read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



А между тем Пламя Недр было здесь. Рядом. На расстоянии каких-то пядей. Люди, трудившиеся в забое, потеряли надежду, когда им оставалось буквально ещё одно усилие. Рои, созвездия, россыпи самоцветов простирались далеко в глубину, делаясь по мере удаления всё прекрасней, и там, далеко в толще, Каттай различил дыхание поистине великих камней. Камней, способных затмить и "Мельсину", и не только её...
- Вот видишь, - сказал он черепу, и собственный голос от возбуждения прозвучал незнакомо. - Тебя принесли в жертву зря. Духу этого забоя ещё не ко времени была твоя кровь...
Говоря так, он не переставал слушать недра... и его тайного слуха внезапно достиг ещё один голос, вернее, Каттай наконец сумел его вычленить и понять.
Хороня шёпот драгоценных камней, из непроглядной глубины, оттуда, где в самом деле покоились корни гор, невнятно и грозно вещала та же самая Опасность, чьё присутствие он впервые уловил подле Сокровищницы. Голос был огромным и тёмным и вселял дрожь. "НЕ ЛЕЗЬ СЮДА, МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК. ОТСТУПИСЬ. А ТО КАК БЫ НЕ ПРИШЛОСЬ ПОЖАЛЕТЬ..."
- Нет, - вслух ответил Каттай и нагнулся за фонариком. - Я не отступлюсь и не пожалею. Это моё Деяние, и я должен его совершить!
Маленькое пламя за перевитым проволокой стеклом безо всякой причины металось и Вздрагивало, порываясь угаснуть. Каттай даже подумал, не кончается ли в светильничке масло, - хотя помнил, что, собираясь сюда, заправил его самым тщательным образом... Если бы он в этот миг оглянулся, то вместо своей тени на стене увидел бы чужую. Незнакомая тень была громадна и сгорблена и воздевала руку в отвращающем жесте...
Но Каттай ушёл из забоя не обернувшись. А потом достиг лестницы и помчался вверх по ступенькам так, словно у него за спиной выросли крылья. Господин Шаркут обещал ему по крайней мере половину выкупа на свободу. А сколько ещё жил, не меньших по щедрости, скрывает жадная Тьма?!.
На семнадцатом уровне добывали камень златоискр, или попросту искряк<Златоискр, искряк - минерал авантюрин>. Красивый самоцвет, состоящий словно бы из бесчисленных крохотных блёсток, красиво переливающихся на свету, однако ничего уж такого ценного и особенного. Не яшма и подавно не рубин с изумрудом. Редкие куски златоискра удостаивались чести быть вставленными в серьги и перстни знатных красавиц. Основная часть добытого самоцвета шла на поделки куда как попроще. В мастерских несравненного Армара из искряка вырезали ручки для ножей и серебряных ложек, подсвечники и печатки... Всё - маленькое, ибо полосы достойного камня в породе бывают шириной еле-еле с ладонь.
Того, кто носит при себе златоискр, не оставит счастливое настроение, его разум всегда будет ясен, а дух - бодр...
А если этого вдруг не произойдёт, неожиданное бессилие талисмана объяснят чем угодно. Неподходящей оправой, несоответствием камня звезде, под которой родился его обладатель... Кто при этом вспомнит запоротых рудокопов, ослепших гранильщиков, исподничих<Исподничий - человек, имеющий дело с работой в глубоком подземелье - "исподе">, умерших от рудничного кашля?..
Костлявый долговязый подросток лежал возле стены лицом вниз. Он лежал так скоро третьи сутки, грязный, голый и сплошь в засохшей крови. Иногда он приходил в себя и пробовал пошевелиться, но из этого мало что получалось. Сорок плетей и взрослого невольника скорее всего загонят в могилу. А уж мальчишку - подавно. Щенок умирал. Достаточно было один раз посмотреть на него, чтобы это понять. Тем не менее - приказ Церагата! - на шее у него заклепали железный ошейник. Не выскользнешь и не вырвешься. И на руках-ногах при малейшем движении звякали кандалы, соединённые цепью. Лишние, как и ошейник. А на груди ещё кровоточило недавно выжженное клеймо. Рослый чернокожий невольник, мономатанец-сехаба, работавший поблизости, время от времени посматривал на парнишку. Он сам был точно так же закован и заклеймён. Несколько раз он давал венну напиться и пытался кормить его, но Щенок не ел. Лишь приоткрывал мутные глаза - и отворачивался...
- Тебе-то какое до него дело, Мхабр? - спрашивал чёрного великана напарник, безногий калека, уроженец южного Халисуна. - Меня на себе тащишь, мало тебе? Ещё его собрался? Да он всё равно не жилец!
Когда-то давно изувеченный, халисунец теперь был способен лишь ползать на четвереньках. Он занимался тем, что начерно обкалывал от пустой породы глыбы и куски златоискра, вырубленные могучим сехаба. А ещё он необыкновенно метко поражал камнями здоровенных наглых крыс, то и дело перебегавших забой. Этих крыс невольники ели.
- Я знаю, что делаю, - всякий раз отвечал Мхабр. - Ты тоже слышал, за что выпороли этого парня и как он держался. Я не стану ручаться, что сумел бы вынести такое без звука! И Боги моего народа не пустят меня в Прохладную Тень, если я буду равнодушно смотреть, как уходит из него жизнь!
