Чтение 8–й страницы книги ~Двадцать лет спустя~

- Скажите сразу, что вы принадлежите к партии Бофора, - это будет, по
крайней мере, откровенно с вашей стороны.

- Монсеньер, я так долго сидел взаперти, что теперь хочу примкнуть
только к одной партии, к партии свежего воздуха. Пошлите меня с поруче-
нием куда хотите, назначьте мне какое угодно дело, но в чистом поле, ес-
ли возможно.

- Мой милый господин де Рошфор, - сказал насмешливо Мазарини, - вы
увлекаетесь в своем усердии. Вы все еще воображаете себя молодым, благо
сердце ваше еще молодо; но сил у вас не хватит. Поверьте мне: все, что
вам теперь нужно, это отдых. Эй, кто-нибудь!

- Итак, вы ничего не решили насчет меня, монсеньер?

- Напротив, я уже решил.

Вошел Бернуин.

- Позовите стражника, - сказал он, - и будьте подле меня, - прибавил
он шепотом.

Вошел стражник. Мазарини написал несколько слов и отдал записку, по-
том, кивнув головой, сказал:

- Прощайте, господин де Рошфор.

Рошфор почтительно поклонился.

- Кажется, монсеньер, - сказал он, - меня опять отвезут в Бастилию?

- Вы очень догадливы.

- Я возвращаюсь туда, монсеньер, но, повторяю, вы делаете большую
ошибку, не воспользовавшись мной.

- Вами, другом моих врагов!

- Что прикажете делать? Вам следовало сделать меня врагом ваших вра-
гов.

- Уж не думаете ли вы, господин де Рошфор, что вы один на свете? Уве-
ряю вас, я найду людей получше вас.

- Желаю вам удачи, монсеньер.

- Хорошо, ступайте, ступайте. Кстати: бесполезно писать мне, господин
де Рошфор, - ваши письма все равно затеряются.

- Оказывается, я таскал каштаны из огня для других, а не для себя, -
проворчал, выходя, Рошфор. - Уж если д'Артаньян не останется мной дово-
лен, когда я рас - скажу ему сейчас, как расхвалил его, то, значит,
трудно ему угодить. Черт, куда это меня ведут?

Действительно, Рошфора повели по узенькой лестнице, вместо того чтобы
провести через приемную, где ожидал д'Артаньян. На дворе он увидел каре-
ту и четырех конвойных, но между ними не было его друга.

"Ах, так! - подумал Рошфор. - Это придает делу совсем другой оборот.
И если на улицах все так же много народу, то мы постараемся доказать Ма-
зарини, что мы, слава богу, еще способны на нечто лучшее, нежели сторо-
жить заключенных".

И он так легко вскочил в карету, словно ему было двадцать пять лет.

АННА АВСТРИЙСКАЯ В СОРОК ШЕСТЬ ЛЕТ

Оставшись вдвоем с Бернуином, Мазарини просидел несколько минут в
раздумье; теперь он знал многое, однако еще не все. Мазарини плутовал в
игре; как удостоверяет Бриенн, он называл это "использовать свои преиму-
щества". Он решил начать партию с д'Артаньяном не раньше, чем узнает все
карты противника.

- Что прикажете? - спросил Бернуин.

- Посвети мне, - сказал Мазарини, - я пойду к королеве.

Бернуин взял подсвечник и пошел вперед.

Потайной ход соединял кабинет Мазарини с покоями королевы; этим кори-
дором кардинал в любое время проходил к Анне Австрийской.

Дойдя по узкому проходу до спальни королевы, Бернуин увидел там г-жу
Бове. Она и Бернуин были поверенными этой поздней любви. Г-жа Бове пошла
доложить о кардинале Анне Австрийской, которая находилась в своей мо-
лельне с юным королем Людовиком XIV.

Анна Австрийская сидела в большом кресле, опершись локтем на стол, и,
склонив голову на руку, смотрела на царственного ребенка, который, лежа
на ковре, перелистывал толстую книгу о войнах и битвах. Анна Австрийская
была королевой, умевшей скучать с царственным величием; иногда она на
целые часы уединялась в своей спальне или молельне и сидела там, не чи-
тая и не молясь.

В руках короля был Квинт Курций, история Александра Македонского, с
гравюрами, изображающими его великие дела.

Госпожа Бове с порога молельни доложила о кардинале Мазарини.

Ребенок приподнялся на одно колено, нахмурил брови и спросил у мате-
ри:

- Почему он входит, не испросив аудиенции?

Анна слегка покраснела.

