попытался взять себя в руки. Сняв ключи с пояса, велел выносить дорогое
оружие и узорочье из бертьяницы. Но все плыло, проваливало, мутилось в
голове, и кабы не Яков, так бы и потекло мимо, нелепо и врозь, рассыпаясь в
безобразном, безоглядном бегстве...
запрягать и торочить коней и выпускать на волю скот из хлевов - по кустам
разбежат, дак и то татарам поболе заботы станет имать кажного арканом!
отдавала солнечный зной и гасила шаги. Шелестели кузнечики в кустах сада.
зреющим хлебом. Но в теплой ночи потревоженно ржали кони, плакали дети,
гомонили бабы, и зарницы, вспыхивающие над землей, казались заревом горящего
Ярославля.
телегу, на сено.
накиданным добром, со двора. Коровы и овцы непутем шарахались под ноги
коней. В ночи мычало, блеяло, хрюкало, выли собаки, голосили, словно уже по
покойникам, жонки. Кто-то бежал сзади с криком: "Матушка боярыня!
и телега неслась, подкидывая и колыхаясь на всех выбоинах, и ей оставалось
только сжимать малыша, чуя, как нянька с двумя сенными перекатывают по
ногам, хватаясь в темноте за высокие края телеги. И бежали, дергаясь вверх и
вниз, звезды над головой, да чья-то косматая и черная в ночи голова,
склоняясь со скачущего обочь с телегою коня, хрипло спрашивала:
конский топот с редкими сбоями несся посторонь, словно пришитый к тележному
колесу.
они неслись, минуя темные, еще не разумеющие беды деревни, сквозь запоздалый
брех хриплых спросонья собак, мимо и прочь от Ростова, забиваясь в чащобы,
по малоезжим, глухим, затравянелым дорогам. И уже утро означило легчающее
небо, и первые светы зари поплыли над курящей паром землей, когда Яков, что
вел ватагу, разрешил остановить, покормить и выводить шатавшихся коней.
ли малыш, ощущая противную мокроту внизу тела и тошнотные позывы, Мария с
трудом выбралась из телеги, тотчас вся издрогнув от холодного утренника.
Зубы начали стучать - не унять было, как ни сжимала. Подъехал Кирилл.
Тяжело, шатнувшись, свалился с коня. Ей дали чего-то испить, есть она не
могла, помотала головой. Нянька помогла расстегнуть саян, поднесла, не
распеленывая, малыша к груди. Слава Господу, молоко не исчезло, текло
по-прежнему, и грудь легчала, по мере того, как маленький деловито сосал.
не было, до того устала и до того болело все тело.
на мужа и поскорей отвела глаза, увидя ту же, вчерашнюю, испугавшую ее
давеча жалкую потерянность на родном, всегда таком красивом и строгом, и все
равно дорогом лице!
от него долго не было ни вести, ни навести. Мария пристроилась спать в
летней клетушке, не разоболокаясь, мыться в печи в очередь со своими же
холопками, хлебать мужицкие шти; помогала, чем могла, по хозяйству, даже и
жать ходила вместе с бабами, а Стефана послала возить мужицкие снопы с поля.
Уже и обдержались, и привыкать стали, когда, наконец, воротились веселые,
успокоенные супруг с Яковом, и Кирилл, вольно развалясь на лавке, сказывал,
как все устроилось, какой раззор и разброд творились в Ростове, брошенном
боярами и владыкой, как Игнатий, сказалась ордынская кровь! - ременной
плетью расчищал себе путь, разгоняя, словно овец, перепуганных горожан, как
настигли и воротили епископа Прохора, как сами потрошили сундуки в брошенных
теремах, собирали испуганный клир церковный, как вели их, почти падающих в
обморок, с хоругвями в дрожащих руках, и как стих, засопев, Ахмыл, старый
знакомец покойного Михайлы Тверского, услышав из уст Игнатия речь татарскую;
какие подарки передавали ордынцам, как успокоили город и возвращали
разбежавшихся смердов...
