судя по всему, девочки Мифрид В., начитавшейся фантастики. Хотя, возможно,
совсем и не девочки, а солидной дамы или и вовсе не дамы, а средних лет
лысеющего инспектора отдела кадров какого-нибудь управления "Маштяжстрой".
Все могло быть. По стихам нельзя судить о внешности и профессии человека.
И наоборот.
холодильник, решив в понедельник передать их нашему члену СП, известному
городскому поэту Юре Фоминскому, и направился к письменному столу с
твердым намерением приступить.
для меня. Минут двадцать я курил, прихлебывая остывший чай, смотрел на
стену, перекладывал с места на место чистые листы. Потом барьер был
все-таки преодолен и я начал писать, и писал, не разгибаясь и забыв о
времени, полностью уйдя в мой мир.
- писал я, - чуть сгладилась, хотя и не отпускала ни на мгновение, и он,
опираясь на здоровую левую ногу и уцепившись обеими руками за какие-то
невидимые в темноте ветки, все-таки вылез из этой проклятой ямы, прополз
немного по мертвой траве и наткнулся на что-то твердое и холодное.
его молодое и здоровое тело жаждало действий - и вот результат: в худшем
случае перелом, в лучшем случае вывих, и теперь придется на ощупь огибать
эту чертову яму и действительно сидеть в кресле до тех пор, пока не
найдут.
досадливо плюнул в темноту, продолжая ощупывать твердое и холодное и держа
на весу поврежденную ногу.
показывали только начало одиннадцатого. Но стояла середина ноября, всю
неделю небо было упаковано в плотный слой серых туч, и как он ни
вглядывался в сырую темень - нигде не угадывалось и намека на какой-нибудь
огонек. И еще моросил холодный дождь, шурша по ветвям невидимых деревьев.
исследовал пальцами твердые зубья с налипшей мокрой землей и негромко
буркнул в темноту:
"Беларусь" с ковшом для рытья ям, в которых ломают ноги.
шуршащем мраке, что он решил вслух больше ничего не говорить. Опустившись
на четвереньки и тихо шипя от боли в ступне, капитан Белов двинулся прочь
от трактора.
вместо ямы взобрался на какой-то бугорок и стукнулся лбом обо что-то
деревянное и мокрое. Изучив деревянную конструкцию, капитан Белов шепотом
выругался и поспешно слез с бугорка.
сел, расшнуровал ботинки и осторожно ощупал ступню. Ступня распухла и
оставалось надеяться, что это все-таки вывих. Дождь усиливался, и хотя
комбинезон не промокал, в нем было не так уж тепло. Капитан подумал, что
можно закутаться в парашют и просидеть так до утра, но решил сделать это
позже, чтобы не тревожить ногу, еще сильней разболевшуюся после долгих
перемещений вокруг трактора и могил.
безлюдная Зона, и мысли приходили какие-то невеселые. Белов до верха
застегнул "молнию" комбинезона, обхватил себя руками поперек груди,
спрятав ладони под мышки, и еще раз проанализировал свои недавние
действия.
повело влево и вниз. Он даже не успел среагировать, только бросил взгляд
на индикацию на лобовом стекле кабины, да что там он - не успел
среагировать и бортовой компьютер, потому что за спиной раздался взрыв, и
самолет свалился в пике. Кувыркаясь, промчался мимо кабины охваченный
пламенем двигатель, устремляясь вниз, понеслись навстречу распухшие спины
ноябрьских туч. Он доложил земле о случившемся и тут же получил команду
катапультироваться. Тем не менее он тянул до последнего, пытаясь укротить
погибающий истребитель. Потом парашют долго тащило ветром, он опускался в
дождливую ночь, и по непроглядной тьме, растекшейся внизу, понял, что его
отнесло в безлюдную Зону...
одиннадцать. До рассвета еще далеко. Капитан вздохнул. Кладбищ он не то
чтобы боялся, а просто испытывал к ним некоторую неприязнь, как и всякий
нормальный здоровый человек. Еще больше это касалось ночных кладбищ.
Когда-то давно, в пионерском лагере, он с ребятами пошел после вечерней
линейки на деревенское кладбище обрывать черемуху и позорно бежал вместе
со всеми, обнаружив за одной из оградок что-то белое и шевелящееся.
Отбежали они, правда, недалеко, так что выскочившая из-за кустов белая
дворняга с черным пятном на озорной морде успела их лениво облаять.
лезла всякая чепуха, и капитан вдруг поймал себя на том, что напряженно
вслушивается в шум дождя, словно стараясь различить какие-то другие звуки.
Он закрыл глаза, попытался думать о рыбалке и вздрогнул, потому что за
спиной раздался отчетливый протяжный стон.
скрипучим, безжизненным, безнадежным и довольно жутким. Так могли бы
стонать покойники или привидения.
холодно, а жарко, и сердце колотилось у самого горла.
человеческую фигуру. Белов вжался в кресло... Опять раздался стон...
бледно-голубое переместилось в кромешной темноте - и пропало, словно
провалилось в могилу. Еще один полустон-полухрип - и только шорох дождя и
сумасшедший стук сердца.
сам, скрипя зубами от боли, уже выбирался из кресла. - Однако так и до
петухов не дожить!"
не менее он знал, что ни за какие коврижки не будет сидеть здесь всю ночь.
Он даже думать не хотел, что значат эти стоны и бледно-голубое,
перемещающееся, жуткое, а думал о другом: как найти подходящий ствол или
толстую ветку, чтобы, опираясь на нее, уковылять подальше от этой обители
мертвецов. И еще он думал, что где-то здесь должна быть дорога и
какое-нибудь село, и лучше пересидеть в заброшенном селе, чем рехнуться на
кладбище.
могильной ограды, пробирался между крестами, обелисками, скамейками,
кустами и деревьями, сзади вновь раздался сдавленный хрипящий стон...
стона - боль опять пульсировала резкими толчками, пронзая всю ногу, - и с
утроенной энергией заковылял по мокрой траве, слизывая с губ дождевые
капли, смешанные с потом.
липкой земли. Временами ему хотелось плюнуть на все, лечь и лежать до
рассвета, но задул холодный ветер - предвестник зимних вьюг, и дождь полил
еще сильней. Внезапно он услышал слабый далекий стрекот, пришедший от
горизонта и растворившийся в шуме ветра.
искать до тех пор, пока не найдут, и эта уверенность придала ему силы.
веселей. Дождь поутих, словно осознав собственную бесполезность, только
ветер с непонятным упрямством продолжал свое нехитрое занятие. Белов
монотонно передвигался по асфальту, автоматическими уже движениями
выбрасывая вперед костыли и подтягивая к ним тело - и увидел впереди
несколько зеленых огоньков. Огоньки светили холодно и недобро, и Белов
остановился, соображая, а когда сообразил - замахнулся штакетиной и
закричал, сам чуть не пугаясь собственного голоса:
асфальту, бросилась в сторону и еще раз провыла из глубины незасеянного и
неубранного поля. Все-таки это были собаки, а не волки, но кто знает,
какими стали собаки в Зоне..
своим глазам, когда увидел слабо светящееся окно в стороне от дороги. Свет
падал на скамейку, стоящую у стены, на прямоугольники редкой, прибитой
дождем травы, ограниченные черными тенями от переплетов оконной рамы.
Белов, раздумывая, стоял посреди дороги, опять напряженно вслушиваясь в
темноту, тяжело опираясь на штакетины и не отводя взгляда от окна. Свет
был каким-то тревожным, его просто некому было здесь включать, но тем не