Чтение 8–й страницы книги ~Близится утро~

- Да чтоб вам в аду леденеть! - крикнул я. И нагнувшись, потащил
Йенса вверх. Понимая, что делаю глупость. Что ему сейчас стоит
схватиться за меня, и утащить за собой в камеру? А сынок приведет
стражников...

Рыча, сжимая зубы Йенс выкарабкался из люка. Отполз на шаг.

- Страшно там? - спросил я.

Йенс молчал. А сволочной пацан попытался пнуть меня под коленку.
Хорошо, что этой пакости я ждал, отвел ногу - и вмазал ему очередную
затрещину.

Следующую он получил от отца.

- За добро не платят злом... - прошептал Йенс.

- Он душегуб! - пискнул пацан. - Отец, тебя накажут!

- Он вор... - тихо сказал Йенс. - Идем.

Снова вооружившись дубинкой и ножом я пошел за ними. Впритык, чтобы
не успели дверь в коридор захлопнуть.

Но они не пытались это сделать.

В комнате Йенс дал пацану ночную рубашку, а потом собственноручно
связал сына. Крепко связал, я наблюдал. Сказал:

- Ты спал. Ничего не знаешь. Проснулся, когда душегуб тебя ударил и
связал. Понял?

Пацан ревел.

- Не ори, тебе ничего не будет, - сказал Йенс устало. Взял тряпку,
что и ему кляпом послужила, заткнул сыну рот. И все - больше даже не
посмотрел в его сторону. Оделся сам, потом подошел, несколькими
движениями оправил мою одежду. Трудное дело - в рясу облачаться без
опыта... Обронил: - Капюшон... и нож спрячь. Иди не спеша. Молчи.

И двинулся к двери.

Глава третья, где я придумываю удивительную похлебку, но никто не
спешит ее попробовать.

Йенс шел впереди, я следом - пряча в рукаве нож. Не было у меня веры
Йенсу, да и быть не могло. И уж если предаст - то первым и погибнет.

Коридор был пуст, дверь, ведущая в часовню, заперта. Я увидел, что
Йенс слегка склонил голову, руки сложил святым столбом, и мысленно
возблагодарил Искупителя. За то, что строгий взгляд отвел в сторону, за
то, что шанс мне дал.

Никогда ведь такого не бывало, чтоб человек из церковных застенков
сбегал! Отпускали - бывало. Миловали, высочайшим указом, например, если
в повинном военоначальнике нужда у Державы возникла - тоже случалось.

Но чтобы человек убежал - никогда не слышал!

- Сейчас будут три поста, - сказал вдруг Йенс. - Первый пройдем
легко. Только не говори ни слова.

- А второй и третий?

- Третий тоже пройдем. Если второй пропустит. Думаю я, не мешай.

Когда меня вниз тащили, постов я и не приметил. То ли моих конвоиров
хорошо знали, то ли вниз пройти легче, чем наружу выйти...

- Шаг мельче и ровнее... - напомнил Йенс. - Остановлюсь - тоже стой.
Пойду - иди следом.

Первый пост был так неприметен, что я бы точно мимо прошел, сразу
подозрения охраны вызвав. Это была ниша в стене коридора, и там, за
маленьким столом, без всякого света, сидели трое монахов. Перед двумя на
столе лежали арбалеты: с тупыми стрелами, которые обычно не убивают, а
оглушают.

Перед третьим лежал лист бумаги и самописное перо, что почему-то еще
страшнее казались, чем оружие.

- Мир вам, братья... - сказал Йенс, остановившись.

Стражники убрали руки с арбалетов.

- И тебе мир, датчанин, - сказал монах с пером насмешливо. Словно
происхождение Йенса какой-то повод для шуток давало. - Как дела? Смирно
твои сидят? Побегов не замышляют?

Все трое заулыбались.

- Замышляют, каждый день, - сдержанно ответил Йенс. - Кто сегодня на
кухне?

Охранник скорчил недовольную рожу:

- Жерар... можешь не спешить...

- Храни нас святой Себастьян от желудочных колик... - сказал Йенс.

Все три монаха заржали.

- Ты сегодня в ударе, Йенс! - сообщил охранник, что-то выписывая на
бумаге. - Давай, топай...

Следом за Йенсом я пошел дальше по коридору. Как только мы удалились
от поста шагов на пятьдесят, тихо спросил:

- За кого они меня приняли? Почему не спросили ничего?

