человечество не поймет само себя, ему один путь - в ископаемые. И через
тысячи лет придут новые существа, и будут вскрывать костеносные пласты, и
по нашим коричневым скелетам будут догадываться, почему погибли эти
существа, внешне так не похожие на динозавров.
себя, то по крайней мере с одним человеком это случилось. Вернее, с двумя.
Второй - это Биденко. А первый, конечно, я. Боюсь преувеличений, а то бы я
сказал, что мало кто из нас остался прежним после этой экспедиции. Однако,
зная, как много у меня самого было причин пересмотреть кое какие свои
взгляды, я не могу свести к одной-единственной причине те изменения,
которые произошли с участниками этой нелепо правдивой и потому
фантастической истории. Ибо что такое фантастика, как не правда,
доведенная до абсурда.
найдено было стоящее. И ни по каким законам, ни по каким нормативам нельзя
было считать ее неудачной. Почему же тогда то иссушающее разочарование,
которое ощущалось всеми участниками - от подсобных рабочих, впервые
видевших чудовищные кости, до сдержанных квалифицированных исследователей,
у которых презрение к дешевке и шумихе было признаком не только хорошего
тона, но и глубоко осознанным принципом. Может быть, виною тому было то,
что народ все подобрался талантливый, а талант в науке чрезвычайно трудно
отделить от азарта. Может быть, всему виною был ветер.
бури. Следуя наметкам предыдущей партии, мы нашли новые костеносные
пласты, три так называемые "линзы" с костями динозавров хорошей
сохранности, ржавые от пропитывавших их окислов железа. И хотя улов был
богатый, правда, не совсем тот, о котором втайне мечтал каждый участник
экспедиции, я даже подумывал о прекращении работ. Все из-за ветра. Но
потом мы натолкнулись на эти древние заброшенные рудники, и экспедиция
фактически ушла под землю. Только снаружи по ночам было худо. Палатки
продувались холодом. До ближайшего источника были долгие томительные часы.
Густая коричневая пыль, проникая в мельчайшие поры, забивала нос, сушила
горло. Постоянные ветры, дувшие с чрезвычайной силой, несли не только
песок, но и довольно крупные камни, разбивавшие стекла предохранительных
очков. Ветер не прекращался ни днем, ни ночью. Одежда, постели и пища были
обильно уснащены довольно крупным песком. И если бы не подземелья с их
спасительной тишиной, работать было бы невозможно. Но надо рассказать не о
том, чем эта экспедиция походила на обычную, а чем она от нее отличалась.
А отличалась она темной неопределенной тоской и духом клоунады, который
незримо витал над экспедицией.
хочешь не хочешь, а возникало настроение строгое и сосредоточенное. Этому
настроению поддавались все: и молодые и старые. Вот строки из дневника
Биденко: "Становится безразлично, день или ночь на поверхности. То
проходишь по высоким очистным забоям, где гулко отдаются шаги и теряется
свет фонаря, то ползешь, еле протискиваясь в узких сбойках, то
карабкаешься по колодцам, восстающим на другой горизонт. Здесь переходишь
на другой счет времени потому, что некоторые из этих рудников относятся
еще к доисторическому времени, хотя есть и более новые. Они вырыты вдоль
полосы пермских отложений, заключающих осадочные медные руды, так
называемых меднистых песчаников. В одном из штреков, шедшем наклонно в
землю под углом 35 - 40 градусов, я поскользнулся и, скатившись вниз,
провалился в отвесный колодец, глубоко уходивший в бездонную черную
темноту. По счастью, колодец был довольно узок, и я заклинился в нем до
самых плеч, как пробка в бутылке. Потребовалось немало труда, чтобы
высвободиться. И первое, что я увидел, когда выбрался на край колодца и
посветил себе фонарем, была надпись на стене кровавыми буквами: "ПРИВЕТ
СТАРЬЕВЩИКАМ!"
ей так казалось. Когда после истории с "таблетками творчества" мы
отправили его в экспедицию, поехала и она. Помню, она пришла ко мне домой,
и я ее даже не сразу узнал - я ее впервые видел по-современному
накрашенной.
