Чтение 8–й страницы книги ~Восставшие из рая~

ведь если колдуна убивать слишком часто, его Дар понемногу и исчезнуть
может. И быть тогда Ведающему - Лишенным Лица, но об этом после...

И вот, на Великом Шабаше, договорились меж собой носители Дара о том,
как не только выжить, но и приумножить ряды свои. Решено было перед
смертью Дар свой передавать преемнику, от рождения его не имевшему, но
достойному приобщения. Ну а там, в новой-то жизни, мог колдун Дар свой
заново обрести, вырастить помаленьку, поскольку помнил многое и знал, где
искать - и перед смертью вновь отдать преемнику.

То же самое и колдуны иных миров делать стали - и через пару сотен
лет выросли заметно ряды владеющих Даром, и даже у кое-кого зародилась
мечта со временем весь род людской Даром наделить. Может, хоть тогда
перестанут люди Даровитых изводить - ведь изводить самих себя по меньшей
мере глупо...

Лет пятьсот все шло относительно хорошо - и вдруг из одного мира,
куда после смерти многие носители Дара уходили, перестали возвращаться.
Умирали земные ведьмы, Дары передавали, и... Как в воду канули. Ничего.
Будто и не было их.

И колдуны того мира у нас не являлись более.

Забеспокоились Даровитые - теперь не то что число свое увеличить, а и
сохранить прежнее нелегко стало. Уходили в никуда маги, ведьмы, колдуны,
уходили старые мастера - а молодые, хоть и с Даром, но пока еще в полную
силу войдут...

Пришлось собирать Совет Семи. Долго спорили Семеро и решили, что
настала нужда в Белой Старухе Йери-ер, что раз в тысячелетие родиться
может. Отныне самый сильный Дар передавался по наследству ребенку по
женской линии из древнего рода Черчека-хуторянина; и лишь тому ребенку,
кто врожденным Даром обладал. Хотя и таяли от того ведьмовские ряды еще
быстрее, но росла и крепла из поколения в поколение сила колдовская, и
близился год появления на свет Йери-ер, Белой Старухи...

Вилисса была в роду предпоследней. У ее дочери Иоганны, под надежной
защитой Серого Йориса и старого ведуна Черчека, отца Иоганны, и должна
была родиться Белая Старуха. Да не утерпела старая ведьма. Знак ей явился.
Видение.

Стала к дряхлой Вилиссе в снах являться девушка - платье воздушное,
волосы льняные, глаза печальные, но твердые в своей решимости. Не должны
вроде бы к ведьме потомственной ангелы приходить, да еще с таким черным
бездонным взором - но глаза эти звали Вилиссу, и слышала она тихий и ясный
голос:

- Иди за Переплет! Иди вся, какая есть! Нельзя ждать более, нельзя...
иди, Вилисса... иди!..

И сквозило в лице ночной девушки что-то знакомое - словно сама
Вилисса много поколений назад...

А вот что такое Переплет - старуха не знала.

И она решилась.

Никого не было на хуторе в час ее смерти. Чтобы никто, даже случайно,
не мог перенять ее Дар, от многих колен накопленный; чтобы она ушла за
неведомый Переплет с ним...

Но умирать, не передав Дара, долго и мучительно. И тут, как снег на
голову, объявилось трое глупых чужаков, а намерения у них были самые
добрые... В общем, те самые намерения, которыми вымощена дорога в Ад.

...мы не настолько тупы,

Чтобы, когда опасность нас хватает

За бороду, считать, что это вздор.

Ждать новостей недолго...

В.Шекспир

- Вот, значит, как, - протянул Бакс, глядя куда-то в сторону, чтобы
не видеть печального лица Вилиссы, на котором отчетливо проступили
знакомые старческие морщины.

- А почему у вас одна рука? - спросил вдруг Талька. - Ведь вы же
могли...

- Не могла, - эхом прошелестел голос девушки-старухи. - Через эту
руку Дар мой ушел. К вам. Не по воле моей. Только-только и осталось, чтоб
себя не забыть. А руку... Отрезало руку. Теперь лишь вместе с Даром ее
вернуть можно.

- Да вернем вы вам Дар этот, - примирительно заговорил Бакс. - Вы
только скажите - как... А нам он и даром не нужен! Тьфу, черт, дурацкий
каламбур получился...

- Вернуть его не так-то просто, - грустно улыбнулась Вилисса. - Для
этого мне сначала надо обрести тело. Ну а вам... Вам придется умереть.

Некоторое время мы молча переваривали услышанное. Вот так: стоит раз
совершить не тот поступок - и расплачиваться приходится всей оставшейся
жизнью. А то и следующей...

