Чтение 8–й страницы книги ~Старый год~

незнакомую взрослую компанию, как в гости. Страх рождается от одиночества или
непонятной угрозы. А здесь все было мирно, даже безмятежно. Конечно, эта
безмятежность была ненастоящей, но лучше она, чем велосипедисты.

- Моя биография укладывается в пять строк, - сказал Партизан. - Я был
поручиком Ингерманландского полка. Слыхали о таком? Не слыхали, не важно.
Теперь мало кто помнит. А у нашего полка была славная история. Во время Первой
мировой войны.

- Партизан, не надо подробностей. Подробности, дай Бог, потом расскажешь.
Ты суть дела.

- Марфута. Я могу и замолчать. Если ты все знаешь лучше меня.

Личико Партизана густо покраснело. И это было особенно странно, потому что
у всех здесь, то ли от малокровия, то ли от освещения, лица казались
серовато-тусклыми. А глаза блестели, как у больных.

- Говори, говори. - Марфута пошла, тяжело ступая, в бытовку, и от ее шагов
домик задрожал.

- Во время гражданской войны, - произнес Партизан, - мое подразделение
действовало в тылу у красных частей. Меня боялся сам Троцкий. Белые партизаны
поручика Веснина! Мы пленных не брали! Славное время, залетная песнь! А потом
меня схватили. Повязали. Затащили в подвал. И я попал в лапы к совдеповскому
профессору, который научился уменьшать людей. Вы поверите, что до плена во мне
было две сажени роста? Я ведь Гейдельберг кончал! Этот Фридрих Иванович Мольтке
производил опыты над пленными. За три недели он уменьшил меня вдвое.

- Но зачем? - удивился Егор.

- Троцкий приказал сделать специальную команду разведчиков, шпионов,
которые не занимают много места и могут быть переправлены за границу в дамских
ридикюлях. Разведчиков, которые могут протиснуться в щель под дверью! Они
хотели заполнить Европу неуловимыми шпионами. И я стал лабораторной мышкой...

- Чай готов! - закричала изнутри Марфута.

- Идем! - откликнулся Партизан.

Он замер и стал присматриваться к дальнему берегу реки, где, словно
гигантская банка из-под шпрот, возвышался стадион. Что-то блеснуло у самой
воды.

- Марфута, - позвал Партизан, - высматривают. От стадиона.

- Этого следовало ожидать, - откликнулась изнутри бытовки Марфута.

Но вышла не она, а Пыркин. Он тоже посмотрел на тот берег. Если
приглядеться, можно было различить махонькие человеческие фигурки, сидящие у
воды.

- И как они только узнают! - воскликнул партизан Веснин, приложив ладонь
козырьком ко лбу. - Неужели правда, что нелюди им докладывают?

- Как они доложат? - крикнула из домика Марфута. - Если у них ртов нема.

Марфута говорила мягко, как говорят на юге, порой неправильно ставила
ударения.

- Бог с ними, спрячем детишек, - сказал Пыркин.

- А что случилось? Кто они? - спросил Егор.

- Много будешь знать, скоро состаришься, - ответила Марфута.

- Не все сразу, - поддержал ее Партизан, поднимаясь. Он взял стул с собой,
прижал к груди и понес в бытовку. Стул был с него размером. Несчастный человек,
если он говорит правду. Он был в две сажени ростом, а стал почти карликом.

Внутри был стол, покрытый клеенкой. На нем стояло четыре чашки и стакан с
отбитым краем. Посреди стола возвышался сверкающий начищенный чайник, на
блюдечках лежали сухарики и печенье.

Марфута уселась во главе стола.

Партизан поставил свои стул, прыгнул на него с ногами и сел на корточки.
Привычно, видно, каждый день так садился.

- Сначала по маленькой? - спросил Пыркин. - С приездом.

- Мне в чашку, - сказала Марфута, будто был какой-то выбор.

- Я сегодня не пью, - сказал Партизан.

Пыркин налил себе и Марфуте. Егор вспомнил, как Пыркин пил водку там,
возле метро. И жаловался, что водка на него не действует.

Марфута стала разливать из чайников воду по чашкам. Вода была совершенно
чистая, бесцветная. Вода из-под крана, и все тут.

- У нас плохо с огнем, - сказала Марфута гостям. - Огонь здесь горит
плохо, да и мало горючих материалов. Так что чай пьем негорячий. Вы уж не
обижайтесь. Вода зато у нас хорошая, родниковая, из Москвы-реки. Промышленности
нет, загрязнения никакого. Пейте, не бойтесь.

Егор отхлебнул из чашки. В ней была холодная вода.

- Берите печенье, дети, - сказала Марфута - Печенье хорошее, фабрики
"Большевичка". Сама из фирменного киоска брала.

- Это не чай, - сказала Люська. - А чаю нет?

- Другого для тебя не приготовили, - проворчал Пыркин. - Что сами пьем, то
и тебе предлагаем. А если водки хочешь, прошу пожалуйста, присоединяйся.

- Я не пью и тебе не советую, - сказала Люська - Известно, чем это
кончается.