вишь, Ахмыла-то, на Ярославли глазами заболел! Владыка Игнатий исцелил ево
молитвою, освященной водою помыл, да... Господь помог!
семейство.
возможно от усталости, крестьянского тяжкого труда, нездоровья, страхов,
горькою волной поднялось запоздалое отчаяние. Остро увидела она всю свою
жизнь, красавца-мужа, который надевал писанный золотом шелом и дорогой
доспех только для торжественных выездов, ни разу не ратясь, потерял все или
почти все (и даже маленький Стефан кричал ему - погибни со славой!), и что
вся жизнь ихняя была для одного этого: для шествий, с хоругвями и поклонами,
выездов с князем, посольских дел, не нужных, как прояснело теперь, никому и
никого не спасших... И не потому ли, да именно поэтому, он и неуспешлив
днесь! Какая корысть в том, что был ты честен и верен сменявшим друг друга
юным князьям? Что был щедр, хлебосолен и нищелюбив? В спокойную пору, тогда
еще... до Батыя, быть может, пригодились бы твои и стать и норов, - но не
тут, не теперь! Как же ты не видишь, ладо мой, отец детей моих и свет очей
моих, как же не узришь позора в том, что вышли вы, мужи, бояре, ратные люди,
да попросту мужики, наконец! С хоругвями, встречу поганому бесермену, послу
татарскому, с дарами, яко волхвы ко Христу новоявлену! Смилостивил,
испугался за сына...
пожаре Ярославском! С хоругвями, крестным ходом, яко благодетеля своего...
склонясь, горько заплакала: о себе, о нем, что только и умел всю жизнь
умолять, просить, шествовать, когда надо было драться, подличать, предавать
или уж безоглядно идти на крест!
лицо руками, меж тем как Кирилл, испуганный, пав на колени перед женой,
пытался, как мог, утишить ее рыдания. Знал бы он, сколько ей пришлось
пережить за эти смутные дни!
***
выбитые оконницы, поваленные огорожи... Едва четверть разбежавшегося скота
удалось собрать по кустам. Недосчитались и многих слуг, сбежавших напрочь.
убытку стало от Ахмылова нахождения...
Глава 8
отстроить порушенные хоромы, когда бабы вновь рожают детей, а мужики пашут и
сеют хлеб. Хотя уже в воздухе носило, что Юрий вновь схлестнется с Дмитрием,
и горе тогда Ростову, зажатому меж Тверью и Москвой! А подрастающие князья,
словно переняв наследную болесть, начинали тяжко ссориться, чему деятельно
помогали многие бояре. И уже скоро дело должно было дойти до дележа града
Ростова и волости... И все же это были относительно спокойные годы, о чем
Кирилл почасту толковал с зятем своим, Федором Тормосовым, когда те наезжали
гостить, обычно всей многочисленной семьею, со свояками, тетками,
племянниками, детьми и челядью. И венцом всех этих разговоров было одно: кто
одолеет, в конце концов, Москва или Тверь? Тверь - была привычнее,
спокойнее, спасительней казалась для града Ростова.
в неспешных застольных речах.
гляди-ко, почти уже всю землю Владимирскую совокупил в руце своя! За малым
дело не состроилось! Новгород Великий, вот... Да, Новгород!
московского князя головы клонят...
благолепии, о торжественном уставном несении вышней службы, и всю жизнь, в
тайная тайных души, верил, что князь должен быть справедлив, великодушен,
мудр и милосерд, и когда раз за разом видел иное - недоумевал, не верил, не
понимал и не принимал, на многое и вовсе решительно закрывая глаза.
своем. Но тогда, когда все рушилось, бродило, а новое не устроялось еще, он
был порою смешон, как токующий тетерев, что слышит одного лишь себя.
остроту и боль. И все чаще Кирилл такие вот беседы кончал присловьем:
чаянья - суета сует и всяческая суета, и то, чему он посвятил свою жизнь,
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Грабб Джеф
Прозоров Александр
Чернецов Андрей