самый шок. Радиосообщение приняли, однако замолчали намертво, хоть бы для
блезиру спасибо сказали ради ответной издевки, так нет же, напротив, выслали
корабль охранения, который угрожающе рыскал в миле от лодки, так что
приходилось бесконечно выполнять так называемый антинатовский зигзаг -
прыгать по-заячьи из стороны в сторону.
молчаливый авианосец обиженно двинулся малым ходом, стало ясно, что попали в
десятку, что приводу левого руля действительно мешала забытая на тросе
струбцина...
своего эксперимента впал в странное состояние невесомости. Подлодка получила
приказ немедленно идти на базу, и теперь было время выспаться, однако он
часами лежал с закрытыми глазами и не мог уснуть. Этот голос с поверхности
океана теперь все время находился рядом и, как заботливая нянька, пытался
умиротворить и усыпить его, только колыбельные не пел, заставляя вспоминать
детство, первую любовь и все самое приятное и дорогое в жизни.
заподозрить неладное, сопел, изредка ворочался и даже похрапывал, а голос не
исчезал и разве что на некоторое время удалялся, делаясь смутным,
неопределенным, чтобы вновь проявиться в самый неожиданный момент. Когда по
пути на базу подлодка всплыла, чтобы проветрить отсеки, Губский впервые за
целый месяц выбрался на палубу под ночное небо и в тот же миг услышал голос.
Он доносился не с поверхности океана, а с высот, падал откуда-то от звезд
или с самих звезд.
искусительница. - Хочешь познать того, кого слышишь?
Мне начинает казаться, что я болен...
об этом никто не скажет, потому что все считают себя больными. И потому
стараются не слушать, тешат себя надеждой, что после похода отдохнут в
санатории на берегу и избавятся от меня. А многие думают, что я - голос их
тоскующей души, голос тоскующей мужской плоти. Только это не так, хотя
многие после санатория избавляются от меня. И забывают...
у тебя открылся слух. Я не галлюцинация, не плод твоего воображения, не
больная фантазия, как считают другие. И конечно же, не твоя тоскующая душа.
никогда не оставлю тебя. А если ты всецело предашься моей воле, станешь
самым счастливым из людей. Я открыла тебе слух, но, когда настанет час,
открою глаза, и ты увидишь мир в том виде, в котором вижу его я. Готов ли ты
идти за мной?
назначение.
голосе послышалась ирония, скрытый женский смех, так неприятный всем
мужчинам.
вымолвил Губский. - Я иду!.. Но где ты? Где?
Но настанет время, придет час... Ты идешь за мной?
всегда помни единственное: ни при каких обстоятельствах ты не можешь
рассказать о нашем союзе. И обо мне. Молчи, даже если станут рвать щипцами,
жечь огнем. Запомни, тебя сразу же объявят сумасшедшим. И тогда я буду
вынуждена покинуть тебя навсегда...
Покровительница. - Не будет больше тесного замкнутого пространства, черной
океанической глубины, нестерпимой жары в Южном полушарии и холода в
Северном, спертого воздуха, азота, заставляющего вскипать кровь, углекислого
газа, рождающего галлюцинации, кислородного голодания, кессонной болезни,
тошнотворной вони регенеративных патронов. Впереди только хорошее -
бесконечный простор, земля, трава, шум сосен и солнечный свет. Солнечный
свет, солнечный свет...
дотошных расспросов в штабе флота о всех деталях похода Губский отправился в
офицерский санаторий и, пока там поправлял здоровье под наблюдением врачей,
спал и отъедался, почти забыл о своей Покровительнице, обещавшей принести
солнечный свет. Возможно, потому, что над головой теперь и в самом деле
светило солнце, а может, и оттого, что нагрянула череда приятных известий.
Первую настоящую радость он испытал, когда его наградили боевым орденом, а
через неделю - этого вообще никто не ожидал! - досрочно присвоили звание
капитана второго ранга, хотя получить его не позволял должностной потолок.
Губский принимал поздравления товарищей и начальства, по каждому случаю
устраивал застолья и в этой земной суете начал постепенно отвлекаться,
приходить к своему привычному состоянию веселого и азартного жизнелюбия.
