меру способностей, - он достал блокнот. - Показать?
упало сердце, дыхание сбилось. Она старательно стала рассматривать, чуть
сдвинув брови от усердия. Чистый лобик прочеркнули две маленькие морщинки.
представляла...
где учишься?
тройбаны хватал, только так... куда поступаешь?
в МИМО.
нагнулась и посмотрела на ноги. Диме показалось, она рада поводу
посмотреть на себя и делает это с удовольствием. Нежная кожа северянки
была облита загаром.
интересно!
клопоморнике, ни встать, ни сесть...
десять лет отдыхал каждое лето, так что меня приняли за родную. А в Новом
Афоне - с подружкой. У нее мама какой-то босс, выбила путевки. Так что
было хорошо.
действительно отдохнула - а то так вымоталась в школе. Зубришь, зубришь...
Как это мальчишки должны обязательно сразу поступить, ума не приложу! Не
пожить совсем!
мне астрономия в школе нравилась!
этой ночной, умопомрачительной...
любимым, вылетало то и дело. - А что тут пишут! - она легонько указала на
"Астрономию".
установили наконец, что поляризованный свет Крабовидной туманности
представляет собой синхронное излучение.
поводу свое мнение, отличное от изложенного Димой. Он кивнул с серьезным
видом.
на соседнюю страницу. - Ой, как похож на нашего соседа в пансионате!
Ухаживать еще пытался... Хаббл, - прочитала она. - Нет.
расстояниями до них, - немного коряво от поспешности пояснил Дима.
действительно нравится, с восторгом подумал Дима. Что, напарник, съел?
Хабблу, перескочил на Леметрову теорию первоначального яйца, помянул
Гамова, счел своим долгом отметить существование контртеории Бонди-Хойла,
пригласил посмеяться над забавным выражением "ведро пространства"...
Господи, думал он. Тебе не скучно, Златовласка? Ведь не скучно, да? Она с
готовностью посмеялась. Внимала. Великолепные глаза распахнуты
широко-широко. Она была, как Жанетка Фременкур - глаза и губы. И чудный
медовый загар, и грациозная фигурка... Он говорил. Странно, думал он,
почему я так люблю это, а от искусствоведения, например, меня воротит?
Если б она меня спросила про художников или про картины - мямлил бы, как
на экзамене, не интересны они мне. А то, что я говорю, мне интересно? Не
по старой памяти? Тоже как-то... Сам уже думаю иногда: зачем вся эта
дребедень?.. А ведь было, было же время, когда ночей не спал, обалдело
пытаясь представить: а что там, куда галактики, метагалактики, вообще
материя, исторгнутая взрывом илема, еще не долетела? И ведь прошло с той
поры лет пять, ну - шесть... Вдруг - художник. Какой там художник, я
просто бездарь, я ничего не умею, а рисовать умею меньше, чем что-либо
еще, но господи, я ни секунды не думал, что это настоящее дело! Я не могу
не рисовать, то и дело хочется, но это просто чтоб не сдохнуть от
одиночества: я рисую - как будто письма пишу, как будто мостики навожу
между собой и остальными, трепотней мостика не наведешь, душу не
зацепишь... А, ерунда! Какими там другими? Между собой и Ею, вот и все.
Сейчас же треплюсь, и все нормально... А Ей не нравится, она оценивает это
просто как картину или рисунок, а не как письмо, и начинает разбирать:
цвет неестественен, перспектива гнутая... Какая путаница! Златовласка,
тебе нравится?
впитывая, поглощая... Или притворялась? Но зачем? Бесы дери мои сомнения,
к чему плохое выдумывать, к чему не верить? Бесы дери напарника!
предсказал существование захлопнутых сверхгравитацией областей
пространства, отсюда и возник термин "сфера Шварцшильда". Он рассказал про
реликтовое изучение и про перспективы, открываемые при дальнейшем его
исследовании, а заодно по секрету рассказал байку про академика Сахарова,
которого в ту пору как раз опять несли по всем кочкам. Байку эту Дима
узнал от своего приятеля, тоже художника, Олега Шорлемера, единственного
настоящего диссидента, коего Дима знал лично. Академик как-то спросил
жену: "Знаешь, что я люблю больше всего на свете?", и жена приготовилась
услышать про какую-нибудь женщину, в крайнем случае, - про себя, но
академик сказал: "Реликтовое излучение". "Только ты больше не говори
никому, мало ли", - простодушно предупредил Дима и начал рассказывать о
термоядерных делах: что Чэдвик и Хоутерманс еще на рубеже
двадцатых-тридцатых рассчитали энергетику термоядерного синтеза в
Солнце... Чэдвик - тот самый, который в тридцать втором открыл нейтрон, а
Хоутерманс - совершенно замечательный человек, был коммунистом, бежал от
Гитлера к нам, а мы его сразу взяли как шпиона, долго вертели на Лубянке,
а после пакта тридцать девятого как и всех, кто от Гитлера бежал, выдали
обратно... ты не знала?.. Хоутерманса тоже выдали, и его уже там посадили,
но он согласился с ними сотрудничать и, как видный физик, курировал
Киевский физтех при немцах. Наши многих ученых не успели эвакуировать,
немцы их заставляли работать, а они саботировали. И Хоутерманс многих
спас, давая заключения, что они честно, в полную силу работают, хотя они
нарочно все ерундой занимались, но когда наши Киев освободили, всех этих
ученых все равно посадили - за сотрудничество с фашистами. А Хоутерманс
ушел с немцами, а то наши бы его расстреляли... Только ты никому больше не
рассказывай... Сам он раскрылся перед ней до конца. Она была такая
чистенькая, такая ладненькая. Так хотелось ее коснуться.
пожарника. Я даже не уверен, что все правильно помню...
он улыбнулся, вспомнив, что не знает даже ее имени. - Может, прежде
познакомимся?
Москве.
пригорюнилась... Папа куда ни шло, он то на учениях, то на военной своей
игре до ночи, но мама - она все время дома, кошмар! После школы-то я
сумела доказать, что я взрослая, и все же... Конечно, одному лучше. Вы
интересно живете, наверное, очень, - мечтательно произнесла она. - Я все
пытаюсь, но как-то времени нет. То учить что-то надо, то общаться... Так
это возможно?
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Корнев Павел
Вронский Константин
Ильин Андрей
Распопов Дмитрий