Как следует обдумать создавшуюся ситуацию нам не дали: снаружи
послышался невнятный шум, крики - и они не сулили ничего хорошего. Я
глянул на Бакса, но тот уже ломился к двери с явным намерением дать
кому-нибудь по морде. По правде говоря, у меня от тоски и слов Вилиссы
возникло аналогичное желание, но по дороге я успел провести один
эксперимент - с размаху врезался в стену сарая и... оказался снаружи...

Обстановка для битвы была самая подходящая, потому что сие бытие уже
началось без нас. Старый Черчек вместе с тремя крепкими молодыми парнями
угрюмо и безнадежно отбивались от полутора дюжин орущих крестьян,
вооруженных дубинами и кольями. За спинами нападавших нетерпеливо
переминались еще несколько человек, а поодаль неподвижно застыла сутулая
фигура в белом балахоне, весьма смахивающая на волхва или монаха. Капюшон
был низко надвинут, что усугубляло сходство.

Все это я успел сообразить за какие-то две-три секунды, поскольку
потом времени глазеть по сторонам не осталось - Черчек упал, парни
попытались заслонить старика, но ободренные успехом нападающие усилили
натиск, оттеснили парней... и я уже предвидел, что сейчас и деду, и его
союзникам придется плохо - но тут в самую гущу драки вломилось разъяренное
привидение по имени Бакс.

Бакс после нашей смерти, а также разговоров с Черчеком и Вилиссой,
пребывал в самом мрачном расположении духа, а тут как раз подвернулась
возможность под благовидным предлогом защиты хозяев хутора намылить
кому-нибудь шею. Уж что-то, а мылить шеи Бакс умел. Даже будучи
привидением. Уследить, что именно творил разбушевавшийся Баксик, было
довольно сложно - я лишь успел пару раз заметить, как его кулак или нога
прошибали противника навылет, однако ни крови, ни разорванных
внутренностей видно не было - точно так же я сам сейчас просочился через
стену, оставшуюся целой и невредимой. Такое предательское поведение
собственного тела несколько озадачило новоявленного супермена, и я
прекрасно понимал, что сейчас чувствует мой друг.

Недавно я пережил то же самое.

Однако первое недоумение у Бакса быстро прошло, и он мгновенно
сообразил, как использовать преимущества своего, так сказать,
недовыращенного тела. Бакс просто-напросто перестал реагировать на удары
своих противников и, дождавшись, пока их колья и конечности поглубже
увязнут в его по-прежнему объемистом теле, завалился в ближайшую канаву с
грязью, увлекая врагов за собой. Из канавы послышались дружные
ругательства, перемежаемые звонкими оплеухами и боевыми воплями Бакса.

Тем временем очухавшийся Черчек успел подняться на ноги, а его ребята
оттеснили оставшихся агрессоров к околице хутора.

Я оглянулся, ища глазами Тальку, и обнаружил, что он стоит у дверей
сарая и с интересом наблюдает за происходящим. Лезть в драку он пока не
собирался - и на том спасибо. Рядом с моим сыном еле-еле угадывался
призрак однорукой Вилиссы.

Баксу помощь явно не требовалась - осознав свою неуязвимость и новые
безграничные возможности для самовыражения, он веселился вовсю, и его
противникам приходилось гораздо хуже, чем самому Баксу. Поэтому я побежал
на подмогу Черчековым парням. Там уже подключились зрители, и защитникам
хутора вновь приходилось туго.

До сих пор удивляюсь, как у меня хватило духу сделать то, что я
сделал. Неуязвимость - дело хорошее, но когда несколько человек дубасят
тебя здоровенными жердями, и эти жерди застревают в тебе... Больно
все-таки!.. К счастью, Черчековы парни не растерялись, с криками
набросились на обезоруженных мною противников и обратили их в бегство. Я в
погоне участия не принимал - остался на месте, вытаскивая из себя все эти
кривые дрова.

И тут позади раздался еще один крик. Кричал Черчек, и, проследив за
его вытянутой рукой, я увидел, что предполагаемый монах начал действовать.
Воздев руки над головой, он медленно приближался, и с губ его срывались
какие-то непонятные слова - вроде того, что вырвалось у меня сегодня
утром.

Поведение монаха мне очень не понравилось. Я уже начинал потихоньку
верить во все, что угодно - обстоятельства вынуждали - а от его заклинаний
явно ничего хорошего ждать не приходилось. Тем более, что от монашьей
тарабарщины моя полуматериальная плоть закостенела и стала подсыхать, как
свернувшаяся кровь на ране.

И тогда я увидел такое, от чего, несмотря на все предыдущие чудеса,
застыл на месте - надеюсь, хоть не с открытым ртом.

Навстречу монаху шел Талька. Мой маленький Талька. И в то же время не
мой. Глаза его дико сверкали, руки будто самопроизвольно совершали
разнообразные пассы, а губы шевелились, произнося слова, которых, уверен,
мой сын знать не мог. Впрочем, я тоже не знал ТОГО слова...