Чтение 8–й страницы книги ~Князь Владимир~

-- Удобственно,-- возразил Владимир. Он ухватил ближайшего мужика за рубаху, усадил рядом.-- Пусть ноги отдыхают. Не голодны? Может быть, пусть вас покормят?

Мужики замахали руками:

-- Не надо! Спасибо, княже! Благодарствуем!

-- За что? -- удивился Владимир.-- Чем богаты, тем и рады. И не бегайте от моих отрядов, как сполоханные зайцы! Не прячьтесь по кустам да лесам. Зачем? Мы все люди русские, грабить никому не позволю.

Мужики как один повалились в ноги:

-- Батюшка! Заступник! Великое спасибо, что не обижаешь сирых да немощных!

Владимир смотрел с укором. Сказал негромко:

-- Разве я сам не был сирым? Дед мой землю пахал как и вы, а мать вовсе была рабыней... Кому, как не мне, знать ваши нужды? Кому, как не мне, защищать вас?

Мужики смотрели, раскрыв рты. Владимир поднял старца на ноги, обнял, подтолкнул к другим. На прощанье подал руку, стиснул пальцы. Выпустив ладонь старика, задержал перед его лицом ладонь открытой. Вид у старика был ошалелый.

-- Идите и скажите,-- сказал Владимир проникновенно,-- я никому из простых людей не причиню зла. А то ведь когда князья дерутся, чубы трещат у простых холопов!

Мужики с неуверенными лицами, как овцы пошли гурьбой от шатра. Уже когда удалились на полверсты, старик сказал растерянно:

-- Мозоли... Разрази меня Перун, у князя на руках мозоли! Твердые, будто всю жизнь пахал. Не белоручка...

-- Сказал,-- отозвался другой мужик,-- что его дед землю пахал... Да и сам он, как я своими ушами слышал, сын рабыни... натерпелся, видать, за свою горькую жизнь...

-- Да, ему досталось!

-- Доставалось! Теперь другим от него достается.

-- И поделом. Хоть раз получился князь из простого люда.

Владимир задумчиво смотрел им вслед, пока не скрылись из виду. Разговоров их слышать не мог, но знал почти каждое слово, что будет сказано. Они идут в Киев, где разнесут весть о таком простом и понятном князе. Для них он уже стал их князем. Мужицким князем. Быть сыном рабыни иногда бывает и выгодно.

Глава 11

Ярополк быстро ходил по палате. Он был в красном корзне с вышивкой золотом, красив и наряден, голубые глаза блистали грозным весельем. Сейчас он был как никогда похож на своего отца Святослава, любимого дружинниками, женщинами и кощюнниками.

-- Воеводы! -- сказал он сильным звонким голосом.-- Эти лапотники уже давно топчутся под стенами Киева. Я не гнал их, все ждал, что придут отряды из весей и разгонят этот сброд кольями. Не обнажать же нам мечи на мужичье, не знающее благородного оружия! Но тех все нет и нет. Придется самим потешиться в сече.

Перед ним были как всегда почтительные лица воевод, знатных бояр, тысяцких. Но то ли тучка за миг заслонила солнце, то ли еще что, но ему показалось, что на их лица набежала тень. Старшой воевода, опытный и много знающий Волчий Хвост, так вовсе развел руками:

-- Великий князь... Прости, но сейчас не время делать вылазку.

-- Почему? -- встревожился Ярополк.-- Что случилось?

-- Негоже оставлять город без войска.

Ярополк нахмурился:

-- Объясни.

-- В городе неспокойно,-- сказал Волчий Хвост несчастным голосом.-- Все было хорошо, а потом народ как с цепи сорвался...

Ярополк смотрел подозрительно, но Волчий Хвост смотрел честными преданными глазами. А в его искренности и преданности Ярополк никогда не сомневался.

-- Почему неспокойно? -- спросил Ярополк.-- Меня в городе любят и чтят. Знатные и незнатные, бояре и простолюдины, старые и молодые. Разве я обидел кого, не подал милостыню убогому, задел вдовицу, толкнул ребенка?

Воевода топтался, ответил убито, будто не веря самому себе:

-- Так-то оно так... Было так, а теперь повертывается иначе... Слухи о тебе пошли гадкие! А этого жидовского сына чуть ли не избавителем величают!

