была бы газом, весьма трудно обращающимся в жидкость. Кому как не вам,
Дмитрий Иванович, знать это.
рассматривать воду как первый член гомологического ряда спиртов, то и там
точки кипения и замерзания воды будут аномально высокими...
ряда, - перебил Сокололв.
бы отнести их к одному ряду. Вы не подумайте, - поспешил он предупредить
ядовитую реплику собеседника, - это не маниловщина, у меня практический
интерес. Я сейчас читаю студентам органическую химию, но в будущем
Александр Абрамович предполагает перепоручить мне и общую. А как строить
курс? Читать по Тенару или Берцелиусу - несовременно да и скучно.
Органическая химия - по Либиху и Жерару, здесь нет сомнения. А для
минеральной настоящей методы нет. Просто хоть плачь...
вопросу лишь полгода спустя, когда Менделеев вернулся из Германии.
свойствах водорода в органических соединениях, а Менделеев, хотя и писал
курс органической химии, но постепенно все больше уходил к физическим
проблемам.
Петербурга не выезжал - держали редакторские дела. Положение с журналом
было неважное. Энгельгардт, как и все увлекающиеся люди, быстро остывал и
все меньше участия принимал в работе. Успех соколовских статей подписчиков
почти не прибавил, издание оставалось убыточным и съедало добрых две трети
соколовского жалования. Зато после года бесплодных призывов начали
отзываться русские химики. То ли поверили, наконец, в журнал, то ли
последовали неодолимой потребности русского человека жалеть бедных и
убогих. Вернее всего, и то, и другое вместе.
неожиданностью. Кто бы мог подумать, что именно в малороссийской окраине
поверят в него?
по возвращении моем в отечество, с немалым удовольствием прочел в "Горном
журнале" весьма точные описания своих работ, а от брата Андрея извещен,
что вами же затеян и специально химический журнал..." - Соколов пролетал
глазами по строчкам, недоумевая, неужели не получал Николай Бекетов
обстоятельного письма, посланного ему от имени редакции? Или же просто
выжидал, чем закончится авантюра петербургских мечтателей, а теперь
извиняет незнанием собственную осторожность? Хотя, какое это имеет
значение? Главное - небольшая, но оригинальная заметка "Наблюдения над
образованием марганцовистой кислоты".
поставить в самый конец второго тома, датированного еще пятьдесят девятым
годом, но безбожно запоздавшего выходом. Это потребовало новых расходов,
но они себя оправдывали, поскольку в журнале вновь появилась оригинальная
статья.
Николаевич Зинин, отозвав хозяина в сторону, вручил ему несколько
исписанных листков и сказал, смущенно улыбаясь:
обижайтесь, но эту же работу я в Париж отошлю - Вюрцу. Русский язык за
границей мало знают. Но вам - первым.
издание новые силы, но все же этого не произошло. Статьи Менделеева,
заметка Бекетова, сообщение Зинина, да труды немногочисленных выпускников
распавшейся публичной лаборатории, вот и весь актив, которым они обладали.
Кто знает, может быть они сумели бы удержаться, если бы к хроническому
безденежью не прибавилась катастрофическая нехватка времени и самых
обычных человеческих сил.
был еще в заграничной командировке, и Соколову пришлось взять на себя весь
курс органической химии, а также химию аналитическую.
систематические, но при этом гнал прочь все, даже самые заманчивые
гипотезы. Такого курса еще никто и никогда не читал, подготовка занимала
много времени, но зато после лекции студенты не расходись молча, а
обступали лектора с вопросами.
преподавания. Главное в этом деле не сообщение фактов, факты можно узнать
и из книг, а личное общение с учениками. Главное - воспитани; Соколов,
пернявший это правило у Либиха, старался в первую очередь привить
слушателям любовь к своей науке и умение независимо мыслить.
засидевшись над книгами, которых у молодого преподавателя было великое
множество, оставались на ночь. Здесь готовились к экзаменам и диспутам,
писали кандидатские сочинения, и эта работа не прерывалась даже когда
Соколов неожиданно заболел сильнейшей простудой и не мог даже говорить
из-за непрерывных приступов трескучего кашля.
