шагов в глубь пещеры, там и замерла в забытьи. Потом, вернувшись из
ниоткуда, она тихонько ударила ладошкой о ладошку - и в руках ее оказалась
лопатка оленя. У ног Химеко вспыхнул ровный синий огонь, а чуть поодаль
возникла большая каменная чаша с ледяной водой. Химеко осторожно опустила
лопатку оленя в синий огонь, а сама встала перед костром на колени. Некий
таинственный, но мелодичный звук возник в пещере. Данилов так и застыл,
свесив ноги с лежанки, придерживал дыхание, не шевелился, боясь помешать
гаданию Химеко. Но вот лопатка оленя раскалилась, нежными своими пальцами
Химеко подняла ее, задержала на мгновение в воздухе и тут же бросила кость
в чашу с ледяной водой. При страшном шипении и новых таинственных звуках,
теперь уже не мелодичных, а нервных, пещеру заволокло паром, у Данилова
потекли слезы и уши защипало, но Химеко бросила в чашу лепешку кагамимоти
вместе со змеей, менявшей кожу. Шипение стихло, пар исчез, оставив камни
пещеры влажными. Молча смотрела теперь Химеко на лопатку оленя, в
извилинах возникших на ней трещин читала судьбу Данилова - и вдруг
пошатнулась, швырнула кость на камни, в ужасе взглянула на Данилова,
вскричала "Дзисай!" - и исчезла.
крикнул вослед Химеко.
к ее наивным приемам, уж больно не вязались они с нынешним веком, но вслух
ей ничего не говорил - и нежная Химеко была упряма, и сам он уважал чужие
заблуждения. Но сейчас-то из-за него, Данилова, мог погибнуть его Дзисай,
или несущий печаль! По древнему обычаю Химеко одного из своих
родственников, находившихся у нее в услужении, чтобы оградить любезного ей
Данилова от бед и напастей, сделала Дзисаем Данилова. Все печали Данилова,
по мысли Химеко, обязаны были теперь стекать в него. Этот бедный Дзисай,
как, впрочем, и Дзисай по иным поводам, не должен был уже ходить в баню и
парикмахерскую, отобрали у него и электрическую бритву "Филипс", было ему
категорически запрещено ловить на себе насекомых, не ел ничего он мясного,
даже и из консервных банок, а на женщин глядеть он и вовсе не имел права.
Но худшее его ждало впереди. Если какая беда свалилась бы на Данилова или
бы он опасно занемог, сейчас же Химеко должна была бы объявить Дзисая
виноватым и убить его, полагая, что тем самым она облегчит участь
Данилова. Значит, теперь Химеко унеслась убивать кривым самурайским мечом
его Дзисая, а он, Данилов, как бы ни желал воспрепятствовать этому
варварскому обычаю, ничего изменить не мог. Он слишком ясно знал это и
сидел в пещере печальный.
нет..."
покровитель Музыки и Танцев.
запрыгало, заходило ходуном, вежливый кот Бастер, не дожидаясь. Когда
бурное движение воздуха обернется видимой и плотной материей, истек тихим
фиолетовым дымом, а перед очами Данилова предстала и сама по себе
сверкающая, но и вся в дорогих камнях демоническая женщина Анастасия,
смоленских кровей, роскошная и отважная, прямо кавалерист-девица, схожая с
Даниловым судьбой, однако удачливее его, предстала, засмеялась от
удовольствия, теперешнего или будущего, сказала красивым низким своим
сопрано: "Вот ты где, ненаглядный мой Данилов! Что же ты теперь со своим
браслетом прячешься-то от меня?" И, не дожидаясь ответных слов Данилова,
крепкими полными руками обняла его и прижалась к нему, робея. Данилов
хотел было отстранить от себя Анастасию, но, взглянув в ее счастливые и
верные оранжевые глаза, ощутив ее сладкое, жаркое тело, понял, что не
прогонит Анастасию, да и глупо было бы делать это, пошло бы все прахом,
рассудил он, и в тот же миг забыл обо всем на свете. А вскоре в районе
Карибского моря, несмотря на все предосторожности Данилова возник не
предсказанный учеными ураган, он стремительно пронесся над Флоридой и
двинулся на запад, срывая на ходу железные крыши, катя изящных форм
автофургоны по хлопковым полям Луизианы. От службы погоды он тут же
получил акварельное имя "Памела". Среди знакомых Данилова, случайных и
далеких, действительно была Памела, но к нынешнему урагану она не имела
никакого отношения.
