Чтение 8–й страницы книги ~Кесаревна Отрада~

Отойдем, сказал Алексей. Не будем мешать человеку.

Вы не мешаете, сказал виночерпий. Они всетаки отошли к длинному деревянному столу, за которым полагалось стоять.

Мы застреваем, сказала Саня. Алексей молча кивнул.

На черной столешнице кто-то недавно вырезал: "Само-выродок". И знак Луны.

Веселимся вечерней душою, лишь надеясь на позднюю завязь через пламя свечи посмотреть и умолкнуть в испуге тотчас... Он произнес это тихо и почти без выражения, но Саня почувствовала, как на спине шевельнулась несуществующая шерсть. Он вспомнила эти стихи, хотя никогда, разумеется, не читала и не слышала их. Они были отсюда, из этого уголка Кузни...

Мы застреваем, Алеша, повторила она.

Как твой глаз?

Она уже давно не вспоминала о нем... Посмотрела на потолок. Пятнышко лежало тихо. И даже невидимая линза, заставлявшая предметы становиться более подробными, съежилась и почти исчезла.

Будто и не было ничего. Он подумал.

Плохо. Неужели он уже уверен, что с нами покончено? Или его просто отвлекло что-то? Эх...

Знать бы, закончила про себя Саня. Увы, не дано. Участь человека: добывая хлеб свой в поте лица своего, судьбу свою творить в неведении.

Разрешите быть вашим соседом? сказал ктото сзади.

Саня оглянулась: средних лет мужчина, похожий на барсучка. Но на блузе его, сшитой неумелым портным, были погоны с тремя белыми жестяными звездочками, а на груди литой круглый значок с гордым профилем. Шерифф...

Я шерифф Гермар, продолжал он, и имя мое переводится как "славное копье". Правда, в этом что-то есть?

О да, с придыханием сказала Санечка.

Приветствую вас в нашем городе. Вы покупаете тот дом?

Нет, сказал Алексей.

Не понравился, произнес шерифф медленно, как бы для пробы разбивая слово на слоги: получится или нет?.. И это вызывает понимание у меня и у бургомистра. Но вот что странно, право: известный нам Грамен, по всем признакам, находится в тюрьме, а кто-то тем временем грабит ссудную кассу в Панае, и очевидцы в один голос говорят, что это был сам Грамен с одной из своих поклонниц. Нонсенс, скажете вы и будете правы. И да, конечно, вы никак не похожи на доброго Грамена на полголовы выше, свои волосы, не парик... Или парик?

Свои, сказал Алексей, глядя на шериффа с любопытством.

Я не сомневался нимало... Но! Вы же понимаете прекрасно, что в любом деле неизбежно возникают всяческие "но", потому что в противном случае дел не было бы вообще. Так о чем я? Да. Кузен моей бабушки, Филоктимон, что означает не что иное, как "любящий богатство", говаривал, бывало: самое несправедливое в наказаниях это то, что они бесплатны. Я достаточно ясно выражаю свою мысль?

Я понял только, что мы имеем какое-то отношение то ли к налету на ссудную кассу, то ли к этому разбойнику, как его...

Грамену. Доброму Грамену.

Да-да. К нему. Это так?

Совершенно верно. Ведь если натянуть на голову соответствующим образом выделанный бычий пузырь, одеться мешковато, сутулиться... понятно, да? С другой стороны, мало кто знает, что Грамен в тюрьме. Его арест держится в секрете по неким государственным соображениям. Следовательно... что? Готовя налет, преступники могли и не подозревать о том, что алиби их получится липовым. Здорово?

Это, должно быть, очень неумелые преступники. Я бы так не прокололся.

А вы умелый преступник?

Пока не пробовал. Но, думаю, был бы умелый.

Замечательная в своей простоте мысль. А умелым полицейским вы могли бы стать?

В определенном смысле это легче. Полицейский всегда идет следом.

А вот и нет. Хороший полицейский должен уметь опережать на два шага любого преступника и в некоторой благородной расслабленности поджидать его там, куда тот стремится скрыться. Логично?

Да. Вполне.