- В такое трудное время, как теперь, - сказала она, - нужно, чтобы
первый министр мог в любой час докладывать королеве обо всем, что тво-
рится, не возбуждая любопытства и пересудов придворных.

- Но Ришелье, кажется, так не входил, - настаивал ребенок.

- Как вы можете знать, что делал Ришелье? Вы бы - ли тогда совсем ма-
леньким, вы не можете этого помнить.

- Я и не помню, но я спрашивал других, и мне так сказали.

- А кто вам это сказал? - спросила Анна с плохо скрытым неудо-
вольствием.

- Кто? Я знаю, что не надо никогда называть тех, кто отвечает на мои
расспросы, - ответил ребенок, - не то мне никто больше ничего не скажет.

В эту минуту вошел Мазарини. Король встал, захлопнул книгу и, положив
ее на стол, продолжал стоять, чтобы заставить стоять и кардинала.

Мазарини зорко наблюдал эту сцену, пытаясь на основании ее разгадать
предшествующую. Он почтительно склонился перед королевой и отвесил коро-
лю низкий поклон, на который тот ответил довольно небрежным кивком голо-
вы. Но взгляд матери упрекнул его за это проявление ненависти, которою
Людовик XIV с детства проникся к кардиналу, и, в ответ на приветствие
министра, он заставил себя улыбнуться.

Анна Австрийская старалась прочесть в лице Мазарини причину его неп-
редвиденного посещения; обычно кардинал приходил к ней, лишь когда она
оставалась одна.

Министр сделал едва заметный знак головой. Королева обратилась к г-же
Бове.

- Королю пора спать, - сказала она. - Позовите Ла Порта.

Королева уже раза два или три напоминала маленькому Людовику, что ему
время уходить, но ребенок ласково просил позволения остаться еще. На
этот раз он ничего не сказал, только закусил губу и побледнел.

Через минуту вошел Ла Порт.

Ребенок пошел прямо к нему, не поцеловав матери.

- Послушайте, Луи, почему вы не простились со мной? - спросила Анна.

- Я думал, что вы на меня рассердились, ваше величество: вы меня про-
гоняете.

- Я не гоню вас, но у вас только что кончилась ветряная оспа, вы еще
не совсем оправились, и я боюсь, что вам трудно засиживаться поздно.

- Не боялись же вы, что мне будет трудно сегодня идти в парламент и
подписывать эти злосчастные указы, которыми народ так недоволен.

- Государь, - сказал Ла Порт, чтобы переменить разговор, - кому при-
кажете передать подсвечник?

- Кому хочешь, Ла Порт, лишь бы не Манчини, - ответил ребенок громко.

Манчини был маленький племянник кардинала, определенный им к королю;
последний и на него перенес часть свой ненависти к министру.

Король вышел, не поцеловав матери и не простившись с кардиналом.

- Вот это хорошо! - сказал Мазарини. - Приятно видеть, что в короле
воспитывают отвращение к притворству.

- Что это значит? - почти робко спросила королева.

- Мне кажется, что уход короля не требует пояснений; вообще его вели-
чество не дает себе труда скрывать, как мало он меня любит. Впрочем, это
не мешает мне быть преданным ему, как и вашему величеству.

- Прошу вас извинить его, кардинал: он еще ребенок ж не понимает,
сколь многим вам обязан.

Кардинал улыбнулся.

- Но, - продолжала королева, - вы, без сомнения, пришли по какому-ни-
будь важному делу? Что случилось?

Мазарини сел или, вернее, развалился в широком кресле и сказал пе-
чально:

- Случилось то, что, по всей вероятности, мы будем вынуждены вскоре
разлучиться, если, конечно, вы не решитесь из дружбы последовать за мной
в Италию.

- Почему? - спросила королева.

- Потому что, как поется в опере "Тисба", - отвечал Мазарини.

Весь мир враждебен нашей страсти нежной.

- Вы шутите, сударь! - сказала королева, пытаясь придать своему голо-
су хоть немного прежнего величия.

- Увы, ваше величество, я вовсе не шучу, - ответил Мазарини. - По-
верьте мне, я скорее готов плакать; и есть о чем, потому что, как я уже
вам сказал:

Весь мир враждебен нашей страсти нежной. А так как и вы часть этого
мира, то, значит, вы тоже покидаете меня.

- Кардинал!

- Ах, боже мой, разве я не видел, как вы на днях приветливо улыбались
герцогу Орлеанскому пли, вернее, тому, что он говорил вам?

- А что же он мне говорил?

- Он говорил вам, ваше величество: "Ваш Мазарини - камень преткнове-
ния. Удалите его, и все будет хорошо".