семь рублей, и он закурлыкал по-журавлиному.
как блины от штанги Алексеева.
Часами готова в них бродить.
пробкой, и был кефир, жена ни о чем не забыла, но Муравлев сказал на
всякий случай:
авоськи круглую булочку за три копейки и, откусив от булочки половину,
сказал:
времени.
зеленой давно не было, а сегодня захожу в кулинарию, смотрю: стоит. Я и
подумала: вот бы Данилов пришел к нам на лобио.
хозяйничай, а у меня работы много.
глубоким раздумьям, с намерением увидеть страдания пятиклассника над
домашними заданиями. Но Миша спал, прямо за столом, положив голову и руки
на лист ватманской бумаги. Вскоре Миша был разбужен, и, пока он тер глаза,
Тамара разглядела, что на ватман наклеена вырезка со статьей
проницательного профессора Деревенькина, громившего легенды о пришельцах,
а вокруг статьи были нарисованы ножи, пушки и кулаки, грозившие и
профессору и статье.
не сразу:
хотела решать с шубой...
судьбы на коричневой глади, купленная за шестьсот трудовых рублей у
Тамариной сослуживицы Инны Яковлевны Ольгиной. Деятельность семьи
Муравлевых в последние полгода оправдала покупку шубы, Муравлевы гордились
ею, сам Виктор Михайлович Муравлев даже и в жаркие дни с охотой выгуливал
шубу на балконе, проветривая и ее и себя. Однако скоро шуба стала трещать,
греметь, словно жестяная, и как бы взрываться мездрой. Скорняки сказали,
что дело гиблое и надо было глядеть раньше, - шуба досталась Муравлевым
гнилая. Выслушали Муравлевы и совет - теперь же и нести шубу в
комиссионный магазин, чтобы вернуть хоть кое-какие деньги. Знакомый
художник Н.Д.Еремченко предложил поделать из шубы колонковые кисточки и
торговать ими за рубль штуку, охотников на них нашлось бы много, в
художественных салонах нынче предлагалась одна щетина. Вот Муравлевы на
поприще искусства и вернули бы за шубу не то чтобы шестьсот рублей, а и
всю тысячу. Но жалко было Муравлевым шубу. Чуть ли не со слезами смотрели
они на нее, понимали, что, может быть, такой шубы у них и не будет больше
никогда. Однако теперь денежное положение Данилова стало острее - и надо
было действительно с шубой что-то решать.
обошелся ему в три тысячи, собранные у приятелей и у знакомых приятелей.
Купил он его четыре года назад. Но это был истинный альт, возрастом в
двести с лишним лет, сотворенный певучими руками самого Альбани. Себе
Данилов построил однокомнатную квартиру, а бывшей своей жене Клавдии
Петровне отдал кооперативную двухкомнатную квартиру с хорошей кухней и
черной ванной. И за то и за другое жилье он посчитал нужным платить. Да и
как же не платить-то! Женщина, что ли, слабое существо, обязана была
тратиться на условия существования? Данилов был музыкант, а музыка и есть
сама душевность. Когда жена Клавдия Петровна ушла от Данилова, он догнал
ее, взял под руку, вернул в квартиру и ушел сам. С женой ему было тошно,
он чувствовал, что ошибся, что не любит ее, как, впрочем, и она его, и
обоим им стало легче оттого, что они разошлись. Клавдия Петровна накануне
развода вела с Даниловым гремучую войну, но когда она узнала, что Данилов
уступил ей квартиру и вызвался платить за нее, она сейчас же пообещала
навсегда быть ему настоящим другом. Она и до сих пор считала себя до того
другом Данилова, что после каждого возвращения его с заграничных гастролей
обязательно являлась к Данилову домой и принималась разбирать чемоданы с
желанием помочь уставшему с дороги. "Ах, какая вещь, какая вещь! -