Чтение 8–й страницы книги ~Имя мое легион~

сорвался с места.

-- Куда это он поскакал? -- удивился Борис.

-- Пока ты кончишь это пиво, он уже накатает трогательный
скрипт об инвалидах Отечественной войны. Он будет бравым
полковником в орденах. А инвалид будет его однополчанином,
которому он отдаст все свои деньги, которых у него никогда нет.

-- Неужели этот сын Остапа Бендера был полковником?

-- Да... Радиополковник. Он пишет скрипты от имени
какого-то мифического полковника.

-- Я рассчитывал попасть в Москву к Новому году,--
продолжал инструктор агитпропа.- Но поезд опоздал, и пришлось
встречать Новый год на заплеванном вокзале.

-- Нехорошая примета,-- покачал головой неохристианин.-
Как Новый год встретишь -- так и весь год будет. Все будет
шиворот-навыворот. Я это на себе проверил.

-- Не каркай под руку, как ворона. У меня есть один
родственник, который начал с вот таких примет, а потом стал
уверять, что и черти тоже существуют.

-- Конечно существуют,-- согласился Серафим.- Было бы
болото, а черти всегда найдутся.

После обеденного перерыва начались прения по докладам.
Большинство работников радио "Свобода" уселись подальше от
президиума и, подремывая с открытыми глазами, принялись мирно
переваривать содержимое своих желудков. Некоторые пошли на
галерку, где можно спать с закрытыми глазами. А активисты
записались выступать в прениях. Самьм активным был Остап
Оглоедов.

Выйдя на трибуну, Остап, как полагается работникам
умственного труда, слегка сстулился под тяжестью своих мыслей.
Потом он гордо тряхнул своей львиной гривой. Стригся он раз в
год, что придавало ему творческий вид и сводило с ума некоторых
женщин. Подобно библейскому герою, у которого вся сила была в
волосах, он повел лапой по своей рыжей шевелюре, как по
источнику вдохновений, и затем приступил к делу.

Говоря со сцены, Остап был подлинным артистом. Он играл
лицом, голосом, жестами, чем угодно. Он говорил горлом, носом
и, как чревовещатель, желудком. Объектом своего выступления он
избрал модерннстический формализм в искусстве и попутно
рассказал несколько сальных анекдотов. Это разогнало скуку в
аудитории, и Остапу дружно аплодировали.

Покончив с выступлением, Остап вышел отдохнуть в коридор и
наткнулся на Бориса Руднева.

-- Знаешь последний анекдот? -- сказал Остап.-- Звери в
зоопарке собрались и тоже обсуждают формалистические уклоны в
искусстве. В общем, постановили сделать выговор следующим
товарищам: воробьям -- как безродным космополитам, жирафам --
за технический конструктивизм, а павианам -- за голый
формализм. Здорово?

-- Забавно,-- согласился Борис.

Рядом с ними за маленьким столиком сидела миловидная
девушка в накинутой на плечи меховой шубке. Она регистрировала
участников конференции и давала справки. В таких случаях на это
место обычно садят цветочек, который покрасивее.

-- Это наша монна Нина,-- подмигнул Остап.-- Нравится?
"Если она накинула шубку, наверно, фигура плохая,-автоматически
подумал Борис.- Или еще что-нибудь не на месте".

Словно угадав его мысли, девушка встала, прошла в зал
заседаний и через минуту вернулась. Фигура у нее была
прекрасная, и все остальное было не только на месте, но и в
приятном изобилии.

-- Сейчас мы это оформим,-- шепнул Остап.- Нина,
познакомьтесь -- это Борис Руднев.

Вопреки всем правилам вежливости монна Нина продолжала
сидеть, не поднимая глаз от бумаг. Но Остап не сдавался:

-- Нина, это тот самый Руднев, который написал "Душу
Востока".

Монна Нина молчала, словно она глухонемая, и делала вид,
что она очень занята своими бумагами. На ее лице играла тихая
мечтательная улыбка. Как у "Монны Лизы", эта улыбка
принадлежала всем вместе и никому в отдельности.

Тогда Остап решил зайти с другого конца. Он отвел Бориса в
сторону и шепнул:

-- Смотри, вон стоит Нинин папа. Пошли, я вас познакомлю.

-- А кто он такой?