А чтобы опережать его, нужно что? Шевельнуть мозгами раз. Отвлечь внимание преступника чем-то другим два. Наконец, заставить преступника считать себя... в смысле меня... да полным идиотом с какими-то незначительными отклонениями от классического типа этого всемирного персонажа. Ну... не обязательно, скажем, пускать слюни... понимаете меня, да? Но привязаться в пивном погребке к двум совершенно посторонним людям, да еще с шумом арестовать их ни за что ни про что это сыграет, как вам кажется?

Вообще-то нам просто некогда, сказал Алексей. Мы хотим отбыть завтра же-с конвоем.

И даже не "с", а "под", энергично помахал пальцем шерифф, Разумеется. Вы не опоздаете ни на минуту. Машину вашу, как вещественное доказательство, приобщат к колонне...

А зачем все это? спросил Алексей. Саня посмотрела на него с тревогой.

При ограблении эти негодяи застрелили шестерых. Из них только один был вооружен охранник. Я уверен и причины для этой уверенности у меня есть, что они скрываются в нашем городе. Скрываться же они могут только в одном случае: если угрожают кому-то из жителей. И мне очень не хотелось бы...

Я даже знаю кому, сказал Алексей. Аптекарю.

Вот как? Шерифф приподнял бровь.

Да. Мы заходили к нему... так... пятьдесят минут назад. Аптекарь нервничал страшно и все пытался нас из аптеки выставить. И... как бы сказать... В общем, я почти всегда понимаю, один человек в доме или несколько. Так вот было несколько. Но на глаза показался только один. Очень испуганный.

Интересссно... просвистел шерифф. Аптекарь. Это интересно.

И он надолго задумался. Саня наконец перестала вслушиваться в разговор и отхлебнула портер, сильно отдающий жженым сахаром. Сухари, черные, с перцем и солью, были превосходны. Ей определенно нравилось здесь...

Она знала, что допускать этого нельзя как нельзя, скажем, привязываться к человеку, которого намерена оставить. Но поделать с собой она ничего не могла.

А вы бывали когда-нибудь снаружи во время Бала Демонов? тихо спросила она шериффа. Ведь могло оказаться так по служебной надобности...

Шерифф покачал головой:

Нет, добрая госпожа. Окажись я под небом в такой час и уцелей, меня тут же сместили бы из шериффов. Как моего предшественника, шериффа Авду. Таков закон. Суровый, но справедливый.

Авда был шериффом? удивилась Саня. Вот никогда бы не подумала.

Авда был замечательным шериффом. Таких просто не бывает. Мы много потеряли с его уходом... отстранением. Но иначе было нельзя. Хотя бы просто по соображениям справедливости. А в благодарность за все Авде разрешили жить в городе. Но он все равно пропадает в лесу.

Мы его подвезли сегодня, сказал Алексей. Я никогда бы не подумал, что такой человек может быть шериффом или солдатом. Тем, кто носит оружие.

Вы не видели его в то время. О-о... Шерифф улыбнулся и тут же спрятал улыбку. Значит, аптекарь... вернулся он к размышлениям. А Авда живет у него на чердаке. Это хорошо...

Саня увидела вдруг, что у Алексея сделались странные глаза. Потом он осторожно оглянулся. Она посмотрела в ту же сторону, но не увидела ничего: спины сидящих, дальше какие-то обрывки лиц и рук в струях плывущего подсвеченного дыма... Тогда она отвела взгляд, но не совсем, а так, чтобы "линзочка" прошла по этим лицам и спинам. И ей показалось, что там мелькнуло... нет, не знакомое но чужеродное здесь... Она не могла определить и назвать это, но вот заметила мельком и почувствовала... ощутила как осклизлое прикосновение.

Через два стола от нас, тихим шепотом и почти не шевеля губами проговорила она. К нам спиной, у стены.

Алексеи молча кивнул.

Кто? понизив голос, спросил шерифф. Алексей сделал в сторону Сани жест: молчи. Сам на столешнице показал пальцами идущего человечка, потом второго, идущего следом. Приложил ладонь к уху будто прислушивался. Похлопал себя по груди там, где обычно у мужчины лежит бумажник. Изобразил выстрел из пистолета. Потер палец о палец.

