остается только сообщить тебе, что содержали нити микрозаписей
информирующего блока. Этот блок состоял из пятисот рамок, причем каждая
рамка имела нить емкостью в сто миллиардов знаков. Все они подверглись
дешифровке и дали совершенно конкретную информацию,
планета, выбранная "Овератором" для наблюдений, аналогична Земле, пригодна
для жизни разумных существ, эти существа есть на ней, и они достигли высокой
степени цивилизации.
"Овератора" приходилось выпускать информационные бюллетени чуть ли не каждые
два часа. Вряд ли ты можешь представить нашу радость, когда стало очевидно,
что первая же попытка отыскать себе братьев по разуму увенчалась таким
успехом -- "таукитяне", как и мы, дышали кислородом, имели четыре
конечности, среднюю массу и размеры, черты лица, объем головного мозга,
развитую речь -- словом, все, все, как у людей.
феноменальном открытии мне почему-то рассказывают грустным тоном.
тождество среднего жителя Земли и среднего "таукитянина", -- она с
автоматической педантичностью, используя имеющиеся у нее параметры каждого
земного индивидуума, подобрала для каждого человека аналогичного
"таукитянина", похожего на него, как две капли воды.
"Овератор" заявил об абсолютном тождестве планет. Но коль скоро по программе
при наличии в системе Тау Кита разумных существ все внимание должно быть
перенесено на них, машина не задерживалась на физическом описании самой
планеты, а принялась скрупулезно доказывать в каждом частном случае, что
некоему Адамсу Ару, род. Мельбурн, 2731 г., аналогичен таукитянский Адамс
Ар, род. Мельбурн, 2731 -- 2875 гг.; Мио Киара, род. Вышний Волочок, 2715
г., имеет космического двойника с земным именем Мио Киара и тоже род. Вышний
Волочок, 2715 -- 2862 гг. И так далее, для каждого из людей, которые в
момент отлета "Овератора" жили на Земле.
просчитались, ведь это действительно было бы чудо, и до этого чуда было
рукой подать, ох, как обидно... -- Так повторите, черт побери, эксперимент!
Что, энергия? Соберем! Фасеточный мозг? Ерунда! Должен лететь человек --
вопрос только в том, чтобы найти такое состояние человеческого организма, в
котором он сможет перенести переход Эрбера...
координаты его обратного выхода были смещены; но не в пространстве -- во
времени.
времен примитивной медицины, которого попеременно суют то под холодный, то
под горячий душ: запуск "Овератора" -- переходы Эрбера -- "таукитяне" совсем
как мы -- ура! -- бултых в холодную воду -- никаких "таукитян" -- машина
торчала на Земле -- переход Эрбера не состоялся -- минуточку! -- все было, и
даже не в пространстве, а во времени... а куда. собственно говоря, во
времени?
ринулся:
хотя бы средние годовые земных температур...
у нее никогда не бывало и какие только я мог придумать. Смотрела так, что я
понял: все эти сюрпризы фасеточного мозга -- это еще ничто. А вот сейчас она
скажет что-то страшное.
каждому человеку, параметры которого он имел, он подобрал гипотетического
"таукитянина"; и сведения об этих "таукитянах" на одну дату отличались от
данных, которыми могли располагать люди.
невероятно. Так вот: для каждого "таукитянина", то есть для каждого
человека, "Овератор" принес, кроме даты рождения, и год... смерти.
я не мог, не хотел понять того, что она мне говорила.
холодными, лучистыми, словно составленными из осколков зеркала, глазами.
и мне оставалось только смотреть на нее, и я стал думать, что она опять не
такая, как днем, и не такая, как час назад, и что если когда-нибудь людям
являлись с того света прекрасные девы, чтобы возвестить смерть, -- они были
именно такими. Только немного помоложе. Они говорили: "Ты умрешь" -- и
человек верил им и умирал. Им нельзя верить. А поверить так и тянет, потому
что их явление -- это чудо, а у кого не появится неудержимого стремления
поверить в чудо? Нет, Сана -- это чудо, в которое верить нельзя. Если я
поверю -- я оцепенею от страха, потому что жить, зная, что завтра ты умрешь.