Однажды, когда им дали поесть и унесли из забоя факел, что означало разрешение невольникам поспать, чернокожий подобрался к венну и устроил его голову у себя на коленях. Сдвинул, насколько мог, вверх от запястий мешавшие ему кандалы и долго тёр руки, нараспев выговаривая какие-то слова на своём языке. Если бы халисунец мог видеть его лицо, он понял бы, что сехаба принял некое решение - из тех, что стоят недёшево. Но в забое было темно. Отблески света, проникавшие издали, из главного штрека, не позволяли толком ничего рассмотреть, лишь заставляли изломанные жилы искряка по стенам мерцать таинственной зеленью. Тем не менее безногий всполошился:
- Ты что там бормочешь, чёрная рожа?.. Колдовать затеял никак?.. Смотри, обвала нам на головы не нашепчи!
По рассечённым шрамами губам монома-танца блуждала всё та же отрешённая полуулыбка. Он проговорил медленно и торжественно:
- Одиннадцать поколений моих предков были Теми-Кто-Разговаривает-с-Богами. Они умели просить Небо о дожде, а распаханную Землю - о плодородии. Но вся их сила перешла по наследству к моей маленькой младшей сестре. Мне же выпала лишь ничтожная толика. Поэтому я и стал всего только вождём... А теперь, во имя Лунного Неба, которому ты молишься, и шести пальцев славного Рамауры, что первым одолел Бездонный Колодец, - прошу тебя, помолчи! Я и так могу и умею немногое, так хоть ты не мешай!
- Наш Кракелей ничем не уступит твоему Рамауре... - вполголоса пробормотал халисунец. Но всё-таки уважил Мхабра и замолчал.
Поступки чернокожего напарника были понятны ему далеко не всегда. Например, вот эта его возня с веннским мальчишкой. Правду молвить, другие рабы - не могли взять в толк, чего ради мономатанец его, бесполезного калеку, всячески поддерживал и защищал. Но это-то как раз было понятно и правильно. А вот нынешнее...
Между тем Мхабр продолжал говорить, роняя во мрак тяжёлые, как расплавленная лава, слова. Он звал и по крохам собирал воедино свою тайную силу. Ему было трудно. Даже величайший колдун мало что может содеять в ошейнике и с закованными руками, а он и плохоньким колдуном-то себя никогда не считал. Но ради юного воина, чью жизнь уже приготовилась забрать Хозяйка Тьма, определённо стоило попытаться. Воззвать к могуществу предков - и ощутить в своих жилах его огненный ток... Хотя бы единственный раз за всю жизнь...
Мхабр снова и снова повторял формулу сосредоточения, мысленно заставляя себя как можно более удалиться от мерзкой вещественности забоя с его застоявшейся темнотой, с его вонью, сотканной из запахов отчаяния, унижения и нечистот. И когда всё это перестало существовать для него, искристо-зелёные сколы каменных жил отразили тонкое золотое свечение, окутавшее кисти его рук. Ненадолго. Совсем ненадолго...

...А веннского подростка из рода Серого Пса посетило видение. Нечто вторглось и разогнало багровые облака бреда, и он увидел себя лежащим на земле в месте, показавшемся странно знакомым. Откуда бы ему так хорошо знать жухлую вытоптанную траву и деревья с плоскими макушками, чья пернатая листва отливала багрянцем при свете ночных костров?.. Однако во сне ничему обычно не удивляешься, и он принял это как должное. Он лежал на пушистой шкуре большого зверя, жёлтой с чёрными, точно нарисованными, разводами, и мохнатые звёзды смотрели на него с бархатно-близких небес, а вокруг, образуя сплошное кольцо, горели костры, и глухо доносился из-за стены огня рокот множества барабанов.
В освещённом кругу прямо перед Щенком стоял человек. Его тело было глянцево-чёрным, словно выточенным из камня кровавика<Кровавик минерал гематит, разновидность железной руды>. Он стоял прямо и гордо, как подобает воителю, - почти обнажённый, лишь курчавую голову, бёдра и голени украшали роскошные белые перья. Их глаза встретились, и неожиданно человек начал танцевать. Его танец, подчинявшийся замысловатому ритму, не походил ни на что, виденное до сих пор венном. Движения, то плавные, то хищно-стремительные, завораживали, в них была своего рода речь, и Щенок необъяснимо понимал всё, что хотел сказать ему чернокожий. "Наши судьбы схожи, меньшой брат. Твой род истреблён. Моё племя сметено и рассеяно по земле. Наша встреча будет недолгой: я отдам тебе то, что ещё способен отдать, и уйду, ибо хребет моего духа сломан. Ты же..."
Танцор припал к самой земле и завис над ней, поддерживаемый только пальцами рук и ног. Потом взвился в прыжке - и босая ступня в прах растёрла фигурку человека с кнутом, вылепленную из сырой глины. Новый прыжок, крылатый взмах белых перьев - и рассыпалось под ногой изображение дородного бородатого воина в сегванской одежде.
"Ты осилишь путь, которого не пройти мне..."
Перед глазами Щенка завихрились клочья тумана, совсем как когда-то дома, когда портилась погода и вершины холмов, окружавших деревню, тонули в дождевой мгле. Он вроде успел заметить, как чернокожий танцор устремился к трём остроконечным горкам песка... А может быть, это ему лишь показалось.
Умолкли рокочущие барабаны, и всё окончательно расплылось...
Теперь Каттай улыбался, вспоминая, какой страх терзал его поджилки, когда он попал на семнадцатый уровень в самый первый раз. Они с господином Шаркутом и мастером Каломином шли тогда в изумрудный забой проверять иссякшую жилу, и он, Каттай, трясся и потел в предчувствии неудачи, а мастер был уверен в себе и брезговал вразумить несведущего мальчишку. И чем кончилось? Камни, о которых так много знал Каломин, перестали откликаться на его зов, и дух забоя потребовал мастера себе в жертву. Он, помнится, горько заплакал, увидев посох старика на могиле Белого Каменотёса. Он даже чувствовал себя виновным в его смерти и, приходя помолиться, старательно отводил глаза от резной деревянной клюки. Теперь он понимал: зря. Каждый сам выращивает собственную судьбу. Вот и мастер рудознатец выбрал свой путь... чтобы в конце концов быть упокоенным в недрах, которые любил, в самой утробе земли, на глубине, коей удостаивались немногие. А он, Каттай, всё лучше и отчётливей слышал подземные голоса, и эти голоса указывали ему дорогу к свободе. "Праведное служение непременно будет вознаграждено", - говорила мама. И была, как обычно, права. А ещё она говорила, что всякий раб непременно окажется у такого хозяина, которого на самом деле достоин. Странно даже вспомнить, как, наслушавшись россказней в караване, он ночь за ночью не спал из-за жутких снов о неведомых Самоцветных горах. Воистину, он тайно мечтал, чтобы господин Ксоо Тарким раздумал его продавать и оставил у себя в услужении! Господина Шаркута не зря боялся весь Южный Зуб, распорядитель в самом деле был грозен и весьма тяжёл на руку - но только с неразумными, чьё непослушание вызвало его гнев. Чего бояться честному и старательному? "Скоро я добуду вторую половину своего выкупа, мама. Потом поработаю здесь ещё, пока не накоплю денег. Я заберу Щенка, Волчонка и Тиргея с Дистеном, чтобы они смогли вернуться домой. Я тоже вернусь и буду самым молодым богачом, которого видел Гарната-кат. Я выкуплю тебя, мама, и заплачу за отца. Я выстрою для нас дом..."
Ему вправду казалось, будто мать могла его слышать.
На семнадцатом уровне царила всё такая же тепловатая духота. Всё так же мерцали, возникая из темноты штреков, огоньки налобных фонариков, и вереницы одинаково безликих рабов сливались в общем коридоре в сплошное многоногое нечто. Плыли по стенам, переламываясь на угловатых брусьях крепей, сутулые тени бредущих, метались под потолком летучие мыши... Пронзительно голосили колёса тележек и тачек, сипло вырывался воздух из множества лёгких, забитых рудничной пылью, шаркали по камню десятки ороговелых босых ног... Нескончаемый поток двигался к подземным мельницам, где дробили и промывали добытый крушец. Воду для промывки поднимали из подземных потоков огромные скрипучие вороты. Их вращали мохнатые маленькие лошадки с завязанными глазами. А в иные, по слухам, впрягались особо наказуемые рабы...
Каттаю не было нужды спрашивать дорогу. Он хорошо знал ещё не все уровни, но семнадцатый помнил наизусть. Да и без того было нетрудно определить, откуда везли камень-златоискр. Примерно посередине большого штрека Каттай свернул вправо и долго шёл по длинному узкому ходу, то и дело прижимаясь к стене, чтобы не угодить под катящиеся навстречу тележки. Безошибочно узнаваемые удары многих кирок, доносившиеся спереди, делались всё слышней. Потом по сторонам безо всякого видимого порядка начали открываться тесные норы забоев: тонкие жилы самоцвета сплетались и расходились в необъятной толще горы, словно прихотливо раскинутая паутина. Рабы с порожними тачками ныряли в эти норы и вновь появлялись уже нагруженными. Каттай добрался до самого конца штрека и, пригнув голову, проник в отдалённый забой.
Здесь трещал и плевался смоляной факел, вставленный в кольцо на стене, и при его неверном свете работали трое. Чернокожий гигант размеренно заносил и обрушивал кайло, одну за другой выламывая искрящиеся зелёными блёстками глыбы. Тут же усердно стучал молотком безногий калека. У него отсутствовали не только ступни, но и половина пальцев на правой руке. Тем не менее он очень ловко срубал пустую породу, отделяя лучшие, пригодные для камнерезного дела куски. А третьим был рослый длинноволосый подросток. Когда-то он носил штаны и рубашку, но то, что прежде называлось одеждой, успело Превратиться в лохмотья, кое-как болтавшиеся на бёдрах. Он двигался с мучительным упрямством недавно вставшего на ноги. Всю спину и бока покрывали широкие, ненадёжно засохшие струпья: драная шкура, натянутая прямо на кости. Кайло было ему ещё не по силам, и он как мог помогал взрослым каторжникам - оттаскивал камень, вырубленный сехаба, нагружал тачки, подавал и пододвигал куски под молоток халисунца... Тот за что-то был страшно сердит на него и без конца обзывал дармоедом, ходячим несчастьем и лесным пнём. Подросток не отвечал.
- Здравствуй, Щенок, - сказал Каттай. Ему вдруг опять стало стыдно собственного благополучия, сытости и добротной одежды. Стыд был необъяснимым, ведь всё, что досталось Каттаю, он заработал честным служением. Если бы венн не перечил надсмотрщикам и не дрался с другими рабами, а думал о том, как лучше потрудиться для господина...
- Слышишь, Пёс, - оглянулся калека. - Тебя спрашивают!
"Пёс?.. - удивился будущий вольноотпущенник. - Ну да... конечно..." Венн с натугой отвалил в сторону очередной камень, поднял голову и увидел Каттая. Узнал его. Он сказал:
- И тебе поздорову, лозоходец... Тут Каттай понял, что зря поименовал его детским прозванием. Щенячьи дни для Пса кончились - на самом деле уже давно. Чудом не убив, безжалостный хлыст надсмотрщика содрал все остатки ребячьего: так линяет зверёныш, меняя детский пух на щетину взрослого и грозного зверя.
- Я поесть принёс... - вконец смутился Каттай. И торопливо развернул маленький узелок: - Вот...
Добрая горбушка чёрного хлеба. Полоска копчёного мяса. И самое драгоценное - луковица. Лакомство и спасение для исподничих, давно позабывших, в какой стороне восходит солнце на небесах. Всё вместе - не очень голодному человеку на один зуб.
Чернокожий исполин отвернулся к стене и замахнулся кайлом, звякнув цепью о деревянную рукоять. Ворчливый халисунец незаметно проглотил слюну и сказал:
- Ты ешь, Пёс. У нас на вечер ещё та крыса припрятана.
"Крыса?!.." - ужаснулся Каттай. Он вообще-то слыхал, чем пробавлялись голодные рудокопы, но чтобы взаправду...
Пёс церемонно поклонился ему, принимая узелок.
- Мы благодарим тебя за угощение, лозоходец. Мы надеемся, ты не откажешься разделить его с нами?
Каттай почувствовал: ещё немного - и он самым неподобающим образом разревётся.
- Я не оскорблю тебя отказом, достойный венн. Позволь только, я сам отделю свою долю...
Крошечка хлеба. Волоконце мяса. Сухая чешуйка от луковицы.
- Мхабр! Динарк! - позвал Пёс. Было очевидно, что без своих товарищей он к еде не притронется.
- Я уже заслужил половину свободы... - глотая подступающие слезы, проговорил Каттай. - Я открыл опалы, которые считали иссякшими... Внизу, на двадцать девятом... Я и тебя обязательно выкуплю...
Ох, эти разговоры о свободе, никогда-то они не доводят невольников до добра!.. Каттая словно подслушали - за спиной раздался резкий щелчок кнута, хлестнувшего для начала по камню.
- Ну-ка живо за работу, крысоеды! - приказал звонкий, совсем молодой голос. - А ты, недоносок, пшёл вон из забоя, пока поперёк задницы не получил!..
Каттай вертанулся на месте. Надсмотрщик смотрел на него сзади, да ещё против света, и оттого не сразу узнал. Зато ему самому пламя факела било прямо в лицо. Это был Волчонок... или, лучше сказать, Волк? Добротно одетый, раздавшийся в плечах... кормленый и сильный даже на вид. И в руке у него вился и змеился кнут. Которым он явно выучился ловко владеть. И с превеликой охотой пускал его в ход, наслаждаясь недавно полученной властью...
Он, впрочем, тотчас заметил, как блеснула в ухе у "недоноска" серебряная серьга, и сообразил, что сморозил не то.
- Здравствуй, Волк, - негромко сказал ему Каттай.
- Ты, что ли?.. - проворчал юный надсмотрщик. - Ты... ну... это... лучше ступай, в общем, отсюда. А эти... я им... - Он выругался "в четыре петли", как определил бы знаток надсмотрщичьей брани. - Обленились вконец!
- Они не обленились, - ровным голосом ответил Каттай. - Они оставили работу, потому что я пришёл к ним и говорил с ними по праву, вручённому мне господином Шаркутом. Я расспрашивал их о благородных камнях, которые добываются под Южным Зубом и которые здесь ещё могут быть найдены. Если ты, Волк, хочешь за это кого-нибудь наказать, начни с меня. Я думаю, господин старший назиратель Церагат и господин распорядитель Шаркут оценят твоё рвение по достоинству... Молодой надсмотрщик залился краской, заметной даже в факельном свете. Его собственная "ходачиха" была самой простой, медной. Такому, как он, полагалось первым здороваться с маленьким лозоходцем и кланяться ему за десять шагов. Ответить было нечего, и Волк в сердцах щёлкнул кнутом. Тугой плетёный ремень оставил на потолке полосу, сшибив неплотно державшийся камень. Волк повернулся И молча ушёл из забоя обратно в штрек. Было слышно, как там он заорал на кого-то, недостаточно расторопно катившего тяжёлую тачку. Снова свистнул кнут - и, судя по долетевшему вскрику, прошёлся на сей раз не по камню...
- Матёрые, они меньше лютуют, - заметил калека-халисунец. - Да...
- Что ж не полютовать, если никто в ответ по морде не даст, - кивнул Мхабр. - Такое искушение! Вот ему и не справиться, сосунку. Ничего... лет через десять остепенится. Если только раньше его никто не убьёт!
Пёс не сказал ничего, лишь нахмурился. Будто в ответ на слова чернокожего из неведомых закоулков памяти выплыло нечто, чего наяву он совершенно точно никогда видеть не мог. Глиняная фигурка надсмотрщика, в прах растираемая чьей-то ногой... Откуда бы такое? Случается же - мы вспоминаем мгновение сна, даже вспоминаем, что сновидение казалось мудрым и значительным, но что там было ещё - хоть тресни...
Каттай вдруг всхлипнул, сорвался с места и убежал, почти не разбирая дороги.
- Как думаешь, Пёс? - проводив его глазами, спросил безногий Динарк. - Он тебя выкупит?
Молчаливый венн хотел было передёрнуть плечами, но изорванная кожа на лопатках болезненно натянулась, и он не кончил движения.
Мхабр выбрал трещину в камне и нацелился кайлом:
- Что-то я не слыхал, чтобы до сих пор здесь кто-то хоть самого себя выкупил...
- Да катись ты до самого Беззвёздного Дна со своим поганым языком, чёрная рожа!.. - возмутился вспыльчивый халисунец. - Ну вот кто тебя просил последней надежды парня лишать?!
- Ты про какого парня-то говоришь? - усмехнулся сехаба. - Про нашего Пса или про лозоходца?
- Про обоих, - оскорбление буркнул Динарк. - Ты ещё начни всех убеждать, будто тот малый, сумевший удрать из последнего каравана, на самом деле не убежал, а погиб под обвалом!.. С тобой тогда знаешь что сделают? Самому небольшой обвал быстренько подгадают...
Мономатанец загнал в трещину клин:
- По мне, так лучше заранее знать свою долю, чем предаваться ложным надеждам. Как-то легче уходить в Прохладную Тень, если вдруг что...
Венн нагнулся и подал ему кувалду. Мхабр взял её... и вдруг согнулся в неудержимом приступе жестокого кашля. Чёрное лицо на глазах сделалось серым, по подбородку потекла кровь. Так, словно в грудь великану попала стрела, трусливо пущенная из засады.
- Ну вот!.. - в голосе халисунца звучали слезы. - Я тебе говорил!.. Что же это ты учинил над собой, дурень разнесчастный!..
На двадцать девятом уровне, совсем недавно покинутом и забытом, теперь кишмя кишели рабы и вовсю кипела работа. Распорядитель Шаркут ничуть не усомнился в реальнос ти Пламени Недр, довольно-таки сбивчиво описанного Каттаем, и без промедления отрядил туда порядочное количество народа, вооружённого всем необходимым для проходки. Только, к некоторому разочарованию юного лозоходца, вместо того чтобы сразу ломать камень "чела", рудокопы под водительством Шаркута стали для начала переделывать всю выработку. Первым долгом из верхних уровней спустили толстые створки, выкованные в рудничных мастерских, и весьма добросовестно вмазали их возле входа в забой, там, где пористое ложе Пламени Недр сменялось несокрушимым гранитом. Створки, как сразу заметил любопытный Каттай, были очень плотно - волос не пролезет - пригнаны одна к другой и к каменной ободверине. Открывались они внутрь забоя, а смыкал их могучий и довольно хитрый замок. Такой, что снаружи ворота достаточно было просто захлопнуть, потянув на себя, - и всё, обратно только ключом. Огромным, только что выкованным серебристым ключом, висевшим на поясе у Шаркута.
"Как же доверяет мне господин распорядитель, - с бьющимся сердцем думал Каттай. - Он даже в глаза ещё не видел опалов, но полагает, что я в самом деле обнаружил сокровище, которое следует охранять!"
Когда испытывали работу только что подвешенных створок, под ноги Шаркуту попался череп принесённого в жертву раба. Он мешал воротам закрываться, и распорядитель небрежным пинком отшвырнул его прочь. Череп, пролежавший на одном месте лет двадцать, самым непристойным образом закувыркался в воздухе, потом ударился о стену, и нижняя челюсть у него отвалилась. От этого вечная усмешка мёртвой головы из неопределённо-надменной стала зловещей. Не только Каттай - все, кто видел, втянули головы в плечи, ни дать ни взять ожидая появления призрака. А юный лозоходец почему-то вспомнил об Опасности, про которую он, как и обо всём прочем, без утайки поведал распорядителю. "Что вдруг, если эти ворота - не для охраны опалов, а... от НЕЁ?"
Он, впрочем, оставил промелькнувшую мысль и почти тут же забыл. И правда - Опасность была непредставимо громадна. Отсроченная кара Богов, превосходящая всякое человеческое разумение. Защититься от Неё с помощью каких-то жалких ворот, пусть даже выкованных из металла? От кары Богов - с помощью изделия человеческих рук?..
Каттай очень обрадовался, заметив среди каторжан, согнанных работать на "его" уровне, саккаремца Дистена. Бывший горшечник выглядел поседевшим и согнутым. Так, словно все года его жизни, о коих он вскользь упоминал по пути, в одночасье на него навалились. Каттай помнил его пожилым крепким мужчиной, а встретил воистину старика. Рудники не молодили и не красили никого - кроме, может, Хозяев... да и это после увиденного в Сокровищнице было сомнительно.
- Здравствуй, дядя Дистен, - подошёл к нему Каттай.
- И ты здравствуй, малыш, - удивился Должник. Серьга-"ходачиха" в ухе Каттая настолько изумила его, что он даже протянул руку потрогать: - Так, значит, не врут люди, будто здешнюю жилу усмотрел некий шустрый мальчонка? А я-то не верил, старый дырявый кувшин! И ты в самом деле чуешь камни в земле?..
- Я уже наполовину выкупился, дядя Дистен. Господин Шаркут сам мне сказал. Когда я выкуплюсь совсем и поеду домой, я обязательно тебя заберу. И Тиргея, и...
Горшечник усмехнулся:
- Спасибо, малыш.
Распорядитель Шаркут самолично присматривал за работой в забое. Когда он счёл наконец, что всё было готово, и велел-таки рубить "чело", Каттай стоял рядом с ним. Это само по себе было удивительной честью и в другое время заняло бы все его мысли, но не теперь. Каттай был уверен, что не ошибся, однако сердце колотилось у горла. А что, если всё-таки?.. А вдруг?..
Всякая человеческая способность, если пользоваться ею внимательно и с умом, обостряется и оттачивается. Иногда совершенствование происходит постепенно, иногда же становится заметно не сразу, но зато потом прорывается, как водопад. Стоя подле Шаркута, Каттай напряжённо всматривался в "чело", освещённое сразу несколькими факелами. Кирки рабов врезались в пористый податливый камень, откалывая его неровными, рваными глыбками. Тяжёлый, острый металл, заносимый равнодушными руками, плохо гнущимися от застарелой усталости... Каттай вдруг осознал: для простых рудокопов опаловая жила значила совсем не то, что для него. Он успел полюбить камни, таившиеся в глубине, для него они были живыми. И радужно-чёрные, целое созвездие которых зависло в мрачном великолепии совсем рядом, и огненные, чьи тревожные пламена застыли чуть дальше, и...
Да как вообще могло быть, что другие рабы оставались слепы и глухи к тому, что так ясно чувствовал он сам?..
- Господин Шаркут, вели им остановиться!.. - вырвалось у Каттая. - Они его покалечат!..
- Стоять!.. - немедленно рявкнул Шаркут. Проходчики, знавшие его нрав, так и шарахнулись от стены. - А ты говори толком! Покалечат кого?..
- Камень, - робко ответил Каттай. - Не прогневайся на ничтожного раба своего, мой милостивый господин... Но там, в стене, чудесный самоцвет, и его только что зацепили... Его могут разбить...
Летучая природа стихии огня, из которой некогда возникли опалы, вправду наделила их хрупкостью. Требуется сноровка и немалая осторожность, чтобы извлечь дивный камень и неповреждённым перенести на верстак ювелира. Шаркут стремительно прошагал к стене и придирчиво осмотрел её:
- Где?
Каттай припал на колени, погладил ладонью ничем вроде бы не примечательный выступ:
- Вот он, мой великодушный и милостивый господин... Вели обколоть его здесь и ещё здесь...
- Слышали? - обернулся Шаркут. - Обколоть!
Костлявый невольник с кожей, отливавшей медью сквозь грязь, опасливо поднял зубило и молоток. Несколько ударов, нанесённых так бережно, словно он не камень рубил, а птенчику помогал выбраться из скорлупы... И на мозолистую ладонь легло нечто с миску размером, по форме напоминавшее морскую двустворчатую раковину. Это нечто было заметно тяжелее пористой породы, способной плавать в воде. Шаркут нетерпеливо выхватил камень из руки-рудокопа. Каттай взволнованно приплясывал рядом, но распорядитель всё сделал сам. Поскоблил "раковину", сдунул пыль... Обнажился след кайла: острый стальной зуб в самом деле нарушил непрочную корочку самоцвета и на полногтя вошёл в его тело, оставив на переливчато-нежной поверхности грубый след.
- Ты рубил? - хмуро спросил Шаркут меднокожего.
Невольник попятился. Но, видимо, Шаркут угадал, потому что другие рабы отскочили ещё дальше прочь, оставляя виновного с распорядителем один на один. Замерший в страхе Каттай ждал, что его всесильный покровитель выхватит из-за пояса кнут, но тот обошёлся без оружия - одним кулаком. Ему не потребовалось замаха. Каттай не успел даже толком увидеть, что именно содеял Шаркут. Меднокожий просто улетел на несколько шагов прочь и свалился к ногам своих товарищей. Его нос превратился во влажный бесформенный ком, брызгавший во все стороны красным, глаза закатились. Какое-то мгновение Шаркут неподвижно стоял возле освещённой стены, под обжигающими открытой ненавистью взглядами рудокопов. Ну-ка, мол, чья возьмёт?.. Кто отважится броситься, кто хотя бы шёпотом выговорит: "Ублюдок!"?.. Ну?!.
Их было не меньше пятнадцати человек, все с зубилами и кайлами в руках, но с места не двинулся ни один.
- То-то же, - вслух выговорил Шаркут. Повернулся и в сопровождении трепещущего Каттая вышел вон из забоя. Каттай прошёл мимо Дистена, но не решился ни заговорить с ним, ни даже поднять на саккаремца глаза. За их спинами невольники возобновили работу.
Способность видеть сквозь недра не обманула Каттая. Прекраснейшие опалы в самом деле начали попадаться один за другим, причём именно в том порядке, в каком он предсказал их появление. Сперва чёрные, таящие невероятную радугу, - счастливые камни, в чьей власти острота зрения и укрощение подлых страстей. Затем огненные, созерцание которых гонит прочь обмороки и грусть. Ради лучшего из них, высотой почти в человеческий рост, пришлось расширять выход наверх. Камень мягко закутали, взвалили на волокушу и со всеми предосторожностями отправили гранильщикам Армара. Там его очистят от корки и загрязнённых кусков, бережно отшлифуют... Но даже теперь, необработанным и нетронутым, самоцвет обещал далеко превзойти прославленную "Мельсину в огне". Чего доброго, прежний камень ещё вынесут из Сокровищницы и продадут, а новый установят на его месте под именем "Славы Южного Зуба". Как знать!..
...За огненными опалами последовали царские, названные так оттого, что именно ими была с давних пор увенчана корона аррантского Царя-Солнца, - тёмно-красное ядро с изумрудно-зелёной каймой. Цвета, излюбленные не только высшими Домами просвещённой державы...
Каттай очень пёкся о судьбе "своего" забоя: не иссякает ли снова? И если так, то не сочтёт ли господин Шаркут добытые богатства слишком скудными и не могущими послужить половиной Деяния?.. Его мучили смутные опасения. Он не понимал их природы, только то, что день ото дня они становились сильнее. Не жалея ног, он спускался на двадцать девятый, в жару, духоту и подземную вонь. Иногда - сопровождая распорядителя. Иногда - в одиночку.
Однажды Каттай пришёл туда и увидел, что все рудокопы в забое прикованы за ошейники к длинной цепи, укреплённой возле "чела". Лица у всех были как у приговорённых, и работа, понятно, двигалась куда медленнее, чем накануне. Лишь нескольким позволено было передвигаться свободно. Трое налегали на крепкие лаги, взваливая на волокушу очередной крупный камень, даже сквозь напластования грязи мерцавший алыми бликами В молочно-голубой глубине. Ещё трое тачками вывозили пустую породу. Эта работа считалась наиболее лёгкой. Каттай присмотрелся и с ужасом увидел на спинах у всех шестерых свежие следы кнута.
К его некоторому облегчению, присматривал за рудокопами знакомый надсмотрщик - Бичета, и Каттай отважился к нему подойти:
- Господин мой, что случилось? Почему все закованы?..
Бичета передёрнул плечами. Мальчишка-лозоходец был рабом, однако этот раб носил серебряную "ходачиху", и сам Шаркут ему покровительствовал. Поэтому Бичета неохотно, но всё же ответил:
- По приказу распорядителя. За непокорство.
"Сохрани и помилуй Лунное Небо! За непокорство?.." Каттай ужаснулся ещё больше и не отважился на дальнейшие расспросы. Он посмотрел на Дистена, работавшего дальше всех от "чела". Вот уж кто был, по мнению Каттая, воистину добрым рабом! Это верно, старый горшечник когда-то убил негодяя, причинившего его семье зло, но законное наказание принимал с твёрдостью и достоинством... Чтобы такой человек да вдруг взялся проявлять непокорство?..
Выждав, Каттай подгадал время, когда Бичета ушёл сопроводить до подъёмника вновь выломанную самоцветную глыбу, и подбежал к Должнику:
- Дядя Дистен!.. Чем вы все здесь провинились?..
Взгляд саккаремца показался мальчику каким-то далёким.
- Вчера, - медленно ответил горшечник, - один из нас увидел на стене тень. И это была не его собственная тень, малыш. Она грозила рукой - вот так - дескать, уходите поскорее отсюда! - и у неё торчал на спине горб, Я не буду тебе говорить, о чём мы сразу подумали. Сегодня мы замешкались перед входом в забой, а когда нас - погнали вперёд, шестеро попытались войти сюда раньше других. О чём подумали надсмотрщики, я тебе говорить тоже не буду. Этих шестерых тотчас отделили и наказали, и я уверен, что покойные матери тех, кто порол... Ну да Богиня их, впрочем, наверняка уже простила... а остальных посадили на цепь. Вот так, малыш...
- Дядя Дистен! - взмолился Каттай, против воли чувствуя себя в чём-то непоправимо виновным. - Дядя Дистен, ты потерпи! Я тебя обязательно выкуплю!..
Ответить Должник не успел. Возле входа в забой появился вернувшийся Бичета, и прикованные рудокопы усерднее застучали кирками. Никому не хотелось лишний раз испробовать на себе его кнут. Каттай поспешно отошёл от Дистена, чтобы не навлечь на него гнев надсмотрщика, и пробрался к самому "челу".
Оттуда как раз извлекали очередную бесформенную глыбу, таившую внутри самородок Пламени Недр. Каттаю не требовалось полсуток путешествовать по переходам и шахтам, чтобы взглянуть на уже обработанные камни, он и без Армаровых гранильщиков знал: чем дальше, тем чище, крупнее и ярче становились опалы. Вот и этот камень: половина его была белёсо-голубой и таила внутри алые и зелёные отблески. А другая половина... В ней голубизна и двойная игра цветов сходили на нет, уступая место зёрнам мозаики всех мыслимых переливов. Эти зёрна были подобны ночному сиянию в небесах, о котором, вспоминая родной остров, рассказывал бедный Ингомер...
Таких самоцветов Каттай ещё не встречал. Даже в Сокровищнице. Потому что до сего дня их просто не было. Их никто не находил здесь, никто не извлекал из земли.
Каттай подбежал к "челу" и торопливо, жадно протянул к нему руки: что там, в толще?.. Есть ли другие подобные камни? Достойные если не державных властителей, то их дочерей и супруг?.. Таким ли окажется круглый, с большую тыкву, опал, который только-только начали вырубать из стены?..
...Дыхание Опасности, пронизавшее всё его существо, повеяло настолько грозно и мощно, что он еле устоял на ногах. Так вот она, истинная причина беспокойства, мучившего его все эти дни!.. Головная боль, о которой он, правду молвить, начал понемногу уже забывать, шипастым железным обручем впилась в темя и виски. Такой обруч во время прилюдных казней затягивал на преступниках палач государя шулхада... Каттай громко вскрикнул и бросился к выходу из забоя...
...Чтобы прямиком налететь на Шаркута, как раз туда вступавшего.
- Господин мой!.. - Каттай начисто забыл обхождение, присущее добрым невольникам, и ухватил распорядителя за обе руки сразу. - Господин мой, трижды милостивый и великодушный...
- Что ещё? - остановился Шаркут.
- Господин мой, вели скорее вывести всех оттуда!..
Распорядитель сбросил его руки и сам встряхнул Каттая за плечи, словно тонкое деревце:
- Не ори, как блажной! Дело говори!
- Милостивый господин мой, ничтожный раб не сумел верно истолковать предупреждение... Вели скорей вывести всех оттуда, ИБО ТАМ СМЕРТЬ! И она близко!.. Прикажи, пусть они не трогают камень, за который взялись, пускай всё оставят, как есть, и скорее уходят из этого страшного места... Невольники, побросав работу, смотрели на распорядителя и Каттая. Кто-то начал тихо молиться.
Шаркут прожил почти всю жизнь под землёй. Он гораздо лучше самого Каттая понял, о чём тот говорил.