- Пей, не пей - конец один, - ответил Пыркин и поднес стакан к губам.
Затем запрокинул голову и плеснул в открытый рот.

- Ну, с Богом, - сказала Марфута. И тоже стала пить. Но маленькими
глоточками, морщась, фыркая и наслаждаясь вкусом водки.

- Не бойся, - сказал Партизан. - Опьянения не наступит. Проверено.

- Знаю, - сказал Егор.

- А зачем пить тогда? - спросила Люська.

- А затем, чтобы вкус ощутить, - сказал Партизан - Можно, я вам свою
историю доскажу?

- Конечно, - сказал Егор.

- Мне удалось убежать от Фридриха Мольтке. И случилось это под новый, 1920
год. Я мчался как зверушка. Ведь я привык большим быть, а меня уже вдвое успели
уменьшить. И стали меня настигать! И деваться некуда. Но лучше смерть, чем
судьба в руках большевиков. "Нет! - закричал я себе. - Я хочу умереть!" Но
пробило двенадцать часов, и я оказался здесь. И было это более семидесяти лет
назад.

Партизан отхлебнул воды из чашки, стал хрустеть сухариком, потом кинул
сухарик на пол, спрыгнул со стула и, рыдая, пошел наружу.

- Что с ним? - спросила Люська.

- Трагедия у него, - ответил Пыркин серьезно. - Он там полюбил одну
девушку. Великую княжну Евдокию.

- Семнадцати лет, - вставила Марфута.

- Семнадцати лет. Она тоже была в лапах этого Фридриха. Но ею занимались
раньше. И когда он увидел ее в день побега, пробравшись с риском для жизни в
женское отделение, он увидел существо ростом с кошку. Это была его
возлюбленная. До сих пор он не может пережить.

- Любовь, - объяснила Марфута, - не терпит компромиссов.

Поверить в эту историю было нелегко, но окружающие говорили об
экспериментах зловещего Фридриха как о само собой разумеющемся. И, уловив
сомнения Егора, Марфута подтвердила.

- Здесь много необъяснимого. Я сама иногда теряюсь.

- Но это же было у нас! - возразил Егор. - Давно и у нас, а он все равно
такой же.

- Глупости, присмотрись, - велела Марфута. Егор присмотрелся. Партизан,
как бы желая ему помочь, снял цилиндр. Волосы у него были длинные, седые,
редкие. Лицо молодое, почти юношеское. Глаза оловянные. Все остальное досталось
Партизану от древнего старика.

- Вы с какого года? - спросил Егор.

- Я на десять лет старше века, - ответил Партизан.

- Вам сто лет?

- Чуть больше. Но я неплохо сохранился. - И Партизан засмеялся легко и
беззаботно - И пока не сойду с ума или не попадусь к бандитам, буду так же
хорош, весел и рассудителен.

- Милый мальчик, ты пей воду, пей, - сказала Марфута. - Здесь организму не
требуется пища. Ты можешь, конечно, поесть, и желудок у тебя сработает, но еды
не требуется. А вода нужна. Наши с тобой организмы беспрерывно выделяют пар и
пот. Вода очень нужна. И не важно, какой это чай, от воды не отказывайся.

Марфута была ласковая, заботливая, как родная тетя, к которой ты приехал
на дачу. Люська послушно отпила из чашки. Но ей пока пить не хотелось. Егор
поблагодарил Марфуту, но тоже пить не стал.

- Кто не пьет, быстрее стареет, - сказала Марфута.

- А здесь стареют по-разному? - Этот вопрос давно крутился в голове Егора.
Ответ на него был не так уж и важен. - Егор решил для себя, что он отсюда
выберется. Не останется в этом глупом мире. Но для того, чтобы уйти, важно было
понять. Ведь Егор многого не понимал до сих пор. Даже куда попал - не понимал,
что это за мир людей, которые в новогодний час, в новогоднюю минуту мысленно
отказались идти в Новый год с остальными людьми. Мир беглецов? Это, очевидно,
будет лишь самый первый, поверхностный ответ. А суть-то, наверное, глубже. И
нужно задать правильный вопрос.

- Здесь никто не стареет, - ответил Партизан - Безусловно.

Пыркин слил в стакан оставшуюся водку. Спросил:

- Никто мне компанию не составит?

Когда никто не ответил, он выпил стакан и сказал:

- Люди стареют, как стулья. Стул бывает новый, а потом разваливается. Он
неодушевленный. Так и мы - стулья.

- Стулья! - засмеялся Партизан - Из красного дерева.

"А сколько вам лет?" - хотел спросить Марфуту Егор. Но у женщины
спрашивать об этом неприлично.

Вдруг он увидел себя со стороны в бытовке, тускло освещенной светом из
двух маленьких окошек, сидят за шатучим столом несколько человек и пьют
холодную воду из чайника.

- Сухарика еще хочешь? - спросила Марфута.

- Не хочу! - вырвалось у Егора. - Ничего не хочу! Я домой хочу.

- А вот домой, к папе и мамочке, у нас дороги нет, - сказала Марфута. -
Многие бы желали, но не получается.

- Ты не права, Марфута, - сказал Партизан. - Говорят, что были отдельные
попытки.