поеду в экспедицию, или... или...
Валя... губная помада - откуда это у вас?
сказала она голосом Элеоноры Дузе и села в кресло, как на картине Серова.
патетика?
девалась ее польская помада.
послали проверить отчет клоуна, и то, что его уволили. Словно коричневая
пыль, плавали неопределенные слухи вокруг нашей экспедиции, которой давно
уже пора было возвращаться в Москву, а она с нелепым упорством продолжала
искать неизвестно что. Об этой второй части наших затянувшихся поисков
никогда не было написано ни одного отчета, а все затраты были списаны
начальством, кажется, на культурные нужды. И что самое неприятное, кое-что
просочилось в печать. Какой-то деятель напечатал в научно-популярном
журнале заметку в разделе "Знаете ли вы?", в которой деловито сообщалось и
о скульптуре, и о черепе, и о том, что могло послужить прототипом для
понятия "дьявол". Последнее словечко не осталось незамеченным. Где-то
появился фельетон, в котором слово "дьявол" обыгрывалось и так и этак и о
нашей экспедиции говорилось с веселой пошлостью, а также, в частности,
мимоходом лягалась вся археология и задавался вопрос: "А не пора ли
финансовым органам поинтересоваться, куда идут народные денежки?"
поиски истины. Но он бы этого не понял.
Дело приобретало неприятный оборот, а тут еще история с письмом...
пакет с условием открыть его, когда мы найдем пресловутого дьявола, а он,
видите ли, был уверен, что мы его найдем, и, более того, утверждал, будто
знает, что именно мы найдем. Всем в экспедиции было известно про это
письмо; никакого дьявола мы, конечно, не искали, а мы искали способ
опровергнуть саму мысль о том, что можно заранее знать неизвестное. Все
прекрасно помнили оскорбительную историю с "таблетками творчества", и
теперь мы с упорством маньяков старались добыть доказательства того, что
он не прав, что нет никакого особого способа мыслить, что он не мог,
просто не имел права угадать, что именно мы найдем в этих подземельях.
Потому что нам казалось тогда, что это единственная возможность нашего
самоутверждения.
дана ему лишняя возможность посмеяться над нашей уверенностью в своей
правоте. Было такое чувство, словно мы получили пощечину. Вторую пощечину
мы получили, когда прочли то, что там было написано.
вы найдете то, что должны найти, - писал он. - По моим предположениям,
письмо должна вскрыть одна моя знакомая. Не обижайте ее - иногда
невозможно удержаться, если ты еще совсем молодая особа. Говорят, то же
самое случилось с Евой. Внутрь этого пакета я вкладываю второй - с
отгадкой".
вечер. В тот же вечер я распорядился сворачивать экспедицию.
доказательство особого способа мыслить...
Остались только я и Биденко, да вездеход, да еще приемник, да еще ночная
пустыня с колючими звездами, которые, не мигая, смотрели на кладбище
динозавров. И тогда я задал себе вопрос: почему я остался?
даже увлекся, а потом вдруг потерял интерес и весь порох вышел. Надо
заканчивать, а не хочется. Наверное, потому, что опять весна, а весна -
это время, когда хочется уклониться от обязанностей. Весна - время, когда
желания раздваиваются. Хочешь думать о будущем, а взгляд обращается в
прошлое. Мы всегда переносим несбывшееся туда, где нас нет. Поэтому
прошлое кажется лучше настоящего, а будущее - желанней. И мы то забегаем
вперед, то пятимся назад, стараясь углядеть веселое лицо счастья.
Воспоминания, воспоминания, щемящая, опасная сладость. Как будто сам себя
списываешь в тираж.
истинную причину, из-за которой его изгнали. Она проста, эта причина. Я
его предал. Никто этого не знает, даже он. Я единственный знаю. Потому что
я единственный мог защитить его в самый тяжелый для него момент и не
сделал этого. Никто не может меня обвинить. С любой точки зрения я
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Шилова Юлия
Андреев Николай
Юрьев Сергей
Круз Андрей