Чтение 8–й страницы книги ~Небеса ликуют~

- ...повиноваться Его Святейшеству Папе и Его Высокопреосвященству Генералу...

Да, мой отец никогда не служил Империи. Он был верен королю Жигимонту и ради этой верности бросил меня, еще не родившегося, чтобы умереть от ран под Дорогобужем, в далекой неведомой Московии. У него не было шпаги, была сабля, старинная "корабелка", доставшаяся не мне, а старшему брату.

- ...воспитывать новициев в духе преданности Господу нашему Иисусу Христу и Обществу Его...

...Как воспитывали меня самого. Мать умерла, когда мне было восемь, и дальние родичи поспешили определить сироту в коллегиум. Доля младшего сына - стать священником или ландскнехтом.

- ...а также нести свет веры Иисусовой по всему миру среди диких туземцев, не жалея сил и самой жизни...

Но ведь я и так посвятил этому жизнь! Я нес свет, не жалел жизни, ни своей, ни чужой!..

Я нес свет. Я - Светоносный.

Светоносный...

Люцифер.

Я - Черный Херувим.

Нет!!!

От ужаса путаются мысли, а вода уже заливает глаза, легкие

тяжелеют, наполняются рвущейся болью. А голос все звучит, и кто-то невидимый повторяет знакомые слова. И тут я наконец начинаю понимать...

- ...и в том я клянусь, и присягаю, и даю свое слово...

Я наконец начинаю догадываться. Все правильно! Люцифер тоже не понимал, за что его свергают с Небес. Ведь он нес свет, он двадцать лет прожил на болотистых берегах великой реки Парагвай. Он учил детей, сражался с бандерайтами, строил миссии среди сырой чащи, вел переговоры с надменными идальго из Лимы. Он играл в театре, он был Илочечонком, сыном ягуара, маленьким мальчиком, нашедшим свое счастье в Прохладном Лесу...

Он? Я - это Он?

- ...и да поможет мне Господь. Амен!

Голос доносится глухо, еле слышно, вокруг смыкается тьма, и вместе с ней приходит покой.

Я заслужил эту смерть. Ягуара выманили из чащи, чтобы убить. Бешеного ягуара.

Каннибала!

Он уже не нужен, нужен кто-то другой, тот, кто принял сейчас четвертый обет. Он, неведомый, будет служить тому, ради чего погубил душу я.

Я - кнеж Адам Константин Горностай из рода Гедемина Великого, сын Самуила Горностая, подкомория киевского, и княгини Теофилы Горайской. Мой герб - Гиппоцентаврус с луком и стрелой, увенчанный тяжелой княжьей короной, и моя судьба - покоиться тут, под тяжелой желтой водой.

Покоиться...

Амен!

И тут черное одеяло сна на миг разрывается, и перед глазами встает неровное поле в сером пороховом дыму, всадники в мохнатых малахаях мчат прямо на тупые гарматные жерла...

Но я спокоен.

Мне уже нечего бояться.

Повозка, вызванная хозяином, стояла у самого входа. Возница дремал на козлах, сжимая в руках кнут.

- Раrbleu! - Шевалье зябко повел плечами и скривился. - Неужели нам придется ехать на этом одре?

Я усмехнулся и посмотрел наверх, на сжатое черепичными крышами темное небо. Скоро рассвет, надо поспешить..

- Предпочитаете мчаться верхом, дорогой дю Бартас?

- Что вы! - Шевалье потряс головой, отчего шляпа тут же съехала на ухо. - Перед дуэлью? Верхом? Надеюсь, вы шутите, дорогой друг!

- Топоры-ножи-ножницы-сечки! Точу-вострю-полирую! От неожиданности я вздрогнул. Так-так, точильщик уже на посту. Странно, его черная борода за ночь стала рыжей.

- Шпаги-палаши-кинжалы!..

- Вам не надо подточить шпагу, шевалье? Дю Бартас покосился на точильщика, хмыкнул.

- Помилуйте, у этого мужлана? Однако же, друг мой, ведомо ли вам, где похоронена синьора Цецилия Метеллини?

- Цецилия Метелла, - постаравшись не улыбнуться, уточнил я. - Это жена знаменитого Марка Красса.

- Кого?!

Ответить я не успел. Легкий стук каблучков - совсем близко, рядом.

- Адам! Синьор Адам! На Коломбине была черная маcка - в цвет тяжелой мантильи, из-под которой выглядывало знакомое белое платье. И таким же белым казалось лицо. Или виной всему предрассветный сумрак?

- Я... Я, кажется, успела. Ничего не говорите, Адам, не надо! Я просто... просто... Вы действительно должны драться? Ведь это же глупость! Это...

- Доброе утро, прекрасная синьора! - Дю Бартас тут же оказался рядом, сжимая шляпу в руке. - Увы, именно это сейчас предстоит моему и вашему другу, дорогая синьора Франческа! И прошу, не желайте ему удачи, ибо это худшая из примет.

