можно начать делать только завтра днем. Ладно.
подошли к команде А и непринужденно расположились среди них. Преимущество
встреч на пляже: невероятно трудно выследить тебя. Все голые, все плюс-минус
одинаковые. Недостаток: не менее трудно засечь слежку. Но с этим пока
придется мириться... Команду А набирал Командор, впрочем, всех этих ребят
знал и я, и знал неплохо: Крупицын Дима и Крупицын Сережа - не братья,
просто из одного детдома, там им дали фамилию воспитателя; Яша Штоль; Гера
Москвич; Сережа Панин; Сережа Кучеренко - черт побери, одни Сережи, других
имен нет, что ли? И девочки, наша лейб-гвардия: Валечка Иванчук, маленькая,
курносая (завяжи ей бантик - сойдет за семиклассницу), и Саша Полякова,
роскошная блондинка с фигурой Венеры, вся бронзового цвета, окружающие парни
так и пялятся. Наши знают, что пялиться бесполезно, Сашенька холодна, как
лед, была у нее в детстве психотравма. Мы с Командором проглотили по стакану
пива и растянулись на полотенцах. Гера крутил настройку приемника. На самом
деле это был не приемник, а детектор микрофонов. Направленным, издали, нас
тут не взять: пляж плоский, шумный. Не обнаружив ничего, Гера поставил
звуковую защиту - так, на всякий случай.
за что меня любить. - Теперь пойдет...
давайте займемся сейчас. Девочки, вы пойдете погуляете по окрестностям и
снимете двух, а в идеале трех грузин. Лучше молодых. Обязательно грузин - не
промахнитесь. И постарайтесь, чтобы это была полная компания, чтобы никто за
кадром не остался.
остальное.
четверть силы.
была яркая, привлекательная, манкая, но к телу своему относилась только как
к инструменту, не получая от процесса ни малейшего удовольствия... только
всё время хотелось об этом забыть и попытаться совершить чудо.
стоянке. Им смотрели вслед.
"Пятое марта"?
конец независимости Грузии.
конечно, какие могут быть проблемы? Да, да, разумеется... Мы сидели в
крошечном кабинетике, передо мной стояла чашка кофе и блюдо с пирожными, и я
никак не мог понять, почему меня от взгляда на них тошнит - пока не
вспомнил, что не ел с утра. С поезда. Ганс задумчиво поскреб свои
подбородки, покачал головой: горячее бывает только до пяти... но можно
посмотреть, не осталось ли чего из закусок. Я был готов на все. Ганс принес
поднос, сплошь заставленный маленькими пластиковыми тарелочками. Одного
только языка - пять порций. Хлеб рижский, похвастался Ганс. Очаровательно...
Пойду к клиентам, сказал Ганс, если что надо... Спасибо, Ганс. Думаю, этого
хватит.
две недели на борту пассажирского "Юнкерса", захваченного мальчиками из
"Зари России". Мальчики требовали освобождения своих из тюрем, а также, в
виде бесплатного приложения, - восстановления России в границах 1914 года.
"Юнкере" мотался по аэропортам, пока не долетел до Бухары. Там мы его ждали
- накануне эмир встречался с Толстым, и о чем-то таком они договорились.
Мальчиков взяли без выстрела: просто впрыснули в систему вентиляции
усыпляющий газ. Все это произвело на Ганса достаточно сильное впечатление,
чтобы он сам предложил нам свои услуги. Теперь через него мы получали
кое-какую необходимую информацию, а его кафе стало нашим почтовым ящиком и
складом НЗ. Теперь, похоже, "Гензель и Гретель" послужит нам треффпунктом...
хотя это уже следующая стадия операции... но, пожалуй, самая главная...
тяжесть. Как это Ганс таскает свой дирижабль? Побегай-ка весь день...
Закатное солнце отражалось в черно-зеркальных гранях небоскребов-близнецов:
РТА и издательского комплекса "ИНФРА". На крышу "ИНФРА" садился вертолет.