Ярополк отшатнулся:

-- Этого... незаконнорожденного?

-- Его.

-- Гм... не знают его! Избавитель. Да он с них семь шкур спустит, наплачутся! Я-то знаю его злой нрав.

-- И я знаю. Но они не ведают. Ропщут. Уже и на валах стоять отказываются! Дерзят. Боюсь, что в иных местах оборона разбежится, едва новгородцы пойдут на приступ. А то и руку подадут, дабы помочь на стены влезть.

Ярополк смотрел широко распахнутыми глазами, не верил. Воеводы отводили глаза, бояре перешептывались. Блуд посмотрел на Ярополка и качнул головой. Мол, верь, так оно и есть, но не падай духом, мы все равно сильнее.

Вдруг вспомнилось, что в последние дни не стало слышно на улице приветственных выкриков. Вчера кто-то даже швырнул камень. Ребенок шалит, решил было, но оказывается, все намного хуже...

-- Это все робич,-- сказал он люто. Рука конвульсивно стиснула рукоять меча.-- Его подлые удары в спину! Узнать бы, что такое на меня наплел!

Волчий Хвост развел руками, отступил с самым несчастным видом. Блуд поклонился, шагнул вперед:

-- Я вызнал. Кричат, что ты латинянам продался! Веру отцов топчешь.

Ярополк побледнел. Сын рабыни ударил в самое больное место. Этим боярам сидеть бы сиднями на толстых задницах, жрать бы в три рыла, да чтоб никаких перемен, никаких чужих... А ему отец привел из далекой страны невесту-гречанку! Захватил и разграбил какой-то женский монастырь, монахинь пустили на потеху воинам, а самую красивую привез нетронутой для любимого сына... Это ему тоже ставят в вину, мол, своими девками гнушается, с печенегами помирился, германских послов принимает, багдадским купцам отдал целую улицу, те свою мечеть уже там строят... Ну и кому от этого худо? Для себя строят, киян туда ходить никто не заставляет. Город на одно здание стал богаче и краше, что плохого от того, если чужестранцев стало в Киеве больше? Каждый из них что-то да делает для города нужное...

-- Вчера не кричали,-- сказал он горько, силясь улыбнуться.-- А сегодня вдруг стали борцами за старую веру. Само ничего не случается! Здесь рука этого подлого выродка...

Блуд смотрел в упор. В светлых глазах на миг промелькнуло непонятное выражение. Ярополк уловил искреннее сочувствие, но было и нечто темное, нехорошее.

-- Ненадежен стал народ,-- сказал Блуд.-- С войском против Владимира лучше не выходи! Вдруг увернется от боя? Ему ничего не стыдно, ему важна сама победа, а не то, как получена... Увернется, а через другие ворота войдет в город? Оттуда уже вышибать трудно, простой люд за него!

К утру, когда сон подкрадывается к самым стойким стражам, к шатру Владимиру провели пятерых бояр из осажденного города. Сувор наскоро зажег факелы, Владимир накинул плащ, ночь холодная, украдкой выглянул через щель.

Их было пятеро, с первого взгляда видно, что Блуд сумел привлечь на его сторону самых знатных. Все как один дородные, одинаково осанистые, с нездоровой тучностью от неумеренной еды и питья, одетые чересчур пышно и тепло. Пот струился по их распаренным лицам, Кремень провел их тайными тропами почти бегом.

Владимир еще издали люто окинул их взглядом, но заставил взор потеплеть, а губы растянул в доброй отечески-сыновней улыбке. Проклятые бояре! Выбор князя -- их воля, их право. Присматриваются к окрестным князьям, их подрастающим сыновьям, оценивают дела и поступки, ум и сговорчивость, затем шлют послов, торгуются, пишут ряд, без которого князь еще не князь, в городе и княжестве не хозяин. Да и не будет он хозяином -- подписал роту, поклялся править только по нормам города!

Это от них, толстопузых, зависит: открыть ли ворота князю, покорно стоящему под стенами города, затем неспешно принести ему присягу верности: "Ты -- наш князь, где узрим стяг твой, там и мы с тобой!" или же сказать жестко: "Иди прочь! Ты нам еси не надобен!"

