нитки всякие хранила, вязать любила.
выглядел человек, который потрошил этот красивый сундучок?
стуле, а у Бородина заложило уши. - Сколько вам объяснять? Не человек! Рожа
черная, глазищи огромные, красные, нос над губой болтается, и рожки, самые
натуральные, понимаете вы или нет?! Он ведь прямо как глянул на меня, я чуть
не померла со страха, креститься стала, а он заржал и послал меня матерно.
Ясно вам?
Бородин, - а волосы?
торчат, маленькие такие, красенькие.
мышка, хошь, больше слона.
любым голосом разговаривать. Хошь, басом, хошь, тенором или вообще высокой
сопраной. На меня он завизжал, как свинья.
нормально?
синего цвета, и грустно спросил:
тихо-мирно, к контейнеру за посудой, как нормальный человек, в натуре, ну
сидит парень какой-то на лавочке. Ты что, будешь его рога разглядывать? Я
подумала, это кепка у него такая.
Никитич и взглянул на участкового, - знаете, есть такие специальные
магазины, там продаются маски-страшилки. Вот наш убийца и напялил на себя
маску черта с рожками. Шутник.
Нет, - она замотала головой, - пришли последние времена. Он будет еще
убивать, без разбору, всех подряд, праведников и грешников, вы хоть всю
ментуру на уши поставите, ни фига вы его не поймаете.
"Блюм", и направились к Старому Арбату. У них было три часа до встречи с
фотографом Кисой и десять рублей на двоих. Это два пирожка с капустой либо
две порции мороженого. Они приехали в Москву из Лобни семичасовой
электричкой, встали очень рано и не успели позавтракать, а Солодкин не
предложил им даже кофе.
в неделю ездить в Москву и завелось немного денег на карманные расходы. Им
нравилось шляться по городу. Они, выросшие в подмосковных специнтернатах и
детских домах, за бетонными заборами, пьянели от запаха бензина и горячего
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Панов Вадим
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Белогорский Евгений