Лорд... ваш муж... знал его.
просто не могло быть. Такое вообще бывает только в романах. Я никогда не
слышала, чтобы такое происходило в жизни. Совершенно невозможно, правда?
Ох, я что-то не то несу... Вы ведь любили его... Убийц, конечно, нашли?
произошло... она была заперта изнутри. И - совершенно невозможно...
непроизвольно оглянулась - но там была лишь лестница наверх...
был уже почти не здесь.
знала...
вдруг зыбким. Ты ведь совсем не знаешь его, предупредила дуэнья - там,
внутри. Ах, тетушка, засмеялась Светлана, мне это так безразлично! И
вообще - не трогайте меня. Не трогайте. Я - всё - сама...
удары: первый... второй... третий... четвертый.
прогуляться ли нам хотя бы по двору?
забарабанил в дверь. Глеб вздрогнул и перестал улыбаться. Светлана шагнула
к окну, приподняла штору.
шумно. Глеб, не старайтесь принимать ее слишком всерьез.
фамилия Нолан, племянница Лоуэлла, не походила ни на кого - и тем была
знаменита. В свои двадцать шесть она успела четырежды побывать замужем,
носила яркие платья, фасоны которых придумывала сама - и всегда угадывала
моду будущего сезона; любые деньги в ее руках вели себя странно - исчезали
или умножались: так, однажды Олив четыре раза подряд сорвала банк в
рулетку, оставив казино на целый вечер без денег и став богаче на
четыреста тысяч фунтов; этого ей хватило ровно на полтора месяца. Никто
толком не знал, на что она живет; по ее словам - на выигрыши в
тотализаторе. В это было легко поверить. О ней сплетничали: что она пьет
наравне с мужчинами, что перепробовала все известные наркотики, что
участвовала в скандальных спиритических сеансах доктора Файрбразера,
позировала голой мастеру Тиму Лофтону, играла в театре "Любовное поветрие"
в Эннансиэйшн, была в плену у пиратов и бежала оттуда, соблазнив троих
своих охранников, на пари пешком пересекла Остров от Порт-Элизабета до
Кассивелауна, была абсолютно независима как в суждениях, так и в лексике,
называя предметы своими именами с непосредственностью пейзанки... короче,
ничем не напоминала своего тихого, малозаметного и мягкотелого дядюшку.
запах дешевого табака, усталость - и глубокую, неявную несчастность. А
Олив в ответ чувствовала в ней родственную душу и готова была сделать
многое, чтобы хотя бы вот эта штакетина с потрясающей гривой и странными
глазами не превратилась через десяток лет в усталое чудовище, скучающее
посреди жизни...
Олив была в мягком, тонкой бежевой шерсти, наряде: блузе с овальным
воротником, подхваченной на тонкой талии широким коричневым поясом, и
просторных, сужающихся вниз брюках с пуговками на икрах. Тисненой кожи
полусапожки завершали ансамбль.
я поздороваюсь с тобой! - и, целуя, шепнула на ухо: - А он ничего,
симпатичный...
заочно, - она шагнула к Глебу и протянула руку для поцелуя. - Я видела
Кита Вильямса, и он сказал, что есть такой прекрасный парень по имени Глеб
Марин. Я рванула в дом лорда, а там уже хозяйничает Красный Крест. Тогда я
- сюда. Не каждый день выпадает знакомство с настоящим героем.
канонерки. А я ничего не сделал...
стала вокруг него ходить, и когда поднялись на борт, оказалось - там все
мертвые! Кит - это он и поднимался - сказал, что комендоров убило
взрывами, капитан умер от ран, а те, которые были в машине, задохнулись от
дыма. Не смогли выйти - заклинило дверь...
умирали, умирали... - она отвернулась.
ужасно. Все - ужасно. На каждом шагу... Найдется в этом доме глоток бренди
для усталой женщины?
