все больше, и больше, и потом, может быть, настанет...
хорошая профессия - учить детей музыке, а я все равно ушла. Там, в детсаду
нашем, все воровали. Повара воровали, бухгалтер воровала, половина
воспитательниц воровали и, конечно, директор всех покрывала и сама
воровала. Масло, сахар, муку, просто деньги - скажем, на ремонт выделят, а
они как-то так сделают, что половина денег у них в карманах остается. Ну и
что я могла сделать?! В милицию пойти? Так у них там все свои. Написать
куда-нибудь, чтоб комиссию вызвали? Были и комиссии, гак их тоже покупали.
А кто пожалуется - тому еще хуже. Одна воспитательница против них пошла,
так они ее саму чуть не посадили - еле убежала. А я вовсе не боец, не знаю
я всех этих уловок, даже не понимаю, как им удается воровать, только
видела не раз, как они вечерам на "рафик" - мешками, ящиками...
Сами-то вы не воровали. И что ни делай с вами, все равно не стали бы
воровать. Вот я и говорю, что все от человека зависит... А воруют... Что ж
- это всегда было. Будущего своего не знают - вот и гадят. А посмотрели бы
на себя лет через десять в арестантских куртенках где-нибудь в Сосьве -
авось по-другому жить бы стали...
напомнили... Вас только двое таких, наверное...
детсада уволилась, не знала, куда идти. Не хотела ни другого сада, ни
школы - там всюду одно и то же: вранье и гадость. А у меня голос хороший и
слух абсолютный. И я пошла в церковь, сказала, что готова петь в хоре.
Отец Никанор пригласил меня к себе домой - рядом с церковью домик у него.
И представляете, что меня там поразило - у него там рояль. Концертный
"Петрофф", старый, вполне приличный. Он меня усадил, я стала петь, играть,
потом он тоже, под конец даже арию царя Бориса исполнил - и так здорово!
Оказалось, что он до семинарии учился в консерватории. Молодой еще... лет
сорок ему... Он был рад вспомнить прошлое... И согласился меня взять. А я
ему тогда честно сказала, что, наверное, иногда не смогу петь. У меня
бывает, что голос пропадает, если настроение плохое. Я боялась, что он
меня будет уговаривать, мол, дело есть дело, тем более - если деньги, мол,
артист должен петь в любом состоянии... Или вовсе прогонит... Но он...
знаете, вот как вы, - понимаю, говорит. К господу, говорит, надо с тихой
душой идти, а если не спокойно вам, то обратитесь к Нему с молитвой в
сердце своем. И когда не сможете петь, то не надо. Он поймет. Я чуть не
заплакала... Нам же всю жизнь одно - и в школе, и в училище: ты обязан, у
тебя долг, надо заставлять себя, преодолевать слабость, надо воспитывать в
себе и в учениках волю, ответственность, ты должен, должен... Я в храм,
как на праздник, лечу... А если нет настроения... Молиться я так и не
научилась, хотя теперь много молитв и псалмов знаю... В бога не верю,
нет... не отвергаю, но не верю... еще не готова... Я в лес иду. Слушаю
птиц, дождь... А зимой - просто смотрю - белые деревья и синее небо -
ничего нет лучше... А завтра я пойду в храм. Завтра ведь большой праздник
- Преображение Господне. Я готовлюсь к нему. И все наши тоже готовятся, и
весь причт тоже... Будет очень хорошо, настоящий праздник будет...
Приходите, Матвей! Правда, приходите к нам завтра!
спокойствия было в душе! Нацеленный на дело, на борьбу, единорогом прущий
к цели, о которой и подумать страшно, отринувший во имя этой цели все,
решивший и жизни не пожалеть, и уже загодя зачеркнувший эту жизнь,
выделивший себя из круга людей, отделившийся от них заповедной зоной, он
внятно ощутил растущую тревогу за эту счастливую беднягу и понял, что не
сможет пройти мимо и что путь к цели не обок этой девочки лежит, а через
ее душу, слишком хрупкую для беспощадного, действительно несправедливого
мира. Он почувствовал груз той самой нелюбимой Милой ответственности, от
которой не мог уклониться, не мог сбежать в леса и храмы, потому что был
старше, сильней, опытней, потому что играл уже в гляделки со смертью и
вынес ее взгляд. Он в бога не верил, но знал, что есть в мире силы, смысл
которых огромен и до поры не ясен и мощь неизвестна. Он бросил им вызов -
осознанно и дерзко, а в ответ - он понимал это! - получил Послание, и
явилось оно в облике Милы. Он силился разгадать тайный код, уловить смысл
Послания, но весь великий смысл оборачивался большими темными глазами,
тонким, звенящим голосом и всей ее хрупкой фигуркой, соткавшейся из тумана
и готовой раствориться в нем. Смысл ускользал, а Матвей, ворочаясь ночью
на топчане, все гнался и гнался за ними, не отступая, потому что погоня
уже привычно вошла в его кровь, потому что много лет гнался он за
принципом Машины и догнал его, понял во сне и теперь воплощал в провода и
диоды, в микросхемы и экран, в медь и пластик. Воплощал в реальное,
твердое и знал, что дойдет до конца - воплотит. Одного не знал - что
дальше случится, но готов был ко всему. Тут и настигло его Послание -
зыбкое, многозначное...
готовым ответом. Ошеломленный его простотой, он вскочил с топчана,
бросился на крыльцо, настежь открыл дверь в ночь. Беззвучно шевелил
губами, повторял, обращаясь к немигающим звездам: "Я люблю ее... Я просто
люблю ее..."
дотронуться до ее руки, лежавшей на столе, но женщина резко отшатнулась.
просто перезанималась, устала, вот и все! Она отдохнет и поправится, мне
обещали! Я ведь вам это еще в первый раз сказала! Чего вы хотите, я вообще
не понимаю!
Или вернее - не только в том дело, не так ли, Анна Сергеевна? - мягко
сказы Семен.
перенесла сильное душевное потрясение. И связано это с неким человеком или
людьми, ведущими... ну, определенные научные работы... Мы интересуемся
этими людьми, понимаете?
заметно, что она вся а некрасивых клоках и пятнах седины.
сказали сразу, а то все кругами ходите... Ничем я вам, товарищи чекисты,
не смогу помочь. Только одно скажу - никаких иностранцев у ней знакомых не
было, это точно. А после того как из детсада ушла, она и домой-то редко
заглядывала. Может, я сама виновата: все пилила ее, мол, хватит гулять,
надо серьезным делом заняться. А занималась она...
Киевской дороге... Там где-то рядом и комнату снимала.
будет? - Женщина переводила глаза с Семена на Костю, а потом, выбрав
Костю, жалобно попросила: - Только честно скажите!
Костя. - Да пусть пела, разве это запрещено? Никто вашу дочь не думает
преследовать, честное слово. Нам нужны только люди, с которыми она
общалась в последнее время.
не в самом селе, - женщина силилась вспомнить, но что-то застило ее
память. - Рядом - поселок дачный... Забыла название... Сосновка, что ли?
Нет, не помню...
Что за хозяева?
что от поселка до церкви ей четверть часа идти - сначала лесом, а после
полем. Что хозяйка - старушка. И еще в доме инвалид живет.
Макар? Или Андрей?.. Нет, не помню.
сели в машину. - Мы делаем что-то не то, - повторил он размеренно и зло. -
Не тебе объяснять, как я уважаю Деда. Он для меня и мать, и отец, и
Альберт Эйнштейн. Но я не могу из-за любви к нему обслуживать его блажь,
не могу! - сорвался он на крик.