Так было испокон. Даже древних князей, если волхвы не врут, изгоняли. А уж потом, когда раздробились на племена, то князь отныне стал вроде главаря наемной дружины: хотят -- берут, не хотят -- не берут...

Он надел на лицо радостную улыбку и вышел торопливым шагом, еще издали разводя руки:

-- Дорогие мои! Вы кияне, я -- киянин! Нам ли из-за чего-то спорить и драться?

К ночи Ярополк ворвался в горницу, ничего не видя перед собой. Гнев и ярость душили, воздух вокруг него накалился. Гридни шарахались в стороны, рука великого князя бывала тяжелой. Он все больше начинал походить на отца.

Жена, княгиня Юлия, сидела у окна накрашенная по греческой моде, нарумяненная, с подведенными бровями. Глаза ее блестели любовью и нежностью. Она поднялась навстречу, ухватила за руку и подвела к столу. На белой скатерти, расшитой петухами и васильками, блестели золотом изящные ромейские кубки, посреди стола высилась узкогорлая амфора с вином.

Юлия передвинула на его край стола блюдо с жареным мясом, что исходило паром.

-- Трудный день, милый? Набирайся сил.

-- Труднее еще не было,-- сказал он сиплым голосом.

Ряд свечей вдоль стены бросал на ее лицо быстро убегающие блики. Ночью она кажется ему еще загадочнее и таинственнее, чем днем. И такой же далекой, как весь ее необыкновенный Царьград, о котором Ярополк столько слышал. И в котором побывать еще не довелось, зато дважды там пожил этот подлый раб, сын шлюхи!

Юлия наполнила кубок, подала, глядя ему в глаза.

-- Не до питья,-- простонал он с горечью -- Не могу...

-- Сделай через не могу.

-- Как?

Юлия молча протягивала кубок. Ярополк нехотя осушил. Весь, до дна. Еще и посмотрел сожалеюще на кувшин. Юлия молча усмехнулась. Странные и противоречивые эти гиперборейские витязи!

-- Что тебя гнетет, герой?

-- Все гнетет,-- ответил он хрипло и, отставив кубок, припал к амфоре. Юлия зачарованно следила, как он поднял ее над головой и наклоняет все больше и больше, пока не задрал вверх дном. Кадык перестал дергаться.

-- Неплохой квас делают в Царьграде,-- сказал он.-- Только кисловат малость.

-- Это вино! -- ответила она возмущенно, на этот раз не уловив привычной насмешки.

-- Пусть вино. Все одно неплохое. Все гнетет, Юлия! Только твоя любовь для меня -- единственная светлая звездочка.

-- Странно... Народ тебя любит, воеводы и войска верны, знатные люди за тебя умереть готовы...

Ярополк проговорил с горечью:

-- Да, я тоже в это верил... Я жил ради этого! Так и было, пока не пришел и не встал под стенами этот подлый сын рабыни. Мне нужно было ударить сразу, весь бы Киев пошел за мной! Но я зачем-то ждал ополчения... И потерял время!..

Юлия смотрела непонимающе:

-- Разве это так опасно? Я слышу разговоры знатных мужей. Все единодушны, что твоя дружина сильнее и многочисленнее его драного войска!

Ярополк грохнул кулаком о стол. Кубки подпрыгнули, покатились. Один упал, зазвенел по дубовому полу. Юлия осторожно погладила мужа по руке. Глаза ее были тревожные, вопрошающие.

После паузы она спросила:

-- Так почему же...?

Его зубы скрипнули как жернова:

-- Не могу! Пока я ждал, оборона Киева... развалилась. Черный люд бежит с валов, дружина уже ропщет, а иные готовы переметнуться под знамена чужака. Я потерял время!

Юлия неверяще качала головой:

-- От тебя, законного князя, бегут? К этому сыну рабыни? Который и новгородское княжество получил каким-то обманом? А я слышала, что русский народ законы чтит свято...

-- Он-то чтит,-- улыбка великого князя была горькой,-- да только этот мерзавец сумел так повернуть, что он-де законнее.

-- Как это? -- поразилась Юлия.