Шерифф понял. Что уж тут было не понять...

Я... начал было он, но Алексей покачал головой и встал сам. Неверным шагом, натыкаясь на углы столов, он приблизился к названному и остановился, покачиваясь и сверля его взглядом. Все сидящие стали оборачиваться. Наконец обернулся и последний...

Саня испытала легкий эстетический шок. Человек был безобразен, причем совершенно невозможно было уловить, в чем конкретно безобразие состоит. Ну да: бородавки, слипшиеся жидкие волосы, допотопные очки с толстыми выпуклыми стеклами, кривой нос, вывернутые губы, редкие неровные зубки все это имело место, но лишь подчеркивало общее ощущение, а не определяло его. Человек с такими чертами может быть если не красив, то вполне сносен. Здесь же уродство определялось чем-то другим.

Поразмышлять на эту благодарную тему ей не пришлось.

Гнусный очкарик начал неуклюже приподниматься и вдруг неуловимо быстрым движением оказался на столе. Хватай, хватай! закричали сразу несколько голосов. Он пнул кого-то в голову и перепрыгнул на другой стол, потом на третий. Шерифф встал в проходе, в руке у него оказался курносый серый револьвер.

Эй ты, там! Как тебя!.. Кончай дебош, выходи! А ну-ка, ребята, все сядьте, да поближе к стенам! Голос его был низкий, как из бочки.

Шерифф, он же Ивана убил... в ужасе простонал кто-то. Он же его насмерть!

Мы его схватим! Эй, ты!..

Да ты и триппер не схватишь, презрительно сказал кто-то за плечом Сани. И...

И голова шериффа словно взорвалась то ли в беззвучии, то ли в таком адском грохоте, который уже не воспринимался как звук, а как некая особая тишина. Осколки и брызги разлетались медленно, и тело еще продолжало начатое движение, но уже конвульсивно, без тормозов руки взмахнули, будто пародируя движения пьяного дирижера, ноги шагнули, опережая тряпично изогнувшееся туловище... Саня почувствовала твердую руку на своем горле такую твердую, что даже рефлекторно не попыталась вырваться.

Алексей обернулся...

Второй выстрел она не услышала, а почувствовала: удар по уху. Алексей упал.

Тогда она закричала. Рука сжала ей горло, но она все равно кричала. Тогда ее ударили по голове. Удар был безболезненный, только белая вспышка под черепом и горячая струйка за ухо.

Тихо всем! сквозь все проник голос. Иначе я пристрелю эту сучку! Косой, вылазь, хватит яйцами крутить!

Из глубины зала появился очкарик. Он бежал боком как краб. В руке у него было горлышко разбитой бутылки. Походя он ткнул им в лицо какого-то мужчину тот не успел отпрянуть...

Хватит, я сказал!!!

А чего они все...

В машину. Быстро!

А ты чё...

Я сказал быстро.

Саню потянули к дверям. Она попятилась. Очкарик отпирал засов. Кто-то закричал, но крик был заткнут выстрелом. Холод и водяные брызги ворвались с улицы, запах мокрых камней и запах гнили. Страха не было: будто нажали кнопку, отключающую страх. Поток воды обрушился сверху, поток ледяной воды. Захлопнулась дверь, оставляя Саню один на один со смертью.

Рядом заворчал и закудахтал мотор. Прорезав фарами ливень, вывернул из-за угла автомобиль. Верх его был из какой-то черной лоснящейся ткани. Тот, кто держал Саню, открыл заднюю дверцу и втолкнул вшвырнул ее внутрь. Под ногами было что-то мягкое, Саня посмотрела и узнала. Это был аптекарь. Когда они успели?.. мысль засела в голове. Аптекарь дышал, но явно был без сознания. Тот, кто тащил Саню, сел рядом и захлопнул дверцу. Мотор закудахтал по-другому, машина тронулась.

И только тут она в полной мере осознала: Алексей мертв.

Она осталась одна.

