по коже седел всего упуркского воинства. Уже вырвался из городской дружины
невысокий сухощавый всадник и, подхлестнув своего вороного, оказался на
середине пока ничьей земли.
выбившуюся из-под шишака прядь волос и махнул коротким мечом в сторону
степняков, обернувшись к хмурым лицам дружинников и беззвучно раскрывая
рот. И в это мгновение ты проклял все традиции и обычаи, приказывающие
начинать битвы эффектным жестом власть предержащих, потому что на вороном
коне выхватила свой маленький меч Аль-Хиро, Звезда и дочь Звезды, хрупкая
избалованная девочка с капризным изгибом губ. Ты отшатнулся от окна и
увидел пустую комнату. Старика в ней не было. Он ушел. Неслышно и недавно.
за обдирающие руки перила, рискуя ежеминутно поломать себе все, что только
можно поломать, ты пытаешься восстановить дыхание, но вдох и выдох
сливаются в одну обжигающую смесь, и каждая ступень болью отдается в
воспаленных легких - ибо ты видел, как у самых копыт испуганно встающего
на дыбы вороного закрутились крохотные пылевые воронки и начали
расширяться, повинуясь взвизгиваниям вымерших шаманов, темнея и вырастая
стеной, отнимающей душу и дарящей послушание; ибо ты видел, видел пыль,
становящуюся Черным ветром.
шепча проклятия на всех известных тебе языках и наречиях, потому что крик
плотно заперт во вздувшемся горле - ибо ты вспомнил витраж, вспомнил,
наконец, слова, сказанные некогда веселым патриархом, любителем выпить и
рисовать смешные рожицы, вспомнил слова человека, плюющего на черный
ветер, и на красный ветер, и на все остальные ветра, не знающего, что
такое послушание, не имеющего четыре рода скота и забывающего записывать
свои слова не от легкомыслия, но от щедрости и спокойствия...
старый костлявый ироничный хрыч, обожающий вопросы без ответов, отлично
заваривающий чай, тоже нашел единственно возможные слова, не мог не найти,
и он будет говорить, будет держать проклятый ветер, хотя пределы сил его
изношенного тела отлично ведомы всем, в том числе и ему самому. Рукописи
не горят, храмы не рушатся, музыка продолжает звучать, но умирают люди, и
это стократ больнее, а в этом мире...
Бродягу, ты вылетел в первые ряды и заметил далеко впереди сухую
сгорбленную фигуру, закрывающую лежащего на земле маленького хрупкого
всадника от нависшего финального занавеса Черного ветра, и услышал первые
слова, заставившие сошедшую с ума древнюю пыль дрогнуть и остановиться,
прислушиваясь...
древних, но ищущий то, что искали они; через пропасть лет ощутивший давно
мертвую радость давно мертвого патриарха, сумевший сделать ее своей, и
теперь чужие слова вновь оживали над замершей равниной, и темные крылья не
могли сойтись над ними и начинали понемногу светлеть...
лучник довольно ухмыльнулся, прищурившись на белое оперенье стрелы,
дрожащее у самых глаз старика. Ее хищное тонкое древко глубоко уходило под
выпирающую ключицу.
рот. "Я... - прошептал он, - я..." Непослушные ноги подломились, страшная
пауза повисла в сгустившемся воздухе, снова наливавшемся томительной
чернотой, - и тогда ты рванулся с места, не надеясь успеть, успеть к
оседающему телу, и прошлый бег по бесконечной лестнице показался тебе
далеким и наивным, и в разучившейся дышать груди нашлась лазейка для
пронзительного крика на непривычно высокой ноте:
приплясывающем от нетерпения, смолкли отрывистые вопли шаманов - и в
открывшийся простор, свободный от Черного ветра, пошли упурки. Ты
наклонился и подхватил с земли слишком короткий и легкий для тебя меч
Аль-Хиро, понимая в последние секунды, что бежать и говорить ты еще смог,
но говорить и рубиться не может никто. И ныряя под копыта ржущих лошадей,
и снимая с седла особенно рьяного воина, ты знал, какие гибельные силы
выходят сейчас из-под контроля, и удивлялся, уворачиваясь от стрел,
удивлялся, рубя руки и головы - почему этот мир еще цел...
маленький узкий меч, и никто не мог пройти через неподвижно лежащую
девушку и старика, пытающегося приподняться на локте. Крылья ревущего
полумесяца смыкались все глубже, осатаневший мир почему-то стоял, и лишь
когда справа от тебя рухнул огромный разъяренный кочевник, уже достававший
твою спину длинным кривым клинком - ты понял причину равновесия.
разбегавшихся упурков, как маска неподвижного застывшего лица с горящими
первобытной ненавистью глазами. Серповидное лезвие звенело о щиты и
доспехи, глухо вгрызалось в податливые тела, и бешеный ритм его взмахов
совпадал с витражом патриархов, недоговоренным молодым азартным гением три
года назад, совпадал до последней запятой - и он договаривал его сейчас,
забрызганный, как мясник на бойне, договаривал всем своим существом, всей
болью безрукого воина, глухого музыканта, немого Мастера, и когда Бродяга
поравнялся с тобой, ты понял, что пора.
литая быкоголовая булава опустилась на вздернутое плечо, заставив руку
бессильно упасть и выронить оружие. Вождь степей круто развернул коня,
разрывая ему губы, и ударил животное шпорами. Ты бросился к нему, но
увидел, что не тебя на этот раз ищет палица сына Кошоя. А вернуться назад,
зайдя в смятении боя слишком далеко, ты уже не успевал.
пытаясь повернуться к склонившемуся над ним сутулому воину, в котором ты
изумленно узнал Верховного. Это к ним рвался Вождь степей, мучая коня,
топча своих же бойцов, не тратя времени на добивание вставшего на пути
Бродяги. И тогда Верховный взялся за древко стрелы и, повинуясь
беззвучному приказу, мучительно запрокидывая большую непокрытую голову, -
мощным рывком вырвал раздвоенный наконечник, забрызгивая кровью
причудливую гравировку тяжелого панциря.
хватило на последний шепот...
гнедой отчаянно взвился в воздух - и родившийся в седле кочевник впервые в
жизни рухнул под копыта своего коня, под ребристые тяжкие подковы. И
услышав за спиной отрывистый крик Верховного, ощутив ровную дрожь под
ногами, ты позволил себе опуститься на вытоптанную землю, потому что время
витражей прошло. Потому что теперь последнее слово оставалось за
двинувшимися вперед городскими дружинами...
отбрасывая упавшую на глаза прядь волос.
некотором государстве... Обязательно.
уйдет на кухню, и заварит густой дымящийся чай, медленно переливая его из
чайника в чашку и обратно, пока терпкий запах не растворит сонную тяжесть
сознания...
ладони, туманя зеленый прямоугольный камень на безымянном пальце, с
искусно вырезанной странной башней, напоминающей исполинский гриб - и
равнодушное солнце нависало над зеленью, медью, охрой, кармином изрытой
равнины, солнце свирепое, солнце грозящее, бога, в пространствах идущего,
Максимов Альберт
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Смит Кордвейнер