Четверть девятого. Ну, что? Все на сегодня? И кроме того - здесь пять минут
ходьбы... и деньги с собой... Почему-то сохло во рту. Я спустился в бар,
взял две банки пива и вернулся. Пять минут туда и час там. Командор скучает
в машине. Ну, поскучает еще. Как там, интересно, наши девочки? Наверняка в
каком-нибудь дорогущем ресторане - позволяют угощать себя. Да, и позвонить
Кристе... с улицы позвоню. Идешь или нет? Ч-черт... Я продолжал сидеть и
тупо дул пиво. Так. Случая больше может и не представиться, напомнил я себе.
Последний тихий вечер. Появился Ганс, поманил: к телефону. Это была Валечка.
Голосок у нее чуть подсел. Все замечательно, сказала она, как ты и говорил.
Молодцы, сказал я, чего уж... успехов. Гад же ты, сказала она и повесила
трубку. Я набрал номер Кристы. Занято. Посидел, о чем-то напряженно думая, и
набрал еще раз. Опять занято. Ладно, Ганс, сказал я, пойду. Значит, завтра
Сережа появится - часа в два. Да, забыл спросить: как с финансами?
Нормально? А то мог бы подбросить...
на немецком, и читал он так внимательно, что не обратил на меня ни малейшего
внимания. Я пристегнулся, пристегнул его, завел мотор. Командор продолжал
читать. Пришлось вынуть из его рук газету.
застряли. По бульвару валило какое-то шествие. Толстозадый фургон, стоявший
перед нами, перекрывал почти весь обзор, а мою попытку выйти из машины
пресек патруль. Что забавно - в колонне было немало негров, и флаги над
головами развевались какие-то экзотические. Кричали, пели - не разобрать.
чтобы не допустить отправку в Африку русского территориального корпуса. На
что фон Бесков резонно замечал: если треть африканских концессий принадлежит
русским промышленникам, если из белых фермеров каждый четвертый русский, то
почему бы русским юношам не поучаствовать в защите их интересов? Почему
опять, в который уже раз, вся тяжесть периферийных войн должна лечь на
немецкий народ? Комментатор газеты, некий Козлов, окольными, полуразмытыми
фразами пытался объяснить и фон Бескову, и читателям, что это все верно, но
при нынешних непростых обстоятельствах не лучше ли пренебречь формальной
справедливостью, чтобы не утратить нечто большее? Пол-полосы занимала
стилизованная карта мира: полосатый Союз Наций, красный Рейх, желтая Япония,
зеленая Сибирь. Белыми оставались Британия, Африка и европейская Россия. На
них красовались жирные вопросительные знаки. Над картой было: "После
Москвы..." Имелось в виду Совещание.
как бритва у горла этого старого мира, такого, казалось, прочного и
надежного... три равновеликие империи и Сибирь между ними - Сибирь, делающая
бизнес в том числе и на своем геополитическом положении - в центре мира... и
вот теперь одно лишнее движение, и покатятся головы. Впрочем, наверное,
война - только симптом, а на самом деле все сложнее, ведь, скажем, еще пять
лет назад нынешняя ситуация - вся - была просто немыслима, а отправка
территориального корпуса туда, куда требовали интересы всего Рейха,
воспринималась бы как дело чести. Вспомнить Бирму, вспомнить Месопотамию...
Нет, что-то происходит с людьми, и поэтому веселые послушные негры начинают
резать белых, а британцам приходит в голову, что американцы их не столько
защищают, сколько оккупируют, потому что страны, завоеванные когда-то
Германией, живут лучше и свободнее, чем отстоявшая независимость Британия, а
русских вдруг потянуло на воссоединение разделенной когда-то России, хотя
вряд ли кто объяснит, какой в этом практический смысл, и уж подавно никто не
скажет, как это можно сделать без массированного кровопролития. И еще я
подумал, что в поведении больших масс людей - народов, наций - проступает
что-то общее с поведением человека, лишенного чувства боли. Никогда не
знавшего, что такое боль. И потому способного на самые замечательные
эксперименты над своим телом... Додумать я не успел: Командор, как гонщик,
на вираже обошел фургон и погнал по бульвару. Я оглянулся и успел заметить:
за колонной демонстрантов шла шеренга солдат в белой тропической форме.
- и до конечной. Дальше - автобус сто двадцать девятый.