Глава восьмая

В это самое время раненный в ногу человек ковылял по каменистой тропе, идущей под самым обрывом знаменитых Пурпурных Утесов, давших свое имя одному из самых старых приморских городов Конкордии порту Порфир. На человеке была темножелтая одежда царского толмача, высокие охотничьи сапоги и кожаный шлем, скрывающий верхнюю половину лица, но имеющий прорези для глаз. Рана его, поначалу казавшаяся несерьезной, несколько дней назад загноилась, и сейчас наряду с распирающей болью он испытывал дурноту и слабость от внутреннего жара. Иногда дурнота была такой сильной, что человеку казалось, что он пропадает на время и потом появляется уже в другом месте. Поэтому он очень боялся, что прошел мимо тех, кто ждал его...

Но он не прошел мимо.

Только что рядом не было никого, и вдруг из камней встали двое и стремительно и бесшумно подбежали к нему. Такой беззвучный бег бывает только во сне не бег, а полет в дюйме над землей.

Учитель Эфрон? Вы... наконец-то...

Он видел их с трудом, потому что глаза его высохли.

"Стрелы Небес равно поражают море и землю", произнес он условленную фразу.

"Так почему Гектор умер, а Одиссей живет?" ответил один из бесшумных и подхватил Эфрона, который стал оседать на камни.

Потом ему дали палочку, чтобы зажать ее в зубах, и один из бесшумных держал его за плечи, а второй что-то делал с его ногой. Не однажды среди дня возникала ночь, Эфрон видел черное небо в бриллиантовой сетке звезд. Такие сетки носили на черных волосах жены Авенезера. Их было семь, по обычаю Степи, но Эфрон знал, что Авенезер любит лишь двух. Наконец боль отдалилась, оставив по себе тяжелую память и немоту, небо покрылось мягкими облачками, какие возникают в Степи в жаркий безветренный день над теми местами, где можно копать колодец, и в уши упорно, прогоняя звон, втискивался короткий звучный плеск. Странно, но видеть он мог только то, что справа; то, что слева, было холстом, еще не тронутым кистью художника. Потом вдруг Эфрон понял, что это действительно холст: белое толстое пузо паруса. Тогда он уснул.

Он проснулся от прикосновения к плечу. Была непроглядная ночь. Сразу отовсюду доносился варварский ритмичный рокот.

Учитель, сказал тот, кто его разбудил, нас занесло в Терку. Ночью мы здесь не пройдем. Можно рискнуть и бросить якорь, а можно уйти на север, к Еликониде. Распоряжайтесь.

Как нас вообще могло занести на Терку? выразил удивление мгновенно проснувшийся Эфрон. Это же Бог знает где в стороне от...

Южнее сторожевики, терпеливо объяснил отважник. Там пути не было.

Понятно, согласился Эфрон. Правьте к острову. Кстати, как вас звать?

Меня Белаш. А его Йотан.

Отлично... И Эфрон внезапно заснул опять.

На остров они высадились в начале сумерек. Уже видны были сомнительными силуэтами сосны на дюнах. Белаш и Йотан выволокли нос ветренки на песок, вынесли вперед и вбили в землю якорь на случай прибоя. Пока что вода была наитишайшая, как в осеннем пруду. Потом они оба деликатно отошли в сторону и шумно помочились.

Эфрон, стараясь двигаться осторожно, перебрался через борт. Нога не болела, но подгибалась в колене. Вообще во всем теле была противная мягкость как после приступа малярии. Он знал, что рано или поздно это пройдет.

Если его не убьют раньше...

Такой исход был более чем вероятен.

Белаш и Йотан разминали ноги, подпрыгивали, потом провели молниеносный бесшумный поединок на воображаемых мечах. Они были похожи на молодых пардусов.