Ярополк отвел глаза:

-- Он-де за веру отцов... Понимаешь, жил он на задворках, играл с детьми кухарок. Никто его не крестил, не приобщил к истинной вере, как меня и Олега наша бабка Ольга, великая княгиня. Теперь он сумел свое уродство повернуть против меня! На всех перекрестках кричит, что идет за веру отцов и дедов, кровь прольет за Отчизну! А я уже оказываюсь предателем, чуть ли не лазутчиком ромеев. Черный люд считает его своим, дружина начинает склоняться на его сторону...

-- Дружина?

-- Младшая,-- пояснил Ярополк,-- там почти все язычники.

-- Но старшая впятеро сильнее!

-- Да,-- сказал он горько,-- но ты ж понимаешь, как это на руку ему, если начнем здесь в Киеве резню меж собой? Сиди на горе и посмеивайся, видя, как мы рвем друг другу глотки! А потом войдет в город, залитый кровью по колено, миротворцем.

Неслышно появился гридень, подобрал с пола кубок, поставил на стол полную амфору. Юлия сама наполнила чашу. Ярополк взял отстраненно, глаза были отсутствующие. Гнев быстро покинул, теперь великий князь выглядел просто растерянным.

Юлия спросила осторожно, стараясь подавить страх:

-- А как знатные люди?

-- Не знаю,-- он с силой потер лоб, скривил губы.-- Мерзавцы... Неделю тому еще клялись шапками закидать... Теперь мне говорят одно, а между собой -- иное. Я ж вижу как отворачиваются, глазки долу опускают. Овечки! Теперь понимаю, что новгородец и к ним ключи подбирает.

-- Милый, а вдруг тебе только кажется? Здесь не Константинополь, здесь нравы чище. Если недовольны, говорят в глаза.

-- Не знаю,-- сказал Ярополк с отчаянием.-- Ничего теперь не знаю. Никому уже не верю. Никому! Сумел этот гад внести смуту в чистые души, сумел! И ухитрился вбить клинья даже между отцом и сыном, братьями, свояками. Ссоры и свары идут по всему городу! Одна надежда, что никто еще не брал Киева. Ни готы, ни гунны, ни скифы, ни киммерийцы... Так говорят волхвы, хотя не очень им верю. Враги не смогли, так почему сможет этот сын рабыни? Правда, Рима тоже никто не брал, а когда пришел наш пращур Аларих, прадед Рюрика, то и вечный град не устоял... Совсем запутался я, Юлия.

Она легко обогнула стол, обняла, прижалась высокой грудью к его кудрявой русой бороде.

-- Но ты тоже потомок Алариха! Как тебя может одолеть сын рабыни? Твои воеводы и бояре будут драться. За тебя драться, как и за себя. Сын рабыни им страшен тоже. А ты -- князь свой, высокорожденный!

Он встал, поддавшись ее ласковым, но требовательным рукам, дал повести себя в спальню:

-- Где помощь из Царьграда? -- голос его был упавшим.-- Мне обещали помощь войсками и оружием... Уже дважды посылал послов. Да что там! Ромеи никогда еще не помогали нам. Хазарам -- да, им даже крепости против нас строили. Только мы слали в помощь ромеям войска, подавляли там мятежи, смиряли их ворогов. Но ведь обещали же... Сами обещали, за язык не тянул! В том и грамоты подписали, что им -- льготы в землях Киева, а они нам -- военную помощь при нужде...

В жестокой сечи пал Белгород, городок близ Киева. Полки новгородцев ворвались сквозь проломы в стенах. Резали всех, кто попадался на улицах, затем, все разграбив, дома сожгли, а жителей выгнали в поле. Кто покрепче, того увели в полон, чтобы продать с торгов в южных землях, а слабых и немощных посекли мечами. Остатки города Владимир велел разрушить, запрячь быков и пропахать борозду по тому месту, где был город.

Остер и Вышгород почти не противились, Владимир с ними обошелся милостиво. Велел лишь выплатить дань за три года, снабдить войско харчами, а коней кормом.

Малые Ярополковы дружины, наспех собранные в других городах, пробовали давать отпор, устраивали засеки на дорогах. Варяжское войско, которое Владимир все еще держал на расстоянии от Киева, разграбило и сожгло все села, которые хоть чуть помогали Ярополку.

