личную обиду на меня. Как показало будущее, я был и прав, и неправ. На
отказ он надеялся, но вовсе не для того, чтобы лелеять обиду. Я слишком
примитивно оценил его. И, подчиняясь этой ошибочной оценке, уверенный про
себя, что не разрешу ей вылететь со мной, я решил сыграть в объективность.
сделать?
Виккерсом сидели в таких же креслах, образуя равносторонний треугольник. Я
спросил, чем могу служить Ирине и чем может послужить мне она. От меня она
попросила ходатайства перед Барнхаузом, а мне пообещала помочь в изучении
нибов. Она не просто этнолог, а космоэтнолог. Земные народности, этносы,
она изучала лишь как учебный материал. В аспирантуре она
специализировалась на инопланетных этносах. К сожалению, разумных
цивилизаций в космосе мало, да и те уже изучены. Но этнос нибов для
этнолога - кладезь открытий. Собственно, она и мужа заставила наняться на
Ниобею, чтобы впоследствии присоединиться к нему. Она будет исполнительным
сотрудником, какую я ни определю ей должность.
первые минуты. Я всматривался в ее лицо, вслушивался в грудной,
глуховатый, очень низкого тона голос, только у одной на тысячу встречаются
такие голоса. И я любовался ею. Нет, она не была красива в обычном
понимании красоты. В этом смысле ей было далеко до Агнессы Плавицкой. Даже
рядом с красивым мужем она проигрывала: когда я переводил взгляд с него на
нее, она казалась дурнушкой, возможно, и была такой. Это не имело значения
- красива ли она, или только миловидна, или даже и этого маленького дара
природы лишена. Ирина была больше, чем красива, она была прекрасна - той
особой, той высшей прелестью, какую не выразить ни изяществом линий, ни
гармонией форм, ни музыкой голоса. В ней ничто не выделялось, она была
совершенна всем естеством. Мой дед, Иоганн-Фридрих Штилике, знаменитый в
Баварии виноградарь, часто говорил мне о какой-то нашей соседке:
"Василий-Альберт, она не богиня, нет, но в ней вечно женственное - эвиг
вайблихе, и поверь мне, мальчик, это важней божественности". Что я тогда
понимал в речениях деда? Его оценки были мне не по возрасту. Но я сразу
понял, что именно о такой женщине говорил мой дед Иоганн Штилике, ибо в
Ирине Миядзимо было то самое "эвиг вайблихе", то вечно женственное, что
значительней любой красоты.
вызвал ко мне свою жену. На Земле до встречи с Анной я много влюблялся, не
теряя головы, расставался без раны в сердце. Обычной семьи я не создал
даже с Анной, мы прожили почти десять лет, но детей у нас не было, нам
попросту было не до детей. А после смерти Анны не помню, чтобы
приглядывался хоть к одной женщине. Я был влюблен в космос, космические
экспедиции были единственной страстью моей души, я не мог делить эту
могучую страсть со скорогаснущими страстишками. Но если в мире и
существовала женщина, способная породить во мне сильное чувство, то эту
женщину звали Ирина Миядзимо. Я понял это еще до того, как она закончила
свои просьбы. Но одновременно я помнил, что она жена такого же астронавта,
как я, удивительно красивого человека и к тому же вдвое моложе меня, да
еще моего принципиального врага, и что я не имею морального права стать
соперником своего противника.
Когда рейс, коллега Виккерс?
было реальным спокойствием.
сказал бы мой резкий и категоричный учитель Теодор-Михаил Раздорин, если
бы узнал о разговоре с Ириной? Наверно, сыронизировал бы что-то вроде:
"Пришла, увидела и села на шею". Уж он-то не поверил бы, что я способен
вот так, без сопротивления, покориться настояниям совершенно незнакомой
мне женщины. Я был недоволен собой и тревожился за себя, мне все больше
думалось, что я совершил плохой поступок и вряд ли легко выкарабкаюсь из
создавшейся скверной ситуации.
важных сегодня события - и оба с первого взгляда. Ненависть к Агнессе,
любовь к Ирине. Ненависть взаимная, а любовь односторонняя. К тому же
ненависть никто не опорочит: типичная несовместимость характеров и целей,
ненавидьте себе на здоровье. А любовь - запретна. Не значит ли отсюда,
софистически изрек бы твой учитель Раздорин, что ненависть благостней и
поощрительной, чем любовь? Короче, что ненависть лучше любви?