Он вспомнил то, что видел в Степи. Тысячные хоры высоких и тяжелых, будто отлитых из меди, солдат. Они маршируют в сапогах из толстой конской кожи, в коротких кожаных юбках, и дрожит земля, по-настоящему дрожит, пыль течет с потолка... Каждый способен вырвать из земли дерево толщиной с ногу, ударом булавы проломить стену в три кирпича, поднять на плечах коня. Проходит один хор, второй, третий... десятый... Потом идет конница: деревянные щиты на груди коней, из железа и кожи доспехи на всадниках; копья с разноцветными кистями строго вверх, тяжелые кривые бронзовые мечи, по форме напоминающие древние малхусы, но чуть поуже, заточка на полтора лезвия у седла с одной стороны; с другой легкие двугорбые луки и колчаны с белоперыми стрелами...

Вся эта силища уже, наверное, грузится на корабли.

Эфрон, тяжело дыша, прошел шагов двадцать и присел на полупогребенную в песке корягу.

Последняя неделя далась ему тяжело. Много тяжелее, чем предшествующие годы опасной двойной службы.

Но сейчас об этом нельзя даже думать. Он тронул рукой шлем на голове. Хорошая защита, но вряд ли стоит испытать пределы ее надежности...

Наверху из леса беззвучно выплыла сова. Села на обломок сука изуродованной ветрами сосны, стала смотреть вниз. Моря она не любила. Но сейчас ее любовь или нелюбовь ни на что не влияли. На песке прыгали и возились два человека. Она видела их ясно и отчетливо. И что-то серое, неподвижное, вроде давно истлевшей кучи тряпья или водорослей, серело почти у самой воды. Она мельком окинула взглядом эту кучу и отвела глаза. Стала смотреть на настоящих людей. Потом то, что заставило ее сюда прилететь, исчезло. Сова некоторое время обалдело крутила головой, потом снялась и полетела обратно в уютный лес. Все происшедшее тут же исчезло из ее темной, но цепкой памяти, и она уже не помнила, где была и что видела.

А Эфрон отметил появление чьего-то тайного присутствия, легкого, как дуновение ветерка, прошедшего мимо, и решил про себя, что посещение проклятого молвой острова было, наверное, ошибкой. Но решил он это, не нарушая внутреннего молчания и не позволяя зазвучать ни единой нотке эмоций...

Он чуть не убил меня!

Первой реакцией Алексея было удивление. Он все же успел повернуться боком и рухнуть под стол, но настолько в последнее мгновение, что пуля рванула полу его куртки и оставила ожог на ребрах. Из-под стола он видел все и понимал, что сейчас ничего сделать не сумеет: бандит держит ствол у виска Сани и может успеть выстрелить тонкая пулька "Марголина" убивает не мгновенно даже при самом убийственном попадании. Тем более что рядом второй, похоже, патологический негодяй. Так рисковать Алексей не имел права.

Самый опасный момент был, когда бандиты покидали погребок: они могли бросить Саню и пристрелить ее просто так, за ненадобностью. Алексей держал на директриссе того, кто вел девушку, прикрываясь ею от возможных выстрелов. Если он толкнет ее... Но бандит выстрелил куда-то вправо и быстро, как крыса, скрылся с Саней за дверью.

Алексей метнулся к убитому шериффу, подхватил его выпавший револьвер и распрямился уже перед стойкой.

Запасной выход?

Есть. Виночерпий понял, повернулся и побежал. Алексей перепрыгнул через стойку, вслед за ним одним прыжком пересек по диагонали заставленную черт-те чем кухню, роняя позади себя тарелки и кастрюли, и оказался перед голубой облупленной дверью. Виночерпий дрожащими руками вынимал болт из засова.

Бал продолжается... шепотом предупредил он.

Знаю.

Вы окажетесь за углом...

Понял.

Он сразу сделался мокрым: у двери было по колено, сверху будто ведрами лили... Через миг в шаге от него вспыхнули направленные вправо фары, зарычал мотор. Алексей шагнул вперед, под пальцами скользнуло что-то осклизлое и мокрое. Он мертво ухватился за какой-то выступ, его рвануло, поволокло, мотнуло на повороте... Машина остановилась. В свете вспыхнувших на миг стоп-сигналов Алексей заметил прилаженное сзади запасное колесо. Бандит, державший Саню, впихнул ее в машину, сел сам. Алексей встал ногами на бампер, повис на колесе. Так можно было ехать долго. Но такого намерения Алексей не имел...