Огромное войско Владимира все еще прибывало как половодье, захватив степи, леса, продвигалось по берегам рек и на ладьях по воде, захватывая и разрушая прибрежные города и веси. Земские отряды Ярополка, наконец-то собранные, кое-как организовались в земское войско, многочисленное, но вооруженное худо. Придя к Киеву, наткнулись на кольцо вокруг города, долго топтались на месте, а тем временем к Владимиру подоспели варяги, стянулись в кулак, страшно ударили, и огромная масса народу кинулась во все стороны...

Владимир гнаться запретил. С нищих взять нечего, а сечь для забавы негоже. Добрый хозяин свой скот не губит. Зазря. С дюжину вестников отправил по окрестным селам, строго наказав местным сидеть по местам, в княжьи усобицы не лезть.

Черный люд вздохнул с облегчением. Наконец-то можно выпустить из рук боевые топоры, взять плотницкие. И лес, и поле -- все требует работящих рук.

Когда подошли последние отряды варягов, Владимир сделал пробный приступ. Воины неожиданно легко захватили нижний вал, к полудню сбросили защитников в ров, перешли овраг и ручей, с ходу взбежали на верхний вал, почти у самых стен города, схватились с оборонявшими его дружинниками

Владимир хмуро смотрел на сечу. Верхний вал укреплен знатно, весь в частоколах, кольях, бороны кверху зубьями, ямы-ловушки, ямы-костоломки, однако новгородцы несут и бросают перед собой мешки с сеном, вязанки хвороста, лестницы, длинные бревна, сшибают защитников стрелами и метательными копьями, яро рубят колья острыми мечами...

Кровь течет с вала и собирается ручейками у подножья. Туда со всех сторон сбегают другие струйки, и вот уже страшный красный ручей течет вниз, набирает силу. Ярко красный, еще горячий, пахнущий так, что у самых неустрашимых остывает сердце и холодеют руки!

А ручей, набрав мощь, с журчанием вливается в Ситомлю и Глубочицу, впадает дымящимся потоком в Почайну...

Владимир велел протрубить отбой. Не то, что жаль варягов, которых первыми бросил на приступ, а рано их тратить по-серьезному. Кияне так и не поняли, был ли это приступ, или же новгородский князь хотел проверить их на крепость.

Лучшего из язычников умертви, велит Талмуд. Гамаил пробирался через военный лагерь новгородцев со страхом и трепетом. Впервые он оказался в такой двойственном положении.

Да, варвары -- не люди, а такие же звери, как и рыскающие в лесу волки. И к ним следует относиться как к зверям: их имущество забирать без угрызений совести, как забирают орехи из логова белки или зерно из норы хомяка, их самих убивать как скот, а полезных запрягать в ярмо. Всякие клятвы, данные варвару, исполнять не обязательно, ибо варвар -- не человек. Ляхи ли, русы или лютичи -- все едино, все это двуногие звери, все они гои, акумы, недочеловеки.

Был затяжной спор по поводу христиан, часть раввинов требовала считать их тоже гоями, идолопоклонниками, разве что вместо деревянных идолов кланяются деревянным иконам. Однако победило мнение, и его запечатлели в Талмуде, что иудеи могут смотреть на христиан, как на своих братьев. И исполнять относительно их все требования гуманности. Величайшие иудейские авторитеты всех стран и народов объявили, что христиане не могут быть равняемы с варварами, идолопоклонниками. Вследствие этого постановления древних раввинов относительно язычников не имеют силы в христианских землях.

Но живя среди язычников, будучи даже по своему закону свободным от соблюдения нравственных норм по отношению к славянам и русам, все же постепенно начинаешь видеть в них людей и начинаешь относиться как к равным: соблюдаешь слово, торг ведешь честно, не обманываешь при сделках... Ну, не очень обманываешь.

Сейчас же приходится сделать еще один шаг, ранее немыслимый. На совете старейшин иудейской общины решено оказать посильную помощь не христианам Киева, а язычникам, осадившим город!

Спору нет, молодой князь новгородцев умен и даже начитан, но тем страшнее он как язычник! А лучшего язычника умертви, велит Талмуд. Поистине неисповедимы пути Яхве, ведущего свой народ, и непонятные решения принимают раввины на Совете.