Пережитое в походе теперь вспоминалось как сон, не то чтобы дурной, однако
не совсем приятный - из тех, какие хочется поскорее забыть.
рапорт на увольнение...
готовился в новый рейд, внезапно пришел приказ откомандировать кавторанга
Губского в распоряжение штаба флота ВМФ, а затем его переправили в Генштаб.
Он не знал, что и думать, когда его запустили по большому кругу
собеседований, причем с полковниками и генералами далеко не флотскими. Он
угадывал, что все это связано с каким-то новым назначением, что высокое
начальство не случайно разговаривает с ним уважительно, без армейского
снобизма, даже как-то по-дружески, и чувствовал, что он нравится, что им
довольны, хотя не старался произвести впечатление, а везде говорил так, как
думал.
положения не мог представить даже в самых неуемных фантазиях. Должно быть,
кавторанг Губский на первом круге всем приглянулся, поскольку тут же начался
другой - медицинские обследования в центре подготовки космонавтов. И тогда
он решил, что его готовят к полету, вернее, для предполетной учебы, и тут
испытал странные чувства: ему никогда не хотелось лететь в космос, и он
вдруг ощутил насилие над собой. Однако некому было выразить свое внутреннее
несогласие или спросить о своей будущей судьбе: в центре им занимались
только врачи и многочисленные специалисты-психологи. Каждый день он заполнял
либо диктовал ответы на три-четыре теста с совершенно отвлеченными, порой
сумбурными вопросами количеством до сотни и более. Среди ночи его могли
поднять и усадить в специальное кресло с аппаратурой, напоминающей детектор
лжи, и прогонять до утра, задавая самые невероятные задачи, связанные в
основном с прошлыми служебными обязанностями, так называемые вводные.
в очередной раз речь заходила о походах на подлодке, о его прежней службе и,
в частности, о том памятном дне, когда у него открылся слух и он стал
слушать голос Небесной Покровительницы. Не сказать, чтобы не помнил о ней
или сумел абстрагироваться от прошлого; все это жило в его существе, но как
бы самостоятельно, без усилий воли, как биение сердца или дыхание. К тому
же, пока Губский находился в космическом центре - а это полтора месяца! -
небесный голос молчал и никак не проявлял себя.
космонавтов кавторанга снова вернули в Генштаб, и там скучный, какой-то
безучастный ко всему полковник-кадровик объяснил суть новой должности.
назначен офицером спецсвязи при Первом Лице в государстве. Иными словами,
обязан был носить за Генсеком специальный пульт - тот самый "ядерный
чемоданчик". В течение одного дня инструктор объяснил и показал на практике,
как этот пульт приводится в действие, после чего кавторанг был отправлен в
спецподразделение, где в течение двух недель проходил стажировку.
прикованный специальным наручником, находился кейс, с помощью которого можно
было перевернуть мир. Начиненный умной электроникой, отвечающий только на
специальные коды и шифры, этот чемоданчик все-таки был живым существом, имел
своеобразный характер, в чем-то сходный с комнатной собакой, долго прожившей
среди людей. В минуты одиночества и тоски - когда Генсек, например, вел
долгие переговоры за закрытыми дверями - пульт лежал на коленях, теплый,
мирный и доверчивый, так что с ним мысленно можно было побеседовать. Он
никогда не скалил зубы и не лизал руки; он казался нейтральным к хозяину,
при этом чутко зная его руку, готовый выполнить всякую волю. Он жил своей
собственной жизнью, однако был приручен и накрепко прикован к человеку,
являясь продолжением его воли, разума и действия.
к себе человека, и не только того, кто его носил, как драгоценность.
Губский, находясь в непосредственной близости от Первого Лица, иногда
замечал его взгляд, остановившийся на "ядерной кнопке". Трудно было понять
или угадать ход его размышлений - возможно, глядя на опасный кейс, он думал
о той беде, что таится в нем, и о мире, но не исключено, что испытывал
ощущение собственной силы, как самовлюбленный боксер, рассматривающий свои
мышцы в зеркале. Генсек был старым, выживающим из ума человеком, в его
Афанасьев Роман
Маркелов Олег
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман