у пушки задраил, заслонки на стекла опустил, все честь по чести. Два не
два, но полтора часа все было тихо, а потом начинается: ветерок снаружи
засвистел, и видимость вроде поменьше стала. Я перископ задраивать не
стал, а только пластину защитную опустил, ее пусть царапает - не жалко.
Снаружи уже не свистит, а вой стоит, и кучи песка бьют прямо нам в лоб.
Вести танк еще сложнее стало - хочешь холм объехать, а он в пять секунд
переползает метров на десять и снова оказывается прямо по курсу.
Попробовал я лавировать в таких условиях, потом плюнул - про себя, конечно
- и пошел напрямик. Теперь поездка наша на полет среди воздушных ям похожа
- то вниз идем, хвост задрав, то вверх с дифферентом чуть ли не сорок
градусов. Мощность - конечно, не реактора, а моторов в колесах - сейчас на
максимуме, и если так пойдет, то скоро придется включать экстренное
охлаждение, что не есть плюс. Средняя скорость, конечно, упала, а когда я
еще газку наподдал - так уже не воздушные ямы пошли, а фигуры высшего
пилотажа, нет уж, лучше помедленнее пойдем. Ветер уже прямо орет и все нас
засыпать пытается, но не успевает.
плевать на все изгибы. Дрон научной работой занят - считает число толчков
на единицу времени, его можно понять - в башне делать сейчас абсолютно
нечего. Серчо, узнав об этом, дает ему задание проверить местность на
активность, тщательно и плотно. Дрон за это берется, хотя и без
энтузиазма, а я все за Серчо переживаю - неспавший ведь, бедняга, сидит,
страхует нас. А Дрон кое-что интересного нашел! Материальных очагов нет,
но поле сильное и к нам недружественное, конкретно к нам. Может, оно
наведено издали, а может, и с незапамятных времен здесь висит, никто из
нас сказать не может, и приходится просто примириться с фактом.
этой ночи, плохо, видать, пристегнулся к койке. Меняемся, и я отползаю
вглубь, пытаясь парировать толчки и броски пола - такой качки я давно не
имел возможности ощущать. В жилотсеке все спокойно настолько, насколько
это возможно. Заползаю на свою лежанку и кругозора ради в стеклоблок
смотрю. Там однообразная каша красного и желтого цветов, а изредка через
нее и небо прорывается, мутное и серое. Я так и заснул, безо всяких
препаратов, а проснулся часов через пять - за окном благодать божья. Ни
ветра, ни мутности в воздухе, до горизонта дюны или барханы - словом, кучи
песка, и из них изредка жесткие элементы торчат, глина ссохшаяся. Цвет у
них - золотой и сумрачный, а в небе - правильные ряды облаков вдаль
уходят, и выглядит все достаточно мрачно.
не прыгают, как бывало, по столу, а стоят спокойно, только медленно
кренятся вместе с ним туда-сюда. Но все равно, даже в таких спокойных
условиях я ухитряюсь попасть вилкой вместо куска ставриды в масле в руку
Знахаря. Его тонкая душа не выдерживает, и он просит остановиться вообще.
Пьеро тормозит, и Знахарь тыкается носом в стенку ЦП. Новая порция охов и
стенаний, но она стихает, и все сидят и наслаждаются неподвижностью пола и
стен. Серчо сидит, подперев рукой опухшее лицо, и решает проблему: с одной
стороны, надо поскорей выбираться из этой песочницы, а с другой - хочется
хоть немного отдохнуть от тряски и раскачиваний по этим барханам. Наконец
выбрал:
он датчик системы обзора на максимальных уровнях гоняет, а во внешних
микрофонах ветер чуть-чуть посвистывает. То дунет, то утихнет. Я беру
наушники и лезу в отсек обратно, сижу и слушаю этот шум, весьма приятный
тон. Минуты три я так молча кайфую, а потом вдруг осознаю, что ветерок уж
очень периодично и каждый раз одной и той же мелодией свистит. Пока я это
перевариваю, новые звуки в шум вплетаются. Теперь это уже не мелодия, а
фраза на языке непонятном. Согласные звуки шуршит осыпающийся песок, а
гласные ветерок провывает. Тон спокойный, размеренный, гипнотический
какой-то, прямо в душу лезет, даром что языка не знаю. Я, прямо не снимая
ушей, добираюсь к ЦП - там Сергей на базу передает, что у нас датчики
понаписали - и включаю магнитофон, затем откручиваю кассету назад -
записалось, я, признаться, сомневался. Я еще раз для верности троекратное
повторение записываю, затем стоп - а Сергей с удивлением на мои
манипуляции смотрит. Я ему ничего не говорю пока, а просто включаю
звуковой фон, а наушники, наоборот, выключаю, мне еще уши пригодятся - мои
уши. Теперь, если это и вправду заклинание, то мы от него защищены, а
запись - ее хоть сутки крути, вреда не принесет. Лезу к Серчо и докладываю
о новом повороте судьбы. Серчо запись слушает, а потом, сдержанно одобрив
мои действия, подзывает Чисимета и предлагает магнитофонные наушники ему.
