Мягкая, беззащитная плоть и ничем не прикрытое сердце...
придумал. Бог или черт, - сказала она себе, - но он мне заплатит за то,
что я существую.
Он медленно сел и увидел, что он один. Серое небо и серая вода, и он
один...
времена и сквозь миры: пусть и меня не будет, раз ее нет, я не могу без
нее!
назад, сквозь миры и сквозь времена, и черное небо мелькнуло над ним,
мелькнуло и погасло, раз здесь ее нет, и он рванулся опять, назад и назад,
сквозь миры и сквозь времена, и белое встало над ним, над ним и вокруг
него, и тут он увидел ее - черную в белом, тоненькую фигурку в слепящем
Нигде.
стоял на коленях и глядел, как она подбегает к нему. Не радость и не боль,
а блаженная пустота: я ее отыскал, и она со мною. Пока.
отчаянные глаза и отчаявшиеся губы, неужели мы все-таки живы? подумал он,
но если мы живы, я тебя потеряю. Только мертвые не предают, подумал он и
обнял ее за плечи, нет, он обнял только мундир - неподатливое и ледяное,
словно под этим нет тела.
и мундир раскололся и стек с нее.
белый звездчатый шрам под плечом.
приходила и уходила, и даже когда наступал отлив, он не мог ее отпустить,
потому что она уйдет, он знал, что она уйдет, и не будет беспощадного
тонкого тела и сухих беспощадных губ, и звездчатого рубца над маленькой
твердой грудью, и он все сжимал ее, сплетал ее тело с собой, чтоб между
ними не было даже кожи, потому что она уйдет, я опять ее потеряю, и она
отвечала ему торопливо и исступленно, словно спешила дожечь отведенные ей
минутки, и когда они все дожгли, она ушла.
мундира, как стена, разделила их.
можно глядеть на нее, и он глядел на нее, обиженный и счастливый;
спокойный лоб и спокойный взгляд, и только в губах еще что-то от той,
неистовой и беспощадной.
машина, - сказала она. - Рожденная для войны, воспитанная для войны,
живущая войной.
опять, но я - только то, что я есть.
Боишься, как глупенькая девчонка, которую я затащил в постель.
свободы. Мундир - это мой наружный скелет, пока я в мундире, все
безвариантно: я знаю, что я такое, зачем я и что мне делать. Но если я
откажусь от своей брони, то что я такое? Зачем я? Что мне делать?
глядел в тяжелое серое небо. Немногим приятней, чем белое и голубое.
горизонту. Что-то серое морщилось в округлых горбах, ветер, подумал он,
здесь настоящий ветер, и ветер пахнет какой-то травой, сухою и горькой. Я
один, подумал он, куда меня занесло?
вдали.
безлюдье, только ветер ерошит траву на склонах, но откуда-то появилась
тропинка и повела его вниз, в лощину, а потом потянула наверх. Что-то
странно знакомое, знакомое нехорошо и тревожно: черный зубчик, отравленное
острие в серой мякоти низкого неба. Корабль. Вот таким я впервые увидел
его с вершины Заргиса.
поясе да кобура на бедре.
Мертвого не убьют, а я еще может быть...
рыжий всполох встал над рыжим холмом, черный дым заклубился в небо; ветер
сразу вцепился в него, разорвал на полосы, поволок; крики - теперь уже
близко; Альд сошел с тропы и пошел по низу; здесь не было хороших укрытий,
но сноровка уже вернулась к нему. То, чему он никогда не учился, но оно
вдруг явилось само, словно многие поколения спало в генах и ждало только
войны, чтобы себя показать.
пересечь тропу, затаиться за поворотом; здесь дожди вымыли землю из-под
корней и можно вжаться в рыжую стену.
страхе, и вот уже он, в черном мундире, с лучеметом на сгибе руки, с
пустым и цепким взглядом носителя несвободы старательно топает мимо меня.
и теперь только сила против силы, только выучка против инстинкта. Ну-ка,
убей мертвеца! Ненависть полыхнула в нем, счастливая ненависть,
дорвавшаяся до мести. Нет боли - есть лишь чужая кровь и стекленеющие
чужие глаза. И когда он встал, было чуточку жаль, что это кончилось так
скоро. Он еще не за все отплатил...
он увидел, что он не один.
мертвеца. У них были круглые птичьи глаза, и один держал в руках лучемет.
И лучемет тоже глядел на него. Альд отпрыгнул, и огненная струя опалила
место, где он только что был.
есть силы рванулся прочь - в не сейчас, в не так.
нем.
беспомощно и одиноко угас среди темноты. Требовать логики от кошмара?
Справедливости от издевки? Здравый смысл не годиться для искаженного мира.
Вот Инта - та бы даже не удивилась...
мира, но любопытство вздрогнуло в нем: зачем меня сюда занесло? И что меня
ждет среди этой ночи?
непонятное и чужое, но это звезды, я вижу звезды, подумал он умиленно, не
может этого быть но это есть: огромная и просторная ночь, густая трава под
ногами, и воздух пахучий и живой, живительный запах ночи. И все это
очередной обман, одна из хитростей лабиринта. Крысы, подумал он, мы трое -
лишь крысы в лабиринте, и мы должны пройти лабиринт, чтобы добраться до
приманки. А какая это приманка? Смерть.
ее рукой, травинки скользили между пальцев, и кто-то зашевелился в траве,
настроил скрипку и запиликал.
случиться.
мысли... Словно я - это я. Словно не было никакой войны, и я свободен. А
могу ли я быть свободен? подумал он, и могу ли я быть собой? Но что это
значит: быть собой? Кем собой?
стал рядом с ним. И тоскливое удивление: нас никак нельзя совместить. Вот
он рядом, стоит и смотрит с сожалением и тревогой и никак не может меня
понять. Я и сам понимаю его с трудом, потому лишь что смутно помню то, что
было простым и ясным... нет! Единственным и бесспорным. Миг назад я убил
врага. _О_н_ не стал бы его убивать. Да, вмешался бы. Постарался бы
обезвредить - но убить? Не раздумывая, не сомневаясь - потому лишь, что
это враг. Нет. Тот, кто ценит свою жизнь и свою свободу, уважает чужую
свободу и ценит чужую жизнь. Отнимающий жизнь отнимает чужую свободу,
право выбора, право распорядиться своею судьбой.
Василенко Иван
Шилова Юлия
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Муркок Майкл