Барнхауз уехал проверять, все ли готово для рейса на Ниобею. У Агнессы
торжествующе сияли глаза, она уже знала, что я разрешил Ирине лететь. Она
протянула мне какую-то бумагу для подписи. Золотые колокольчики в ее ушах
вызванивали похоронный марш.
сочли нужным разрешить Ирине Миядзимо посещение Ниобеи. Я боялась, что у
вас не хватит времени составить этот необходимый документ, а без него
вылет Ирины на Ниобею невозможен.
потому что необходимо глубокое изучение нибов, а осуществить такое
изучение может только она, выдающийся специалист в этнографии, всю
ответственность за такое решение я, Штилике, беру на себя.
специалист? Я не читал ее работ и вообще лишь раз ее видел!
потому, что она покорила вас, что взяла вас в плен своим обаянием, своим
настоянием, своими... Короче, кто поверит, что знаменитый покоритель
космоса Василий Штилике способен показать такую слабость? Впрочем, если вы
настаиваете, я перепишу бумагу.
честно выскажу Агнессе все, что думаю о ней. Она злорадно рассмеялась мне
вслед.
инопланетных станций: огороженная металлическим забором территория, башни
по углам забора, на башнях пулеметы и боевые лазеры, внутри ограждения
гаражи, мастерские, склады, причальные площадки и двухэтажная гостиница
человек на тридцать. И, разумеется, вокруг станции - очищенное от деревьев
и кустов пространство, даже холмы сглажены, а ямы засыпаны, чтобы никто не
мог скрытно подобраться к забору. Когда на Земле критиковали
косморазведчиков Ниобеи за создание такой крепости, они хладнокровно
отвергали критику: нет, они не завоеватели, они идут с пальмовой ветвью
мира в руках, а лазеры и пулеметы лишь на случай, если на них нападут.
гривой и солнечно-яркой бородой.
их древнего города, - предложил Мальгрем. - Сами нибы в нем давно не
живут, хоть иногда и забредают туда и могут вам повстречаться. Печальное
свидетельство нынешней социальной и интеллектуальной деградации
несчастного народа - вот таким вам предстанет этот памятник их угаснувшего
величия.
города. Это местечко, говорила она, напичкано загадками. Все, что
разведали о Ниобее, было ей досконально известно. Она выискивала в отчетах
информацию, до какой и Мальгрем, и ее муж не доходили. Она пришла ко мне
вечером, у меня сидел Мальгрем, и поделилась своим знанием. Еще первые
астроразведчики обнаружили, что, кроме нибов, на планете некогда жили и
существа, похожие на земных обезьян. Отчеты утверждали: между нибами и
ниобейскими обезьянами шли войны, в результате обезьяноподобных истребили.
К отчетам прилагались скорбные изображения: группки обезьян, уныло сидящие
за загородками, те же обезьяны, вяло плетущиеся по равнине под охраной
нибов...
вычитала в отчетах, свидетельствует, что нибы на войну не способны, и те
обезьянки были не врагами, а домашним скотом. Их не истребляли, о них
заботились, как мы о наших коровах и баранах.
Мальгрем. - Типичное шествие пленных после проигранного сражения. Вы
завтра посмотрите эти картины: обезьяны упираются, а нибы их торопят, на
лицах нибов нетерпение и злость, на лицах обезьян - отчаяние и покорность.
вулкана, их здесь так много! Нибы перегоняют свой скот подальше от огня и
пепла. Вот что я увидела на изображениях, приложенных к отчетам. Я уже не
раз доказывала Джозефу, что он неверно понимает нибов, но он не
соглашается, он их не терпит. Очень хотела бы, чтобы вы отнеслись к ним
пообъективней.
светила, Гармодий и Аристогитон, закатились, но тьмы не было. Вверху сияли
крупные звезды, их было много, голубых и красных, желтых и белых, -
тысячами бессмертных глаз всматривалось ночное небо в диковинную планету.
А на планете бушевали вулканы. Станцию разместили в отдалении от крупных
горнил, но на Ниобее не было места, откуда бы не виделись высокие фонтаны
Корнев Павел
Корнев Павел
Шилова Юлия
Жюль Верн
Ибсен Генрик