- Ты, - сказал он юному лозоходцу. - Чтобы я тебя здесь больше не видел. Живо наверх. И если кому-нибудь попадёшься ниже двадцать седьмого, будешь свою половину выкупа заново отрабатывать. Ну?! Оглох?!..
Каттай упал на колени:
- Мой господин... всемилостивый и украшенный всяческой добротой... Вели ничтожному рабу отработать десять раз по десять таких половин... только пусть скорее заложат самыми тяжёлыми камнями этот забой...
Шаркут его не дослушал.
- Забери, - кивнул он Бичете. Надсмотрщик живо сгрёб Каттая за шиворот, вздёрнул с колен и потащил к лестнице. Тот пробовал отбиваться, впервые забыв, что не смеет перечить свободному:
- Мой господин!..
Распорядитель повернулся, к нему спиной. И шагнул в забой, вытаскивая из-за пояса не дающий промаха кнут:
- За работу, дармоеды! Вы там! Заснули?! Тугой ремень рванул воздух, произведя громкий хлопок. Эхо метнулось в каменной дыре, металлические створки отозвались едва слышным звоном.
- Мало ли что там примерещилось сопляку! - рявкнул Шаркут. - Оно-то ещё обрушится или нет - а я с вас точно шкуру спущу!.. Ну? С кого начать? Мигом ведь за яйца подвешу!
Это он мог. Это он очень даже мог... В дальнем конце забоя глухо, обречённо стукнуло о камень кайло. Потом другое и третье...
- То-то же... - Распорядитель свернул кнут в кольцо, однако убирать за пояс не стал. И начал прохаживаться между воротами и "челом", особенно подгоняя рудокопов, бережно вырубавших породу кругом огромного, только что найденного опала. Каким бы судом его ни судили - Шаркут был далеко не труслив...
Бичета уже вёл Каттая по деревянной лестнице, приближаясь к подъёмнику, когда ЭТО случилось. Каттай без конца вертел головой, оглядываясь на забой, и увидел ВСЁ. От первого до последнего мига.
Он увидел, как опаловую глыбу сумели наконец потревожить в её вековечном гнезде. Вот она шевельнулась... и вдруг её движение сделалось самопроизвольным, уже не зависящим от усилия человеческих рук... и откуда-то из-под камня, ярко блеснув в факельном свете, неожиданно высунулся длинный и тонкий, как вязальная спица, клинок. Он вонзился в живот ближайшему рудокопу, легко прошил человека насквозь, дотянулся до стены, и из нее полетели во все стороны камни. Невольник запоздало ощутил боль, с воплем рванулся прочь... Узкий клинок рассёк тело почти пополам, и вопль захлебнулся. Рудокопы бросили самоцветную глыбу и отскочили в стороны, насколько позволила цепь, но стронутый ими камень уже не мог успокоиться. Он медленно поворачивался, вздрагивая и готовясь выпасть наружу, и с каждым движением из щели между ним и стеной высовывались новые сверкающие клинки...
Свист, грохот... Страшные крики людей... Шаркут бешеными скачками нёсся к выходу из забоя. Он зачем-то прикрывал руками голову. От удара подземных мечей, разрубающих камень, не даст обороны ни шлем, ни щит, ни лучшая кольчатая броня... Но какое дело до разума существу, настигаемому смертью?
Прикованных рудокопов, конечно, никто не удосужился освободить.
Надсмотрщик Бичета, остолбеневший от увиденного, споткнулся на лестнице, потерял равновесие и выпустил Каттая. Тот, рванувшись, скатился обратно вниз и бросился внутрь забоя, крича:
- Дядя Дистен!.. Дядя Дистен!.. Величественный и жуткий голос подземной стихии мгновенно похоронил его крик. Он подскочил к горшечнику и стал отчаянно дёргать и тянуть цепь. Откуда-то брызгало горячим, невозможно горячим водяным паром. Шаркут с перекошенным лицом промчался мимо них и принялся сводить створки ворот.
- Бичета!.. - ревел он, надсаживаясь от усилия. - Бичета!..
Пар быстро заволакивал и наполнял забой, под ногами хлюпала непонятно как оказавшаяся здесь вода, но факелы ещё горели, и Каттай увидел, как целый веер мечей срезал бок опаловой глыбы, и там на один-единственный миг ослепительно сверкнула мозаичная радуга - старый Хранитель за сердце схватился бы, если бы смог увидеть её...
А в следующий миг невольник, прозванный Должником, схватил Каттая поперёк тела и вышвырнул за ворота, прокричав в ухо:
- Кернгорм! Меня звали Кернгорм!.. Каттай очень отчётливо расслышал его... Шаркут и Бичета с лязгом свели блестящие створки. Тяжело и внятно сработал, запираясь, замок, ключ от которого больше никогда не будет использован. Некоторое время за дверьми продолжало глухо громыхать... Лежавший на полу штрека Каттай вроде бы различал крики, стук и царапанье, проникавшие сквозь металл... Несколько певучих ударов... Они очень быстро отдалились и затихли в земной глубине...
Рудокопов, оставшихся запертыми в забое, было восемнадцать человек.
Три раза по шесть.

Венн по имени Пёс проснулся посреди ночи - или того, что они здесь принимали за ночь: времени, когда рабы спали, свернувшись, кто как мог, в мелком каменном крошеве. Без факела в каменной дыре было почти совсем темно, но Пёс с некоторых пор обнаружил, что его глаза начали привыкать к подземному мраку. Во всяком случае, потёмки, нарушаемые лишь отблесками из штрека, были для него куда прозрачнее, чем для Мхабра или Динарка.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 [ 8 ] 9 10 11 12 13 14 15
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.