- Дальше по коридору, за тюрьмой, кельи для провинившихся монахов, -
ровно сказал Йенс. - Они наказаны на различные сроки обетом молчания и
одиночеством... но не так строго, конечно, как... как мои подопечные.
Мне позволено брать кого-то из них в помощь, когда я иду за пайками. Я
беру... всегда, даже если могу унести корзину один. Для них это в
радость.

- Понятно... а второй пост?

Йенс остановился. Повернулся, кивнул:

- В том-то и дело. За второй пост им выходить нельзя.

- Сколько там человек?

- Пятеро. Ильмар, я не позволю тебе убивать своих братьев.

- Тогда придумай, как пройти без крови!

Он думал. Действительно думал. Знать бы еще, о чем...

- Ильмар-вор, ты знаешь галльский?

- Да.

- Хорошо?

- Никто не жаловался.

- Пошли...

Мы прошли еще по коридору, остановились возле уходящего вбок прохода.
Йенс сказал:

- Мне надо посмотреть, кто на втором посту. Нет ли там людей, знающих
Жерара.

Я покачал головой:

- Нет, Йенс. Я твой план понял. Но не отпущу тебя одного. Рискнем.

- Тогда пошли на кухню... - без всякого удивления сказал Йенс.

Еще в коридорчике я почувствовал запах готовящейся пищи. И он мне не
понравился.

Стукнув в дверь, Йенс вошел на кухню. Я - следом. Там было светло,
ослепительно светло от нескольких газовых рожков. Посередине кухни
стояла хорошая плита, тоже газовая, на ней булькали и пузырились
кастрюли. За разделочным столом, с хорошим стальным ножом в руках, стоял
этот самый Жерар - крепкий детина с младенчески невинным пухлым лицом, в
белом переднике поверх рясы и грязноватом белом колпаке, лихо сдвинутом
на затылок. Я на него был похож разве что ростом.

- О! Йенс! - радостно завопил Жерар. То ли он был глуховат, то ли
просто предпочитал орать, а не разговаривать. - Ты рано, Йенс! Еще не
готова похлебка!

- Да мы не за похлебкой, брат... - виновато сказал Йенс. Посмотрел на
меня, спросил: - Голос запомнил?

Я кивнул.

Йенс резко развернулся, и огрел Жерара кулаком по лбу.

- Ой-ля-ля... - грустно сказал повар и рухнул на пол. Я от удивления
головой затряс, словно сам по ней получил. Никогда такого не видел,
чтобы сраженный тяжелым ударом человек успевал что-то членораздельное
сказать. Это разве что в пьесах герои успевают и Искупителю взмолиться,
и проклятие выкрикнуть, и что-нибудь нравоучительное пискнуть. А в
настоящей жизни - шиш! Разве что обрывок бранного слова вместе с
соображением вылетит...

- Крепкий... - Йенс тоже был удивлен. - Ой-ля-ля, крепкий...

Объяснять мне ничего не требовалось. Вдвоем мы быстро стянули с
Жерара рясу, передник, колпак. Затушили плиту - не то погаснет огонь, и
отравится галлиец газом. Связали Жерару руки и ноги.

- Рот можно не затыкать, - решил Йенс. - Все равно никто воплей не
услышит. А он вечно гнусавит, нос у него плохо дышит, может задохнуться
от кляпа.

Закончив переодеваться, я спросил:

- Похож?

Йенс с сомнением смотрел на меня. Покачал головой:

- Нет. Разве что для того, кто Жерара один раз видел, да и то в
темноте.

Я сдвинул колпак на затылок. Взял поварской нож, обрезал со лба
слишком длинные волосы, чтобы хоть чуток короткую стрижку монашескую
напоминали. Сказал:

- Ты рано, Йенс!

Закусив губу надсмотрщик взирал на меня. Пожал плечами:

- Голос похож... Не знаю. Жерара перевели к нам недавно, в наказание.
Может быть и не узнают.

- На вся воля Сестры и Искупителя. Знаешь... давай-ка еще...

Я снял с плиты кипящую там кастрюльку. Понюхал. Гадостный супчик, но
не совсем уж мерзкий.

- Где здесь помойное ведро? - выплескивая половину кастрюли в медный
котел с тушащейся капустой, спросил я.

- Вот...

- Лей, доверху.

Сморщившись от отвращения Йенс поднял крепкое дубовое ведерко и щедро
плеснул в котелок. Вышло замечательно! От одного вида этого супчика, с
картофельной шелухой, луковых шкурок, какими-то совсем уж безнадежными