Если бы не тент, он мог бы дотянуться до Сани рукой.

В салон через окошко заднего вида он посмотрел только раз, убедился, что пока все в порядке, и пригнулся пониже. Все же сейчас его было видно лучше, чем ему.

Машина резко тормознула, припав на передние колеса. Дважды пролаял клаксон. Хлопнула дверь дома, потом сквозь шум падающей воды донесся звук шагов. Ты, пидор горбатый, греби скорей! закричал очкарик, открыв свою дверцу. Слушай, Толян, уйми его, а то я ни за что не отвечаю, сказал новый голос. Ну-ка, коза, двигайся... а этот что, еще здесь? Да ты на него ноги поставь, сказал третий. Тепло и удобно. Как знал, что вас отпускать нельзя, сказал новый, усаживаясь и закрывая дверь. Потом голоса зазвучали глуше, но на то Алексея и прозвали Ушаном, что слышать он мог самое неслышимое. Только двух последних не мог он различать по голосам, отличал их от очкарика, и все. Бедная девочка, подумал он, ей там между ними...

Впрочем, пока что бандиты на Саню обращали внимания не больше, чем на ненужную вещь. Переговаривались через ее голову... Ушли, и хорошо. Этих двух в воду, чтобы без следов. Бабок хватит на три года. Если не залупаться. Слышишь, Косой, это про тебя. Ну вот, чуть что, сразу Косой... А ты поостри. Поостри. Щас возьму вон, как разгонюсь да в дерево, поняли? Ага. Псих лежачий. Тут Монти Питона смотрел. Уссался. Спартакиада психов. Ну, там... по прямой дорожке пройти, в дверь пробежать, чтобы с башки верхушку не снести... А под конец кто вперед застрелится. Понял? Ну. Что "ну"? Ну, понял. Так вот. Косой. Устрою тебе финал спартакиады. А я все равно не бздю. А если бздну, так вы в форточки повылетаете...

Алексей не знал, остался ли город позади или же до шлагбаума было еще ехать да ехать. Просто дорога шла уже прямая, темная, и по сторонам стоял лес.

Слушай, а ты кто такая вообще? Чего ради в пивнушку поперлась? Саня молчала. Чё, молчит? Может, тормознем, в азишко ее разыграем? Побазарь еще, Косой, побазарь. Живо твой базар прикрою, понял? Да ладно, Матильда... я всего-то за девку хочу подержаться. Ты лучше на дорогу смотри. Нет тут дорог, одни направления...

Машину и правда трясло изрядно. Дважды подкидывало так, что Алексею казалось: не удержался, все. Но как-то вот удерживался. Наконец очкарик поехал помедленнее, и тогда Алексей достал "Марголин", перегнулся вниз и вслепую прострелил правое заднее колесо. Негромкий выстрел слился с хлопком лопнувшей камеры.

Ну ты козел, Косяра! сказал кто-то. Говорил, не гони. Эта телега тебе не "мере", понял? Иди теперь, меняй. Я под дождь не полезу. И так кашель давит.

Ага. И я вас буду всех на домкрате поднимать. Кстати, домкрат под задней скамейкой.

Ты бы его еще... Ну, Косой, смотри: простыну твою кровь пить буду.

Чё сразу мою-то... Вон у нас с собой есть.

Погунди.

Замки трех дверей щелкнули, все выбрались наружу. Один из тех, кто сидел сзади, поднес к лицу Сани пистолет: чуешь, чем пахнет? Давно не чистили, сказала Саня. Алексей лежал в канаве, ждал. Очкарик, грязно ругаясь вполголоса, выволок из машины громоздкий домкрат, стал его прилаживать. Наконец со скрипом кузов машины стал приподниматься. Алексей рассмотрел револьвер шериффа. Хороший калибр, где-то между десятью и одиннадцатью очевидно, сорок первый. Гильзы латунные, порох промокнуть не должен. Самовзвод есть, но лучше не рисковать и воспользоваться ручным... Из "Марголина" он вынул простую обойму и вставил другую с патронами, над которыми поколдовал прошлой ночью. Эти мягкие пульки теперь были разрывными...

