диафрагма и разошлись швы на черепе. В бреду он все время представлял себя
тряпичной куклой, раздавленной гусеницами грузовика. Впрочем, на врача
Протоса можно было положиться. Это был толстый румяный человек лет
пятидесяти (или ста, кто их теперь разберет), очень молчаливый и очень
добрый. Он приходил каждое утро и каждый вечер, присаживался рядом и сопел
до того уютно, что Кондратьеву сразу становилось легче. И вообще это был,
конечно, превосходный врач, если до сих пор не дал умереть тряпичной
кукле, раздавленной гусеницами грузовика.
будешь водить птерокар! Протос волшебник, маг, чародей! Я говорю это тебе
как бывший врач!
надо менять профессию. Меняю профессию, Сережка! Пойду в писатели!
единственным классиком. Как Тредьяковский. "Екатерина Великая - о! -
поехала в Царское Село".
теряет времени даром. Одет по последней моде, несомненно, - короткие штаны
и мягкая свободная куртка с короткими рукавами и открытым воротом. Ни
единого шва, все мягкой светлой окраски. Причесан слегка небрежно, гладко
выбрит и наодеколонен. Даже слова старается выговаривать так, как
выговаривают праправнуки: твердо и звонко, и старается не жестикулировать.
Птерокар - надо же! А ведь всего несколько недель прошло, как мы
вернулись...
называют его просто сто девятнадцатым.
они как - сохранились в двадцать втором веке или совершенно вымерли?
северо-западной Азии. Умнейший человек и совершенно инфракрасный.
он.
пройдет. Исчезнет без следа. И я верю, потому что они все могут.
перестал улыбаться и внимательно поглядел на Кондратьева. - Сережа, -
сказал он тихо. - Тебе очень больно, Сережа?
скоро будет очень, подумал он. Все равно, Женя хорошо сказал. "Сережа.
Тебе очень больно, Сережа?" Хорошие слова, и он хорошо их сказал. Он
сказал их совершенно так же, как в тот несчастный день, когда "Таймыр"
зарылся в зыбкую пыль безымянной планеты и Кондратьев глупо, никчемно
рискнул во время вылазки и повредил ногу. Было очень больно, хотя,
конечно, не так, как сейчас. Женя, бросив кинокамеры, полз по осыпающемуся
склону бархана, волоча за собой Кондратьева, и неистово ругался, а потом,
когда им удалось наконец выкарабкаться на гребень, он ощупал ногу
Кондратьева сквозь ткань скафандра и вдруг тихонько спросил: "Сережа. Тебе
очень больно, Сережа?" Над голубой пустыней выползал в сиреневое небо
жаркий белый диск, раздражающе тарахтели помехи в наушниках, и они долго
сидели, дожидаясь возвращения робота-разведчика. Робот-разведчик так и не
вернулся; должно быть, затонул в пыли. И тогда они поползли обратно к
"Таймыру"...
уже не слышал его. Он смотрел в потолок и думал: больно, больно, больно...
И, как всегда, когда боль стала невыносимой, в потолке раскрылся овальный
люк, бесшумно выдвинулась серая шершавая труба с зелеными мигающими
окошечками. Труба плавно опустилась, почти касаясь груди Кондратьева, и
замерла. Затем раздался тихий вибрирующий гул.
отступает, затихает, исчезает сумасшедшая боль.
световым барьером". О рейсе "Таймыра". О попытке перескочит световой
барьер. О катастрофе, которая перенесла "Таймыр" через столетие...
с нами?
легче. Я, например, не могу понять, что они понимают.
они заявили: "Все понятно. Это была сигма-деритринитация".
что-нибудь заявили?
барьеру с легенным ускорением и сигма-деритринитировал пространственно -
временной континуум". Они сказали, что нам не следовало прибегать к
легенным ускорениям.
этим... как их... ускорениям. А мы, значит, прибегли. Дери... тери... Как
это называется?
я понял, всякое тело у светового барьера при определенных условиях
чрезвычайно сильно искажает форму мировых линий и как бы прокалывает
риманово пространство. Ну... это приблизительно то, что предсказывал в
наше время Быков-младший. ("Ага", - сказал Кондратьев.) Это прокалывание
они называют деритринитацией. У них все корабли дальнего действия работаю
на этом принципе. Д-космолеты. ("Ага", - снова сказал Кондратьев.) При
деритринитации особенно опасны эти самые легенные ускорения. Откуда они
берутся и в чем их суть, я совершенно не понял. Какие-то локальные
вибрационные поля, гиперпереходы плазмы и так далее. Факт тот, что при
легенных помехах неизбежны чрезвычайно сильные искажения масштабов
времени. Вот это и случилось с нашим "Таймыром".
Деритринитация. Этого мне не одолеть. И сломанная спина.
Конечно, ничего не поделаешь, придется очень много учиться...
обольщайся, Женя. Переучиваться. Все с самого начала.
Железные люди.
декаде я познакомился с одной молодой женщиной...
бояться. Здесь нельзя быть одиноким. Мне тоже сначала было страшно. А
потом мы познакомились, и... Словом, выходи из больницы, и тогда
поговорим. Поправляйся скорее, штурман. Ты киснешь.
голубому окну. В окне штурман не видел ничего, кроме далекого, прозрачного
неба. Ночью окно было похоже на темно-синюю пропасть, утыканную колючими
звездочками, и раз или два штурман видел, как там загорается красноватое
зарево - загорается и быстро гаснет.