лекции, ни заниматься журналом. По счатсью, именно в это время в
Петербурге появился Павел Ильенков. Если бы не он, то окончился бы журнал
позорным крахом, немногочисленные подписчики не получили бы двух последних
номеров, а имена редакторов попали бы в списки банкротов.
оружейный завод и в столице почти не бывал, а Соколов лежал пластом.
Ильенков оплатил счета за типографию, собрал последние, оставшиеся в
редакционном портфеле рефераты, несколько новых написал сам, и четвертый
том журнала все-таки вышел полностью. Последняя книжка за шестидесятый год
заканчивалась кратким сообщением: "Издание Химического журнала на время
прекращается, поэтому подписки на 1861 год не принимают."
Соколова, не сняв шинели, не отцепив сабли, и словно споткнулся, увидав
слившееся с подушкой лицо друга. Смущенно крякнул: "Эк тебя угораздило!" -
присел на край стула, уперев сжатые кулаки в колени, сказал:
першило, Соколов натужно закашлялся, а когда оторвал ото рта платок, то
увидел, что его пятнают брызги крови.
каменными стенами. Рекомендовал отдых, поездку в Италию. Ехать было не на
что и некогда. Держали лекции и студенты, не забывавшие полюбившегося
преподавателя. Оставалась работа. Лаборатория на Галерной закрыта, но
бывшие владельцы сдаваться не собирались. Посоветовавшись, они сделали
тонкий дипломатический ход: мебель, приборы и остатки реактивов публичной
лаборатории пожертвовали унивеситету. Подношение университет принял с
благодарностью, но так как разместить свалившееся богатство в
профессорской было решительно невозможно, то волей-неволей химический
кабинет пришлось расширять. Под лабораторию выделили еще две комнаты с
высокими окнами и прекрасным наборным паркетом, но без газа и воды. Кроме
того, Соколов захватил кусочек коридора и маленький темный чулан,
совершенно, впрочем, бесполезный. В чулан сложили часть посуды, а сторож
Ахмет - безбородый старик-татарин, хранил там дворницкие инструменты.
переоборудовали, и, с благословения Александра Абрамовича, Соколов начал
занятия со студентами. Не со всеми, разумеется, а лишь с теми, кто с боем
вырывал себе право на кусочек лабораторного стола в аршин длиной.
тупая боль в груди и клокочущий кашель, да каждый год по осени зловредный
катар на месяц, а то и больше, укладывал его в постель. К этому неудобству
Соколов со временем притерпелся и даже поверил, что у него действительно
всего-лишь безобидный хронический катар.
На него снова навалилась удушающая, ватная слабость. Стало трудно сидеть,
тело тянуло вниз, пальцы непослушных рук дрожали, словно внутри билась
невидимая пружинка. Превозмогая себя, Соколов сжал кулаки, так что
хрустнули фаланги пальцев. Дрожь прекратилась. Вот так. Главное - не
распускаться. Что из того, что сейчас он точно знает свой приговор? Когда
две недели назад врачебная комиссия осматривала его, был поставлен
привычный диагноз: хронический катар, но Соколов, чьи чувства в этот
момент обострились невероятно, сумел услышать, а вернее, угадать, как один
из докторов шепотом произнес: "Ftisis Pulmonis", - а остальные согласно
закивали головами. Два этих слова на немудрящей медицинской латыни
означают скорую смерть. Ftisis Pulmonis - чахотка легких... Ну и что?
Врачи тоже могут ошибаться. Вот он сидит, живой, и ему даже лучше.
во всем мире сейчас мертвая тишина. И особенно над Россией. Мертво в
обширной державе, словно железный Николай поднялся из гроба и придавил
страну. Все, о чем мечтали семнадцать лет назад, теперь забыто, отменено
или исполнено в таком виде, что тошно вспоминать. А ведь первые признаки
сегодняшней тишины появились еще тогда. Хотя чаще она заглушалась всеобщим
галдением, но все же порой ее можно было услышать. Особенно явственно
ощущалось могильное молчание в самый, казалось бы, для того неподходящий
день: пятого марта одна тысяча восемьсот шестьдесят первого года.