Тот слушает, и лицо у него меняется примерно в такой последовательности:
внимание, испуг, обреченность, удивление и радость недоверчивая наконец.
Уж и запись кончилась, а Чисимет все еще сидит, рот раскрыл. Серчо с него,
как с чего-то неживого наушники снимает и тоном следователя спрашивает:
голос это, и чего он несет?
только дивлюсь, как такой взгляд выдержать вообще можно. Вообще я Серчо
побаиваюсь, а когда он еще и вот такой...
его, должен был потерять всякий разум, вылезти сейчас отсюда и идти по
пустыне, а что дальше было бы - я и гадать боюсь. Я не знаю, почему я еще
сохраняю рассудок.
Серчо такая информация тоже не в радость, и Серчо за решением в карман не
лезет - отдает приказ трогаться вперед, и опять пол под ногами ходуном
ходит. В жилом отсеке - пятиминутка для избранного круга: Серчо, Керит,
Чисимет, Знахарь и я в качестве свидетеля, которого вовремя не прогнали, а
потом стало не до него. Речь идет о вреде излишней скрытности, говорит
Серчо.
сообщать сведения о всякого рода затруднениях в пути, о которых известно
хоть что-то. А то глядите: с кем мы ночью столкнулись, знаете - а молчите.
Вот сейчас поющие пески - та же ситуация. Пока обошлось, а дальше? Ну, что
скажете?
языке, Но Серчо это пресекает:
и вовсе за нежелательных пассажиров считать начну. Со всеми вытекающими
мерами!
к примеру, таким тоном всего один раз беседа была, когда я в Восточном
походе танк набок завалил, причем исключительно по дурости. Серчо мне
тогда пообещал "еще раз такое - и тебя здесь не будет" - вообще в
экспедиции подразумевалось - слава богу, что "такого" вроде больше не
было. И вот сейчас я на Серчо смотрю и понимаю: заартачатся рыцари -
высадит, по три литра воды даст и высадит. Керит брови приподнял, взглядом
сверкнул и деланно-спокойно отвечает:
чтобы. И одна из них - как раз ваше незнание, полное незнание обстановки,
незнание возможностей тех, кто заинтересован в уничтожении. Уничтожении
нас, потому что о нас им известно многое, и уничтожении вас, потому что о
вас неизвестно ничего.
появляется.
действовать: либо вы сейчас, прямо вот тут разъясняете, что к чему, и
тогда мы вместе мозгуем, либо я вас довожу до Узкого прохода, там
высаживаю, и мы расходимся, как в море корабли. Вот так.
вы уже со мной да с Чисиметом поякшались, так и подавно не отстанут. И
встречи будут куда посерьезней той, ночью в степи. Враг переговоров и
соглашений не признает, это я к тому, что вы, может быть, надеетесь себя
нейтральными объявить.
танка:
дружественного Межозерья, Великий Воин вам только прикрытием был, ежу
ясно!
Серчо радости не высказывает, а продолжает на послов глядеть выжидательно.
Керит молчит, Чисимет молчит, я молчу. Немая сцена. Наконец, тишину
нарушает Керит:
запись с самого начала идет). Включил, и голосом официального журналиста
вопрошаю:
подробно цели и задачи вашего путешествия, намеченные пути их достижения и
наиболее вероятные препятствия, которые при достижении этих целей могут
возникнуть?
тех, что были объявлены Маршалом. А задачи, конечно, другие. Наверное, вам
известно, что сейчас на дальнем северо-западе сложилась весьма тяжелая,
как бы сказать, ситуация. Идет извечная борьба между Темными и Светлыми
силами, но сейчас она находится в одном из критических положений. Темные