родового гнезда, замка Шато-Фьер, остались одни лишь развалины где-то на
востоке Шампани; в память о них прапрадед Эрнана, первый граф Капсирский
из Шатофьеров, построил в Пиренеях новый замок, который, по его замыслу,
должен был стать возрожденным Шато-Фьером и который его потомки не
замедлили переименовать на галльский лад - Кастель-Фьеро, сохранив в
неизменности свое родовое имя[11].
свой тайный совет заговорщики. По их единодушному мнению, пассивно
дожидаться смерти герцога, не предпринимая никаких решительных шагов, было
бы крайне неосмотрительно, и чтобы избежать в будущем затяжной борьбы за
наследство, необходимо начать действовать прямо сейчас.
же именно следует начинать. Горячие головы предлагали радикальное средство
решения всех проблем - организовать убийство Гийома и Робера, и делу
конец, однако большинство заговорщиков с этим не согласилось. Не отрицая в
принципе, что старшие сыновья герцога вполне заслуживают смерти и в
предложении об их немедленном физическом устранении есть свой резон, они
все же отдавали себе отчет в том, что на этом этапе предпочтительнее
дипломатические средства, а излишняя горячность может лишь навредить.
Бурные дискуссии продолжались целый день, только к вечеру молодые вельможи
пришли к согласию по всем принципиальным моментам и разработали план
дальнейших действий. Они выбрали из своего числа десятерых предводителей,
среди которых естественным образом оказались Гастон д'Альбре и Эрнан де
Шатофьер, и возложили на них руководство заговором.
Накануне с подачи Эрнана было решено поставить Филиппа в известность о
существовании планов по его возведению на герцогский престол, не
раскрывая, впрочем, всех своих карт.
случае необходимости выступать от его имени, что придавало заговору
больший вес и даже некоторую официальность.
все время, пока Эрнан и Гастон попеременно говорили, излагая соображения
заговорщиков, он ни взглядом, ни выражением лица не выдал своего
внутреннего торжества.
последних лет, пряча эту самую сокровенную мечту глубоко в себе, не
поверяя ее никому на свете - даже Богу!..
приветливым и вместе с тем горделивым взглядом и сказал:
считаю, что лишь исключительные обстоятельства могут оправдать их
нарушение. К сожалению, сейчас в наличии эти самые исключительные
обстоятельства. И если я окажусь перед выбором - мир, покой и
справедливость на землях, вверенных моему роду Богом, или слепое
следование устоявшимся нормам, - тут в его голосе явственно проступили
металлические нотки, - то будьте уверены: я не колеблясь выберу первое.
Думаю, и Бог, и люди поймут и одобрят мое решение.
предводителей, направляясь к Филиппу, воображал, что оказывает ему большую
честь, предлагая то, что по праву принадлежит его старшему брату, то он со
всей определенностью дал им понять, что милостиво соглашается принять
отцовское наследство - единственно ради их же блага и только потому, что
Гийом оказался недостойным высокого положения, доставшегося ему по
рождению. Эти слова лишний раз убедили молодых людей, что они не ошиблись
в выборе своего будущего сюзерена.
покачал головой и задумчиво произнес:
некотором смысле они даже гении. Ведь это еще надо суметь пасть так низко,
чтобы настроить против себя решительно всех.
таких гениев среди своих родственников. Перед людьми стыдно.
неисповедимы пути Господни, если от одного отца рождаются такие разные
дети, как Филипп и Гийом.
самое непосредственное отношение к заговору молодых вельмож. Гастон
однажды попытался прозондировать почву и намекнул герцогу, что, возможно,
его подданные хотят видеть наследником Гаскони и Каталонии не Гийома и не
Робера, а Филиппа. Герцог тотчас пришел в неописуемую ярость и наговорил
племяннику много обидных слов.
иного, как забрать с собой сестру, жену и дочерей и уехать из Тараскона.
Позже, задумываясь над столь странным поведением герцога, Гастон находил
этому только одно объяснение: он явно был не первый, кто намекал ему на
такую возможность.
труды заговорщиков. Они собрали в своем окружении самые отборные отбросы
высшего общества, что уже само по себе вызывало негодование
респектабельных вельмож, и бесчинствовали в округе, наводя ужас на местных
крестьян. Среди множества гнусных развлечений братьев было одно,
производившее на Филиппа особо гнетущее впечатление. Со своим
романтическим отношением к женщинам он всей душой ненавидел насильников -
а Гийом и Робер были самыми что ни на есть настоящими насильниками...
прескверно.
похмелья голову. Вчера он впервые в своей жизни по-настоящему напился и
теперь горько жалел об этом и клятвенно обещал себе, что впредь подобное
не повторится.
получилась не очень веселая, скорее даже тоскливая. Эрнан де Шатофьер
уехал в Беарн и должен был вернуться лишь через несколько дней, прихватив
с собой Гастона д'Альбре и Амелину, благо герцог уже перестал сердиться на
своего племянника. По той или иной причине отсутствовали и другие близкие
друзья и подруги Филиппа; так что ему было немного грустно, и он выпил
больше обычного. Затем ему в голову пришла мысль, что если он как следует
напьется, то, глядишь, наберется смелости переспать с какой-нибудь из
присутствовующих барышень - на вечеринке было несколько девушек на два-три
года старше него, которые только и ждали, когда он проявит инициативу.
Мысль эта была не слишком умная, здравой частью рассудка Филипп это
понимал и, тем не менее, с достойным лучшего применения усердием налег на
вино, стремительно пьянея от непривычки. После изрядного количества
выпитого зелья его воспоминания о вчерашнем вечере внезапно оборвались.
или нет, и эта неизвестность мучила его больше, чем головная боль. Было бы
обидно, до слез обидно потерять свою невинность в беспамятстве...
поднял задумчивый взгляд и увидел рядом с собой Этьена де Монтини -
симпатичного паренька девяти лет, служившего у него пажом.
что может расспросить его о минувшем вечере. В отличие от слуг и других
пажей, Монтини умел при необходимости держать язык за зубами. -
Послушай... мм... только строго между нами. Что я вчера вытворял?
затем вяло улыбнулся.
Ты чем-то взволнован? Что произошло?
крестьян, которые видели это, поспешили вытянуть ее из воды, но уже ничем
помочь ей не могли.
и, наверное, тотчас умерла.
богобоязненным человеком, порой он позволял себе подвергать сомнению
некоторые положения официальной церковной доктрины, одним словом, он не
был слепо верующим во все, что проповедовали святые отцы, - но к
самоубийству относился однозначно отрицательно. Сама мысль о том, что
Верещагин Олег
Акунин Борис
Белов Вольф
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр