бывший бригадир, знаток коротких поэтических строчек.
платком обтирая посиневший от слез нос. - Чего же ты не поглядишь на меня?
Гробовое-то твое молчание, гробовая-то твоя тишина мне-то, родной мой,
лишь осталося... от тебя... Не в мавзолее и не в гробнице хоронила тебя, а
теперь-то и вовсе вон водичка внизу, поставлят в эту водичку, и не буду я
даже во сне спокойно спать от страха за то, почему лежишь ты так неуютно!
лежал!
Глаза ее были сухие и колючие.
все больше и больше, опрокинулось на людей, ненастье полыхало с громом и
молнией. Вроде все смеркнулось после первых белых веток на небе. Полил
такой густой дождь, что в минуту искупал всех до нитки. Он лил и на гроб с
упавшей вдруг на него Нюшей; молодой следователь оттаскивал ее за руку, но
она не давалась и повторяла у гроба:
сейчас... Мое...
устанавливая на илистом водяном днище гробницы. Такая была мука и в
"загробной" жизни: размывались дождем пшеничные Сашкины волосы, сжатые от
времени в отдельные пучки; пучки эти были похожи на вылинявший мертвый
парик, постепенно все завлажнялось: и лоб, и эти пучки смертных волос,
вода текла уже из волос по желтому Сашкиному лицу.
Сашенька был у них всех смертником! Он за всех их работал! Из последних
сил старался!
сама закончит свое земное существование. Легкая, тяжелая смерть... Для
нее, стоящей между жизнью и смертью, право выбора жизни и смерти тоже не
было - все это было вне ее, тихо рыдающей над вновь вырастающим холмиком,
под непрощающим злым Клавкиным взглядом.
очень уж грозным.
альбом, который только что через окно подал ей Акишиев.
дымили самодельные коптилки, еще перед сном налаженные против гнуса. Нюша,
обвязанная платком, словно сельская модница, хлестала уже по голым своим
ногам березовой веточкой - не помогал и репудин.
как Нюша следила по часам, сколько будет его ждать.
Чижов, или Кузнецов?
подсмотрели? Я же оставила нечаянно.
нечайно?
дружила, что ли, что он тебе так про глаза написал?
Вы же, девки, теперь какие? Чокнутые! Вам все вынь да положь...
А знаете, - без перехода, - правда, Метляев весь какой-то серовато-мутный,
какой-то изъеложенный, какой-то деревянный...
себя слой кладете? Я, к примеру, только первый.
хоть и идет подмазка, загрунтовка, которой покрывают холст или дерево,
чтобы писать новыми красками, но на первом ведь слое все держится!
надеюсь, красные краски.
серовато-мутный.
ты, гляжу! - Но в голосе Акишиева звучала неподдельная доброта, он
улыбался хорошо и просветленно.
общностью идеологии, скажем, научной, художественной, политической, или
профессией, хотя бы... А жить, лишь бы не грохнуться, нет, я тут вам не
помощница. Серовато-мутных надо выявить! Из группы - долой!
сбившуюся Нюшу. Она перестала хлестаться березовым прутиком, стояла,
напружинясь, не сдающаяся.
персики выращивать? Да, можно, я вам отвечу! Только сарай надо загодя
ставить, чистыми руками.
оборот, а я праздную лентяя, демагогией занимаюсь. Человек думает
создавать по своему образу и подобию, в незапамятные-то времена таких
героев-одиночек не бывало...
братней любви к этой длинноногой, высокой девчонке восплыло в Акишиеве. Он
возрадовался ее хотению "лечь в бою", желанию в свои годы не хныкать, не
киснуть, а делать предстоящую работу с ним разом.
характеров не носили они с собой; другим-то, вечно скулящим, таким,
действительно, как Метляев, небо с овчинку кажется, а эта - не уродил мак,
перебудем так! Нет, не заплечный мастер, как Метляев. Но не суть важно это
- само желание уже кого-то служить делу на этой поре подняло и
удовлетворило Акишиева. Научится! Научится не болтать на ветер, научится
глотать клубок в горле, глотать слезы, научится дело справлять. Только,
конечно, не стоит так и Метляева чернить. Пока на нем каиновой-то печати
нет, в изменниках не ходит, братоубийством не занимается, мыкает век в
своем костюме в клеточку. Склонить к себе! В каждом-то из нас непочатый
родник добра. Надо расколыхать. Всех чистых нет, не найду. Не ела душа
чесноку, так и не воняет. А к Метляеву надо подходить не с нажимом, иначе
дело труба, табак, швах!
спросил ее.
пути-то! Идешь, идешь, идешь! - Засмеялась, вскинула руки над головой, в
правой руке она держала альбом, он увидел этот ее альбом и вспомнил о
надписи с какой-то симпатией. - Чехов как говорил? Не помните? Если в
Европе люди погибали от того, что тесно и душно, то в России от того, что
просторно и нет сил ориентироваться.
Пересиливая что-то вдруг нахлынувшее на него, как тогда там, в Клавкиной
избе, все-таки сдержал себя, вроде лениво на земле развалился, оставив ей
местечко. Она осторожно присела, испуганно глядя на него.
оказывается, такое маленькое тело. Она вся сжалась, напружинилась каждой
часткой.
отстраняя его цепкие жадные руки, высвободилась. Он тоже нехотя нагнулся,
увидал эти чистые капли росы, ему стало хорошо: и глядеть на них, и сидеть
рядом с ней, такой теплой и трепетной.
тропа. Отвлекая себя от желания, медленно он оглядывал ее, потом стал,
опять же пересиливая этим желание, исследовать противоположный берег:
скаты к воде, первую траву в сочной свежести. Видно, по земле шел ранний
рассвет, капли росы не таяли, а наполнялись светом. "Вот так и мы, чем-то
хорошим наполняемся, - подумал он, вновь притягивая ее к себе.