Ее лицо дернулось. Взгляд из-под маски заставил славного дю Бартаса отшатнуться и ретироваться к повозке.

- Ну почему вы такой, как все, Адам? Ради вашей дворянской спеси, вашей гордыни!..

Я молча поклонился. Хорошо, что девушка не знает всей правды! Если бы дело было только в гордыне!

- Но если так... Если вы такой... Я вас могу благословить? В темных глазах блеснула неожиданная усмешка, и мне сразу же стало легче.

- Можете. - Я улыбнулся в ответ, и тут же ее губы...

...От маски пахло духами и, клеем...

- Идите! - Франческа отстранилась, надвинула мантилью на голову. - Идите же, не смотрите на меня!

Сонный возница взмахнул кнутом. Я оглянулся, но девушка уже исчезла.

- Vieux diable! - мечтательно проговорил шевалье. - Как я завидую вам, дорогой де Гуаира! Эх, мне бы такую дуэль! Отвечать было нечего. Я отвернулся. Повозка тронулась.

- Топоры-ножи-ножницы-сечки! - донеслось из-за спины, и я почему-то вновь подумал о бессонном точильщике. Что случилось с его бородой?

Да, жизнь действительно театр. И хорошо, если приходится играть в комедии. Тычки, затрещины, любовник в сундуке. Глупо, конечно, но это все-таки лучше кровавой красоты шекспировских ужасов.

Итак, играем!

* * *

Декоратор постарался. Задник сцены в меру мрачен и в меру нелеп. Темные потрескавшиеся стены древней гробницы, грустные пинии вокруг - и белые ажурные зубцы поверху, словно могила Цецилии Метеллы надела чепец, какой носят субретки. Предрассветное серое небо, далекий глухой голос колокола...

- Ага, вот и они! Однако же прохладно, дорогой де Гуаира! На эту реплику можно не отвечать. Я - Арлекин, принявший вызов чванливого Капитана и теперь, дабы посмешить благородную публику, во всем подражающий своему врагу. Нос надменно вздернут, ботфорты гордо попирают холодную твердь, покрытую влажными желтыми иголками.

- Доброе утро, синьоры!

Их снова трое - крепыш, толстяк и высокий. Три Капитана - надутьге щеки, брови - к переносице, носы, как и у меня, - к зениту. Играют от души.

Почему их трое? Маркиз, синьор Монтечело и...

"Хватайте ее, синьор Гримальди!"

Да мы, оказывается, знакомы!

Вся труппа в сборе. Приступим?

- Прежде чем мы начнем, синьоры, хочу исполнить свой долг и предложить вам принести взаимные извинения...

Реплика звучит неубедительно, фальшиво, и сам шевалье понимает это. Вновь можно не отвечать, достаточно покачать головой.

Крепыш превосходно играет. Его лицо в меру мрачно, в меру горделиво. Разглядывать его я не собираюсь - не время.

Играем!

Плащ падает на землю. Поверх него - камзол. Холодный воздух заполняет ворот рубахи.

- Жребий, синьоры!

Тяжелый дукат неохотно, медленно взлетает к низкому серому небу. Взлетает, замирает на миг, словно раздумывая.

Орел?

Решка?

Вместо орла - чей-то заносчивый профиль в окружении полустертых латинских букв.

Вместо решки - рыцарь в доспехах с пучком стрел в левой руке.

Рыцарь - это я. И стрелы со мной, маленькие, завернутые в белую тряпицу.

Дукат все еще падает. Медленно, медленно... Публика замирает в ожидании, начисто забыв, что это все - комедия, где бьют и убивают понарошку.

Орел!

Лицо крепыша в этот миг становится похожим на золотой профиль. Его выстрел - первый.

Сарбаканы!

Краснодеревщик постарался: "дудочка" маркиза ничем не отличается от моей, даже лучше - полированная, с затейливой змейкой орнамента.

Колючки!

Тряпица разворачивается медленно, дабы зрители успели почувствовать, ощутить весь ужас этих маленьких стрел, готовых вонзиться в руку, в горло, в лоб.

Все?

Нет, не все. Арлекин не был бы Арлекином, если бы упустил возможность потянуть время. Скучным равнодушным голосом поясняю, как лучше брать колючку, как вкладывать ее в "дудочку".

Капитаны сердятся, супят брови.

Смешно!

Теперь веселая игра: у кого ноги длиннее. Вы победили, синьор Гримальди, значит, вам и шаги отсчитывать!

Раз... два... три...

Один плащ - налево, второй - направо.

По местам!

Синьор Гримальди вкупе с синьором Монтечело успешно делают вид, что им не по себе. Не отстает и шевалье. Маркиз внешне спокоен, но мне почему-то никак не удается разглядеть его лицо.

Новая игра: у кого руки длиннее. Так-так, дорогой дю Бартас, значит, вам и платком махать.

Литавры, барабанная дробь, тихий вздох зала, белый всплеск слева...