инкрустированного костью низкого столика, и старый Гарри, лакей Лоуэлла,
знавший Олив с пеленок, принес бутылку "Эвридик", бокалы, налил: на треть
Олив и Глебу, на полпальца - Светлане. К вину были поданы ягоды лианы и
ломтики мармеладных груш.
слава и женщины. До дна.
бокал. Это неизбежно. Это рок всех мужчин, подошедших к ней ближе чем на
семь футов. Может быть, оно и к лучшему... потому что Олив свободна, а
я... Ой, а о чем это я думаю? - фальшиво спросила она сама себя - и
устыдилась фальши. Нравится он мне, вот и все, и что теперь? Красивый,
смелый, воспитанный... нравится. Да только что с того? Я жена Сайруса, и
буду ему верна... пока он со мной не разведется. То есть еще год я буду
ему верна. Ну не глупость ли? Боже, я даже не пригубила, а мысли у меня
уже пьяные. Что будет, если захмелею? Полезу отбивать его у Олив?
Смешно...
прошвырнуться ли нам верхами, черт возьми? Я вообще не понимаю, как это у
вас получается сидеть дома. Меня всю трясет... У дядюшки Ло есть совсем
неплохие лошадки.
конюшен. Гарри, дядюшка не спит? Проводи меня к нему...
слегка-ошарашенный.
они... Я тогда не знаю, что сделаю...
осталась в прежнем, а Глеб в последний момент решился: в последнюю минуту
сменил школьную курточку на чью-то потертую кожаную охотничью,
предложенную ему Гарри. В ней было жарко, но он терпел. Один револьвер
"сэберт", пятидесятого калибра, с картонными картечными патронами в
барабане, покоился в кобуре на боку; второй, "сэберт" же, но с удлиненным
пятидюймовым стволом и пулевыми патронами, был заткнут за пояс. Осторожнее
с этим, ткнула в него пальцем Олив, случайный выстрел - и сто женщин на
всю жизнь останутся несчастными... У него не хватило сил не покраснеть.
подобает телохранителю, но потом дамы со смехом затащили его в середину, и
вдруг - стало легче. Даже совсем легко. Оказалось, можно непринужденно
смеяться, и шутить, и рассказывать разные истории из школьной жизни -
благо их накопилось достаточно. Не забывая, разумеется, оглядываться по
сторонам... Впрочем, шутки сегодня не получались. Не получались вот, и все
тут.
всегда, и больше, чем обычно, было какой-то неправильной, обманной
веселости. Будто мальчишка, получивший оплеуху, отскакивает и кричит,
хохоча: не больно, не больно, не больно! Размазывая кровь и слезы...
Дважды попадались группы уличных акробатов, на углу у памятника Розену
маленькая толпа пела что-то по листочкам; по Рипаблик-лэйн проезд был
ограничен, рухнул фасад древнего дома Морского купеческого собрания, и
Олив увлекла всех на набережную, где в обычные дни появляться верховым
было не то чтобы запрещено - не принято. Но сегодня, разумеется, был не
вполне обычный день. На набережной разрушения были огромны. Несколько
домов сгорели дотла, деревянное здание таможенного суда нелепо покосилось,
и от него старались держаться подальше. Публики было неимоверное
количество. Газон перед Оперным театром превратился в подобие свалки
вещей: сюда стаскивали все, что уцелело в развалинах. Здесь же монахини и
послушницы из православного монастыря собирали пожертвования в пользу
лишившихся крова. Леди Светлана опустила в подставленную кружку портмоне,
даже не открывая его. Олив сняла с пальца перстень, а Глеб, стиснув от
стыда зубы, выудил из кармана три соверена - ровно половину своего
состояния - и подал чернобровой девочке в белом глухом платке. "Дзякую,
панове", - сказала девочка. У нее были яркие пухлые губы. Такой-то что в
монастыре делать, сердито подумал Глеб, глупость какая...
Махров Алексей
Мороз Александра
Громыко Ольга
Лондон Джек
Свержин Владимир
Корнев Павел