Его ввели в княжеский шатер. Владимир возбужденно разговаривал с воеводами. На шорох полога живо обернулся. Глаза его расширились в удивленном узнавании:

-- Гамаил! Каким ветром?

-- Встречным,-- вздохнул Гамаил. Он помнил, что нетерпеливый князь не терпит титулов и пышных вступлений, развел руками: -- Опять меня прислал к тебе наш совет... Здравствуй, княже.

-- Здравствуй и ты. Надеюсь, тоже с хорошими вестями?

-- Для тебя да,-- ответил Гамаил и снова вздохнул.-- Для нас -- не знаю. Темна высокая политика для простого раввина.

Владимир оглянулся на Тавра и Войдана:

-- Этим я верю как себе. Говори при них.

Гамаил с сомнением оглядел воевод, что в свою очередь прожигали его недоверчивыми взглядами. Тайные взгляды иудеев на идолопоклонников, которыми те считали русов, ни для кого не были тайной. Слишком много иудеев им следовало, чтобы в сердцах хоть раз не высказали рабу, челядинцу или хотя бы надоевшему соседу.

-- Воеводы? -- спросил Гамаил с сомнением.-- Библейский закон гласит, что сперва надо требовать мирной сдачи города, запрещается вырубать плодовые деревья вокруг града, убивать дозволяется только мужчин с оружием, но не женщин, детей и стариков. Эти три закона принадлежат Моисею, но древние раввины, потомком которых я являюсь, добавили еще один: при взятии города не врываться в него со всех сторон, но оставлять свободный выход. Чтобы никто из желавших спастись не встретил препятствия! Эти заветы были известны нашим воеводам еще две тысячи лет тому, но как же медленно они продвигаются сюда на север!

Владимир засмеялся, останавливая властным движением резкие слова Войдана и Тавра:

-- Один закон мы уж точно выполнили! Войдан, разве не требовали сдачи?

-- Требовали,-- угрюмо подтвердил Войдан.

-- Видишь? Ну, говори, с чем тебя прислали.

-- Наши старейшины отписали о тебе в Киев. Насколько ты верен слову, держишь обещания, какие льготы уже дал сверх обещанных. И в Киеве тоже решили помочь...

Владимир отшатнулся:

-- Я в долги влезать больше не хочу! Иначе придется продать вам всю Русь. Войска у меня достаточно.

-- Да? -- спросил Гамаил с сомнением.-- Мы знаем, что у Ярополка дружина побольше втрое, земского войска вдесятеро, да и у самих киян оружия вдоволь. Твоих воинов просто стрелами да камнями с крыш забьют.

-- Город спалю,-- пообещал Владимир.

-- Стоит ли? -- сказал Гамаил мирно.-- Помощь наша будет не за деньги. Просто из признательности, что ты не притеснял нашу общину в Новгороде. Как притеснял посадник великого князя Святослава... Наши люди вхожи в княжий терем Ярополка, в дома бояр и прочих знатных мужей. Мы постараемся помочь... Блуду.

Владимир дернулся, будто ощутил острие ножа между лопатками. Глаза стали подозрительными:

-- Откуда знаешь про Блуда?

-- У нас есть уши,-- сказал Гамаил скромно.

Войдан спросил удивленно и настороженно:

-- А что с Блудом?

Глаза Тавра сузились в подозрении, но лицо осталось неподвижным. Владимир сказал поспешно:

-- Да это так... мы с Гамаилом старые времена вспомнили.

Глаза Гамаила хитро блестели. Поймал-таки на том, что знал больше, чем доверенные воеводы. Владимир сказал досадливо:

-- Ладно, Гамаил. Поможете или не поможете, это все одно не повлияет на мое отношение к городу и к вашей общине. Пусть живет и торгует как и ляшская или исламская. У нас все боги стоят вровень!

Он еще не знал, что уже сейчас, вот этими словами, закладывал краеугольный камень своей политики на годы.

Но Гамаил, похоже, чуял.

Глава 12

Поздно вечером в покои Ярополка пришел Блуд. Усталый, чем-то раздраженный, коротко поклонился великому князю, неприязненно взглянул на Юлию.

-- Говори при ней,-- велел Ярополк.

-- Дело ратное,-- буркнул Блуд.

-- Она знает разные дела.