...И легкий, еле заметный ветерок у самого уха.

Все правильно! Злой Капитан не может поразить доброго веселого Арлекина. На то и комедия!

Теперь можно повертеть сарбакан в руке, поднять колючку, поднести к глазам.

Пауза - уже последняя. Публика это любит!

Еще, немного еще...

Пора!

* * *

Опускаю сарбакан, вытираю платком губы и облегченно вздыхаю.

Отыграл!

Теперь очередь Капитана. Сейчас он должен поднести руку к горлу, нащупать иголку...

Подносит, нащупывает.

Падает.

Падает?

Хорошая импровизация, очень хорошая! Маркиз оказался прекрасным актером. Но почему кричит синьор Монтечело? Почему синьор Гримальди...

- Он... Он умер! Господа, он мертв!

Что такое? Эта реплика - лишняя, совсем лишняя! Ведь это все - комедия! Зачем же...

Холодный воздух - в лицо, теплое запястье - под пальцами. Все еще теплое...

Отпускаю его руку, встаю, хотя на плечах - глыба свинца, словно у дантовских грешников.

Слишком поздно!..

Слишком поздно я понимаю: таких комедий ни бывает. Смерть - никудышный актер, у нее вес - взаправду.

- Гадюка!

- Я попросил бы вас, синьор Гримальди, выбирать выражения!..

- Трусливая гадюка! Подлец!

Занавес опустился, но ничего не кончилось. Кажется, секунданты уже готовы взяться за шпаги. Дабы все удвоить.

- Все состоялось согласно уговору и правилам, принятым...

- Гадюка!

Открываю глаза. Лицо маркиза рядом, и я впервые могу рассмотреть его. Лет двадцать - не больше. Мальчишка. Мертвый мальчишка с широко раскрытыми глазами, в которых навеки застыл ужас.

Синьор Монтечело стоит рядом и странно шморгает носом. А синьор Гримальди...

- Это была не дуэль! Ты подлец, ядовитая змея, убийца!.. Гримальди тоже молод, немногим старше маркиза. Высокий, крепкий, жилистый. Ему бы к отцу Хозе, тому нравились такие - длиннорукие, голенастые.

Ничего уже не исправишь, не спасешь - кроме истины.

Наклоняюсь над телом. Колючка легко выходит из ранки.

- Извольте убедиться, синьоры!

Легкая боль в запястье - и дружный вздох со всех сторон.

- Моrt Dieu! - Это, конечно, шевалье.

Минута, другая... Вынимаю колючку, отбрасываю, не глядя.

- Там нет яда, синьоры. Можете убедиться. На меня смотрят, все еще не веря. Синьор Гримальди подхватывает упавшее на покрытую желтыми иголками землю черное жало, морщится, укалывает палец.

И вновь мы ждем, время тянется, а в глазах мертвого маркиза - все тот же ужас и холодная пустота.

- Там нет яда, - повторяю я невесть зачем.

- Но почему?! - В голосе синьора Монтечело - слезы, и на лице - тоже слезы. Он самый старший. Жаль, что тогда, на набережной, он не смог сдержать глупых мальчишек, решивших поиграть в ЬапсИПо.

Объяснять не хочется, тем более объяснять очевидное.

- Он умер от страха, синьоры. Просто от страха...

Правда - но, конечно, не вся. Его убил я. Убил - хотя и не желал этого. Хотелось проучить, оставить с мокрыми штанами, чтобы запомнил и закаялся навек... ! Дорога в Ад, я тоже тебя мощу!

- В любом случае, синьоры, - несколько неуверенно произносит дю Бартас, - дело кончено.

- Вовсе нет!

Синьор Гримальди дергает рукой. Ножны отлетают в сторону, тускло блещет серая сталь.

- Защищайся, ублюдок!

У меня нет шпаги. Сарбакан - в левой руке, колючки - настоящие - за поясом, но я не хочу никого убивать! - Защищайся, трус! Дайте ему шпагу! Шпагу! Сарбакан с легким стуком падает на землю. В моей ладони - теплая рукоять. Я даже не успеваю понять, чья это шпага.

- Вот тебе, каналья!

Его шпага взлетает вверх, затем устремляется вперед, и я даже не замечаю, как вновь превращаюсь в маленькую лохматую обезьяну...

...которая растерянно глядит на длинную тяжелую железяку, не понимая, зачем странные люди всучили ей это диво. Надо быть очень глупым, чтобы пускать подобное в ход, забивая голову бесконечными квинтами, терциями, рипостами и флаконадами ан корте. Зачем такая тяжесть? В крайнем случае хватит обломка бритвы или маленького ножичка, который так удобно зажать в пальцах ноги.

Ай! Страшный человек делает шаг вперед, зачем-то тычет сталью в бедную маленькую обезьяну.

Ай!

Обезьяньи пальцы не могут удержать тяжелый эфес. Злой человек цепляет железяку полосой сверкающей стали, крутит, вертит...