отстань! Зина сейчас придет. Что ты, чисто тебя тоже омолодили?
- До чего вы огненная!
Большом театре не было "Аиды" и не было заседания Всероссийского
хирургического общества, божество помещалось в кабинете в глубоком кресле.
Огней под потолком не было. Горела только одна зеленая лампа на столе.
Шарик лежал на ковре в тени и, не отрываясь, глядел на ужасные дела. В
отвратительной едкой и мутной жиже в стеклянных сосудах лежали
человеческие мозги. Руки божества, обнаженные по локоть, были в рыжих
резиновых перчатках, и скользкие тупые пальцы копошились в извилинах.
Временами божество вооружалось маленьким сверкающим ножиком и тихонько
резало желтые упругие мозги.
губы и вспоминая золотую внутренность Большого театра.
поднималось к потолку, оттуда расходилось по всей комнате, в песьей шкуре
оживала последняя, еще не вычесанная самим Филиппом Филипповичем, но уже
обреченная блоха. Ковры глушили звуки в квартире. А потом далеко звенела
входная дверь.
стало быть, будем. Сегодня, надо полагать, - телячьи отбивные!
Вследствие этого он вдруг заскулил и утренний завтрак - полчашки овсянки и
вчерашнюю баранью косточку - съел без всякого аппетита. Он скучно прошелся
в приемную и легонько подвыл там на собственное отражение. Но днем после
того, как Зина сводила его погулять на бульвар, день пошел обычно. Приема
сегодня не было потому, что, как известно, по вторникам приема не бывает,
и божество сидело в кабинете, развернув на столе какие-то тяжелые книги с
пестрыми картинками. Ждали обеда. Пса несколько оживила мысль о том, что
сегодня на второе блюдо, как он точно узнал на кухне, будет индейка.
Проходя по коридору, пес услышал, как в кабинете Филиппа Филипповича
неприятно и неожиданно прозвенел телефон. Филипп Филиппович взял трубку,
прислушался и вдруг взволновался.
обед.
послышалась воркотня Дарьи Петровны, что индейка не готова. Пес опять
почувствовал волнение.
подумал, как кутерьма приняла еще более неприятный характер. И прежде
всего благодаря появлению тяпнутого некогда доктора Борменталя. Тот привез
с собой дурно пахнущий чемодан, и даже не раздеваясь, устремился с ним
через коридор в смотровую. Филипп Филиппович бросил недопитую чашку кофе,
чего с ним никогда не случалось, выбежал навстречу Борменталю, чего с ним
тоже никогда не бывало.
расстегивая чемодан.
ноги, - "терпеть не могу, когда мечутся".
Филиппович на все стороны и стал звонить во все звонки, как показалось
псу. Прибежала Зина. - Зина! К телефону Дарью Петровну записывать, никого
не принимать! Ты нужна. Доктор Борменталь, умоляю вас - скорей, скорей,
скорей!
шляться по квартире, а вся суета сосредоточилась в смотровой. Зина
оказалась неожиданно в халате, похожем на саван, и начала бегать из
смотровой в кухню и обратно.
сюрприз.
"просто глупо..."
то ли в злобе, то ли в каком-то тяжелом упадке. Все было скучно, неясно...
Филиппович", - думал он, - "две пары уже пришлось прикупить и еще одну
купите. Чтоб вы псов не запирали".
вспомнился кусок самой ранней юности - солнечный необъятный двор у
Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные
псы побродяги.
тосковал пес, сопя носом, - "привык. Я барский пес, интеллигентное
существо, отведал лучшей жизни. Да и что такое воля? Так, дым, мираж,
фикция... Бред этих злосчастных демократов..."
стал царапаться.
полежал, а когда поднялся, шерсть на нем встала вдруг дыбом, почему-то в
ванне померещились отвратительные волчьи глаза.
собрался на кухню, но Зина за ошейник настойчиво повлекла его в смотровую.
Холодок прошел у пса под сердцем.
ничего не понимаю".
смотровую. В ней сразу поразило невиданное освещение. Белый шар под
потолком сиял до того, что резало глаза. В белом сиянии стоял жрец и
сквозь зубы напевал про священные берега Нила. Только по смутному запаху
можно было узнать, что это Филипп Филиппович. Подстриженная его седина
скрывалась под белым колпаком, напоминающим патриарший куколь; божество
было все в белом, а поверх белого, как епитрахиль, был надет резиновый
узкий фартук. Руки - в черных перчатках.
придвинули маленький четырехугольный на блестящей ноге.
сегодняшние глаза. Обычно смелые и прямые, ныне они бегали во все стороны
от песьих глаз. Они были насторожены, фальшивы и в глубине их таилось
нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление. Пес глянул на него
тяжело и пасмурно и ушел в угол.
волнуй его.
подошла к псу и явно фальшиво погладила его. Тот с тоской и презрением
поглядел на нее.
Хоть бы я знал, что будете делать со мной..."
перед ним и скверный мутящий запах разлился от него.
попятился от тяпнутого.
настороженных дрянных глаз, высунул из-за спины правую руку и быстро ткнул
псу в нос ком влажной ваты. Шарик оторопел, в голове у него легонько
закружилось, но он успел еще отпрянуть. Тяпнутый прыгнул за ним, и вдруг
залепил всю морду ватой. Тотчас же заперло дыхание, но еще раз пес успел
вырваться. "Злодей..." - мелькнуло в голове. - "За что?" - И еще раз
облепили. Тут неожиданно посреди смотровой представилось озеро, а на нем в
лодках очень веселые загробные небывалые розовые псы. Ноги лишились костей
и согнулись.
и расплылись в оранжевых струях. Ужас исчез, сменился радостью. Секунды
две угасающий пес любил тяпнутого. Затем весь мир перевернулся дном кверху
и была еще почувствована холодная, но приятная рука под животом. Потом -
ничего.
его беспомощно колотилась о белую клеенчатую подушку. Живот его был
выстрижен и теперь доктор Борменталь, тяжело дыша и спеша, машинкой
въедаясь в шерсть, стриг голову Шарика. Филипп Филиппович, опершись
ладонями на край стола, блестящими, как золотые обода его очков, глазами
наблюдал за этой процедурой и говорил взволнованно:
Шилова Юлия
Дальский Алекс
Сертаков Виталий
Грабб Джеф
Корнев Павел
Быков Василий