-- Да так, Гоняло Мученик.

-- А что это такое?

-- Да так, бегает и зарабатывает где что подвернется.
Знаешь, волка ноги кормят. Знакомит людей со своей дочкой, а
потом занимает у них под эту дочку деньги -- без отдачи. Так
что ты ему ничего не давай.

У Гонялы Мученика был тонкий породистый нос с горбинкой,
аккуратно зачесанный пробор и подстриженные седые усики.
Худощавый, с сонными глазами и усталыми движениями, он походил
на обнищавшего аристократа и производил приятное впечатление. И
фамилия у него тоже была довольно приятная -- Миллер. При
рукопожатии его вялая ладонь сворачивалась с трубочку. Глаза у
него открывались только наполовину.

Закончив свою миссию, Остап помчался дальше. С трудом
преодолевая свою флегму, папа Миллер спросил:

-- Борис Алексаныч, а что вы делаете сегодня вечером?
Заходите-ка к нам поужинать. В семейной обстановке.

Вспомнив, что сегодня тринадцатое число, дурная примета,
инструктор агитпропа попытался перехитрить судьбу:

-- А как насчет завтра?

-- Завтра я не могу,-- сонно ответила судьба.

Видя, что судьбу не перехитришь, Борис согласился. Гоняло
Мученик интимно взял его за пуговицу пиджака, как хорошего
друга семьи, и заботливо разъяснил, как к ним проехать.

Монна Нина сидела за своим столиком и не обращала на
нового друга семьи ни малейшего внимания.

"Хорошо воспитанная девушка,-- подумал Борис,- Не
бросается на шею каждому встречному-поперечному".

Жили Миллеры далеко -- в Сокольниках. Когда Борис выходил
из станции метро, где-то рядом бухнул выстрел.

Под деревьями собралась кучка любопытных. На белом снегу
неподвижно лежало что-то серое.

-- Что случилось?

-- Мальчишка вырвал у женщину сумочку и бросился бежать.

-- Кто же это его?

-- Какой-то военный. Они не то что милиция -- сразу
стреляют.

-- Куда он его попал?

-- . Точно попал. Наповал.

Пожилая женщина, у которой мальчишка вырвал сумочку, тихо
причитала:

-- И зачем ты это сделал, сыночек... Попросил бы, я б тебе
так дала... И сумка-то, подумать, пустая... Боже ж ты мой...

Военный смущенно оправдывался:

-- Да я ведь и не целился. Стрелял просто так...

-- Значит, такая ему судьба,-- сказал кто-то из темноты.

Остановившись под уличным фонарем, Борис вынул из кармана
бумажку и прочел адрес -- переулок Энтузиастов, No 22. Название
хорошее, а номер плохой -- при игре в очко это означает
перебор. И сегодня тринадцатое число. Не хватает еще, чтобы
дорогу перебежала черная кошка.

На калитке висела предостерегающая надпись: "Осторожно!
Злые собаки!" Но папа Миллер заранее предупредил, что надпись
не соответствует действительности. За заборчиком, полузакрытый
деревьями, виднелся небольшой двухэтажный дом, в темноте
напоминавший сказочный теремок с башенками.

Борис подумал, что неплохо было бы, если б двери терема
открыла сама красная девица. Но на пороге стоял папа. С тем же
сонным видом Гоняло Мученик провел гостя в комнату, которая,
судя по обстановке, днем служила гостиной, а ночью -- спальней.
Посередине стол, покрытый пестрой скатертью. Вдоль стенок
самодельные диваны, закамуфлированные всяким тряпьем. На полу
старый изорванный ковер и продавленное плюшевое кресло в углу.
Судя по всему, жили Миллеры небогато.

За столом сидела и раскладывала пасьянс полная круглолицая
особа, напоминающая собой тамбурмажора. Тяжело вздохнув,
мажорная мама подняла свой взор от карт и уставилась на гостя
выпуклыми ястребиными глазами. Потом она протянула ему руку с
таким видом, словно она царица и ожидает верноподданнического
поцелуя.

Звали маму Милица Ивановна. Но большинство людей путало
это редкое имя с более знакомым словом "милиция". Потому маму
частенько называли Милиция Ивановна, и тут даже ее муж путался.
Папу Миллера звали Акакием Петровичем, но мама называла его
попросту Кики.