На голове вскочили две здоровенные болезненные шишки, до которых было
страшно дотрагиваться, точно так же как и до пары ребер, которые, к счастью,
оказались не сломаны, но вполне могли рассыпаться, вздумай я дышать полной
грудью. Ничего не скажешь, чертовски приятное начало дня!
сигарету в уголок рта и затянулся, очень довольный, что мог хотя бы курить.
Потом довольно долго я сидел в кресле, раздумывая, почему Антония Кендалл
так желает от меня избавиться и где именно ей удалось найти и взять в
приятели такого подонка, как Пит...
мгновение закрыть глаза в надежде изгнать наваждение. Увы, когда я решился
взглянуть еще раз, в дверном проеме по-прежнему торчали ярко-малиновая
рубашка и небесно-голубые бермуды. "Боже мой, избавь меня сегодня от поэзии,
- тоскливо взмолился я, поскорее отводя взгляд от отвратительно тощих ног с
узловатыми коленями, - да и кто когда видывал поэта, совершенно слепого к
цветам?"
Приветствую вас, сэр, и перехожу из сияющего утра в вашу не такую уж
скромную обитель с бесконечными извинениями за то, что осмелился потревожить
в столь необычный час. У меня важное дело, сэр! Настолько важное, что его
никоим образом нельзя ставить в зависимость от тиканья маятника или тихого
шуршания песчинок в песочных часах. Смертные не могут медлить, сэр, когда им
следует спешить во имя чести и справедливости! Смею вас заверить, поистине
справедливость еще ни разу за всю бесславную историю человечества не
попирали так бесстыдно и гнусно, как ныне. - Он пригладил заметно поредевшие
светлые волосы и неожиданно воздел обе руки к небу. - Но я забыл о правилах
приличия! Позвольте представить вам моего друга, одного из величайших
актеров нашего времени, чье имя - и мне особенно приятно об этом упомянуть -
не затрепано толпой. Иными словами, сэр, оно не мозолит глаза, как бутыль
разрекламированного моющего средства на кухонной полке. Но для истинных
ценителей, жрецов искусства имя это бессмертно. Итак, вам выпала честь
познакомиться с Джоном Эшберри, сэр.
редкость своеобразным чувством юмора. Рост по меньшей мере шесть футов
четыре дюйма, все части тела несколько больше, чем положено, но пропорции
соблюдены неукоснительно. Так, массивная голова выглядела нормально,
поскольку сидела на широких и мощных плечах, а огромное брюхо не казалось
чем-то противоестественным, ибо его подпирали ноги обхватом со ствол дерева.
Такое лицо могло бы принадлежать римскому императору, с младых ногтей
возлюбившему оргии. Лоб венчала шапка густых черных волос, крупный римский
нос и глаза под тяжелыми веками придавали физиономии
насмешливо-презрительное выражение. Наконец, толстогубый чувственный рот
переходил в довольно плотные складки четырех подбородков.
не смутившись, взглянул на поэта и звучным баритоном изрек:
он схватил мою руку и принялся трясти. - Рад познакомиться с вами, сэр. Я
много слышал о вас - разумеется, только хорошего. У вас репутация человека,
успешно разоблачающего отвратительные пороки и злодеяния. Невиновные, сэр, -
голос актера без видимых усилий громыхнул на весь дом, - могут спать
спокойно под вашей защитой. - Эшберри возвел очи горе:
виновен! - При этом лопатки актера невольно дрогнули, но небо у него за
спиной оставалось синим и безоблачным. - Да, как сказал бы мой друг поэт,
десница ваша сбережет покой невинных.
последовал еще один. Густые брови Эшберри слегка приподнялись, он вежливо
поклонился.
актер. - Да будет так? Разрешите войти?
угрюмо буркнул я, когда незваные гости протиснулись в прихожую.
уже восседали на высоких табуретах возле бара. Чего они ждут, было нетрудно
догадаться. "Ну и ладно, - подумал я, - в конце концов, одиннадцать уже
пробило, а все мои синяки и ссадины чертовски нуждаются в бальзаме".
Служители искусства церемонно подняли бокалы.
любовался кадыками на задранных кверху шеях. Два пустых бокала звякнули о
доску бара, две выжидательные улыбки вновь обратились ко мне. Я умею
признавать поражение, поэтому без разговоров придвинул бутылку с джином
поэту, а водку - актеру.
свет...
аплодисментов.
мне, в чем дело?
делами! Толбот визгливо захохотал:
Кендалла...
настолько удручен этой мыслью, что выхлебал третий бокал двумя большими
глотками и принялся наливать четвертый. - И вот теперь, окончательно
обезумев, этот тип обвинил нас обоих - и поодиночке, и вместе - в самом
мерзостном преступлении против нашего патрона. Короче, он заявил, будто мы
похитили копию последнего великолепного творения Рейфа и воспользовались ею,
чтобы его шантажировать.
пробасил Эшберри. - Однако насилие претит моей натуре, в особенности когда
оно ничего не доказывает.
Твердо веруя в вашу многоопытность и чувство справедливости, мы поручаем вам
доказать нашу невиновность.
Мыслимое ли дело продать единственного друга, всегда верившего в наш талант?
- громко вознегодовал Эшберри. - Как же низко должен пасть человек,
способный огрызнуться и укусить руку, которая кормит его!
собственное дитя, - хмыкнул я.
самом деле считаете, что кто-то из нас мог так низко пасть...
очень сильно, смею добавить.
хлопнул Толбота по спине, что тот едва не слетел с табурета. - Не обижайся и
не мрачней. Мистер Холман - проницательный практик, а миллион, как он
справедливо заметил, - большая сумма денег. - Эшберри глубоко вздохнул, и,
будь я в тот момент где-нибудь в Майами, непременно поспешил бы укрыться от
стихийного бедствия. - А практику нужно нечто осязаемое, вроде
доказательств. И как же ни в чем не повинный человек, ты или я, сумеет
доказать свою непричастность к этому делу - спросим мы. А никак! Это просто
невозможно.
полнехонький бокал.
пробормотал он. - Когда этот неописуемый негодяй Хиллан бросал нам подлые и
грязные обвинения, Рейф стоял в стороне и наблюдал. Он не произнес ни
единого слова в нашу защиту, ни единого!
его четыре подбородка задрожали от избытка эмоций. - В подобных ситуациях
слабейшему, полагаю, не на что надеяться, его так или этак обязательно
прижмут к стене.
пробормотал Толбот.
я уже где-то слышал такую метафору.
Правда, возникают кое-какие сложности: например, трудно решить, кто из вас
более честный и порядочный человек... Но в целом сцена была великолепной.
Итак, сегодня утром Хиллан обвинил либо одного из вас, либо обоих в том, что
вы стали сообщниками шантажиста, а Рейф Кендалл даже не попытался встать на