невозможно. Это не будет жизнь. Это будет страх.
Поздно. Иди сюда.
Она опустила руки и посмотрела куда-то выше и дальше меня.
проснулся и не открывал глаз, а рассматривал короткие прямые полосы, которые
с медлительной неумолимостью проплывали слева направо в глубине моих
закрытых век. Эти полосы сначала были серебристыми, не очень тяжелыми; но
мало-помалу они начали приобретать тягостную матовую огненность плавящегося
металла. Вдруг они сорвались с места и понеслись, замелькали, словно пугаясь
моего пристального разглядывания... Я не выдержал и открыл глаза -- это был
просто лунный свет, но мне вдруг вспомнилось какое-то нелепое выражение,
которое я вычитал в одной старинной книге еще там, на буе, но никак не мог
понять, что это значит: "кинжальный огонь". Я попробовал повторить это
выражение несколько раз подряд, но от этого смысл еще дальше ушел от меня,
растворился в созвучии, пронзительном и жужжащем... Я понимал, что дело не в
этом неугаданном смысле двух глупых слов, а что случилось что-то
непоправимое, жуткое до неправдоподобья... И словно призрачное спасенье,
подымались из черного елового своего подножья снежные горы. Я вспомнил, что
хотел уйти туда, и резко поднялся. И только тогда понял, что я не один.
спала. А спала она так спокойно, на правом боку, подложив руку под щеку.
Если бы я знал то, что знает она, и вдобавок был бы женщиной, я бы делал,
что угодно, но только не спал. Я наклонился над Саной. Но я забыл, что
спящих людей нельзя пристально разглядывать. Я давно не смотрел на спящих
людей. Брови ее дрогнули, и она начала просыпаться так же медленно и тяжело,
как и я сам. Тогда я испугался, что вот сейчас она проснется окончательно, и
сразу вспомнит это... Я наклонился еще ниже и стал ждать, когда она откроет
глаза. Она их открыла, и я стал целовать ее, не давая ей ни думать, ни
говорить. Она тихонечко оттолкнула меня, но затем сразу же притянула обратно
и заставила меня опустить голову на подушку. Потом положила мне руку на
глаза и держала так, пока не почувствовала, что я опустил веки. Она хотела,
чтобы я заснул, и я послушно притворился спящим. Тогда и она снова улеглась
на бок, аккуратно подложив руку под щеку, и я услышал, что дыхание ее сразу
же стало тихим и ровным. Она спала. Все было правильно -- она спала, я был
рядом и сторожил ее.
и уверенным, потому что я знал теперь, что мне делать. Я должен повседневно,
поминутно отдавать себя Сане. Как это сделать, это уже было все равно. Так,
как она сама этого захочет. Сейчас, пока она еще спит, нужно собраться с
мыслями и продумать; как прожить этот день, первый день этого года. И даже
если их осталось совсем немного, этих дней, каждый из них должен быть
по-своему мудр и прекрасен. Я невольно оглянулся на Сану -- она смотрела на
меня с кажущейся внимательностью, а на самом деле -- куда-то сквозь меня, с
той долей пристальности и рассеянности, которая появляется,если смотришь на
что-нибудь долго-долго. Значит, проснулась она давно.
как проснулась?
вечером. -- Сначала ты спал; а шесть часов сна тебе необходимы. Потом ты
думал -- я не могла тебя отвлечь, потому что ты сейчас будешь много думать,
а тратить на это дневные часы нерационально. Тебе нужно работать. Учиться
работать. Учиться работать быстро. Не забудь, что к тому ритму жизни,
который, несомненно, поразил тебя, мы пришли за одиннадцать лет. У тебя
будет меньше времени, но я помогу тебе.