Он дождался, когда бандиты, беспокойно мнущиеся под ледяными струями, окажутся чуть в стороне от Сани, встал и выстрелил с двух рук. Оба упали, как кегли. В два прыжка Алексей преодолел расстояние до третьего тот уже привставал, поворачивался и что-то вытаскивал из-за пазухи и ударом ноги в челюсть заставил его на некоторое время расслабиться.

Алеша... Санечка обхватила его за плечи, уткнулась лицом в мокрое и грязное. Господи... я ведь подумала... я же видела сама...

Все хорошо. Он обнял ее и вдруг погладил по голове. Все хорошо, ты не думай...

Я уже хотела их бомбой...

Да. Я представляю.

Что ты представляешь...

Постой. Погоди. Еще не все. Садись пока в машину, не мокни зря. Да и... не смотри лучше. Хорошо? Она с трудом оторвалась от него.

Да. Может быть, тебе... помочь? Как-нибудь?

Нет-нет. Просто сиди. И ничего не бойся. Меня все-таки очень трудно убить. А пока я жив тебя убить еще труднее.

Саня послушно села впереди. Тело было невесомым. Она откинулась назад и закрыла глаза.

Пятнышко тускло, но светилось.

Оба, в кого он стрелял, были мертвы несомненно. И тому и другому пули попали в шею, перебив позвоночник, порвав спинной мозг. Но Алексей на всякий случай дострелил обоих, послав по пуле над переносицей. Здесь, конечно, могло и не быть умельцев использовать мертвецов. Но они могли и быть.

Теперь же, с уничтоженным третьим глазом, мертвецы имели ценность разве что для воронов...

Простреленное колесо очкарик успел снять и откатить в сторонку, но до запаски не добрался. Алексей обшарил его, извлек из карманов нож, опасную бритву, из-за пояса наган. Потом, ухватив мягкого очкарика за ремень и за воротник, в два приема засунул его под машину так, что наружу торчали плечи и голова, и стал опускать домкрат. Когда ось тяжело легла очкарику на грудь, он очнулся.

Ты, гад! Ну-ка, пусти! и попробовал машину отпихнуть, потом ударил кулаком. Боль в разбитых костяшках его отрезвила. Ё... о-ох... убе... а-а!.. Убери это...

Плохо, да? сочувственно спросил Алексей.

Ты?! Изумлению очкарика не было предела.

Собственной персоной, кивнул Алексей. Теперь скажи быстро: "Простите, дяденька, я больше не буду".

Да... ой!.. не надо, не надо! Простите, дяденька, я... я больше не бу... не бу-уду... Он вдруг захныкал.

Не верю, сказал Алексей.

Я не бу-уду больше!.. теперь он ревел громко. Алексей ждал этого момента но все равно чуть не упустил его. Чужая воля, проникшая в очкарика, оставила его. Будто чья-то чрезвычайно длинная рука отпустила горло этого негодяя и теперь сокращалась, ускользая куда-то как сокращается и ускользает лопнувшая резиновая нить... Но Алексей в отчаянном броске ухватился за эту руку за мизинец, за самый кончик ногтя и теперь несся сквозь неполный мрак над странной красной землею. Рука ускользнула в пещеру или туннель, он следовал за нею как привязанный. Перевернутые картины, похожие на фрески ада, мелькали вокруг. Глаз не успевал различить детали. Потом был ночной лес, сплошь заросший осклизлыми светящимися папоротниками. Огромные стоохватные дубы брезгливо поднимали сучья... Потом был брошенный городок, через который будто прокатился исполинский чугунный шар: заполненная водой прямая глубокая вдавленность, по сторонам дома, растертые в пыль, чуть дальше просто развалины, а еще дальше вполне целью домики, маленький белоснежный храм, базарная площадь с длинными каменными прилавками... Движение стало медленнее, плавнее. Надвинулись горы: невысокие, каменистые, с бедной растительностью в ложбинках. Крепость, почти неотличимая от скал. На стенах стражники в красных плащах и с длинными копьями. За стенами...