дали бы, чтобы поглядеть, как он щерит зубы в петле: и Дженнет Клустон,
да и другие, у кого по его милости не осталось ни кола, ни двора. А ведь
когда-то славный был молодой человек. Но это до того, как пошел слух
насчет мистера Александра, а после его как подменили.
был старший сын?
вышел из залы.
гадываться, и совсем другое - знать. Я сидел, оглушенный счастливой
вестью, не смея верить, что паренек, который каких-нибудь два дня назад
без гроша за душой брел по пыльной дороге из Этрикского леса, теперь за-
делался богачом, владельцем замка и обширных земель и, возможно, завтра
же вступит в свои законные права. Вот какие упоительные мысли теснились
у меня в голове, а с ними тысячи других, и я сидел, уставясь в окно гос-
тиницы, и ничего не замечал; помню только, что вдруг увидал капитана Хо-
зисона; он стоял среди своих гребцов на краю пирса и отдавал какие-то
распоряжения. Потом он снова зашагал к трактиру, но не вразвалочку, как
ходят моряки, а с бравой выправкой, молодцевато неся свою статную, лад-
ную фигуру и сохраняя все то же вдумчивое, строгое выражение лица. Я го-
тов был усомниться, что Рансом говорил о нем правду: очень уж противоре-
чили эти россказни облику капитана. На самом же деле он не был ни так
хорош, как представлялось мне, ни так ужасен, как изобразил Рансом;
просто в нем уживались два разных человека, и лучшего из двух капитан,
поднимаясь на корабль, оставлял на берегу.
Первым заговорил со мной капитан, причем уважительно, как равный с рав-
ным, - ничто так не подкупает юнца моих лет.
вально, да мне и самому вы с первого взгляда пришлись по душе. Жаль, что
мне нельзя побыть здесь подольше и короче сойтись с вами, но постараемся
извлечь как можно больше хотя бы из того, что нам осталось. Эти полчаса
до начала отлива вы проведете у меня на борту и разопьете со мной чашу
вина.
щий корабль; но ставить себя в опасное положение я не собирался и отве-
тил, что нам, с дядей надо идти к стряпчему.
сажу вас со шлюпки на городском пирсе, а там до Ранкилера рукой подать.
мне на бриг, там можно будет перекинуться словом.
друзей мистера Бэлфура. Пачку табаку? Индейский головной убор из перьев?
Шкуру дикого зверя, пенковую трубку? Может быть, птицу пересмешника, что
мяучит точь-в-точь как кошка, или птицу кардинала, алую, словно кровь?
Выбирайте, что душе угодно!
упираться, вообразив, как последний дурак, что нашел доброго друга и со-
ветчика, и радуясь, что посмотрю на корабль. Как только мы расселись по
местам, шлюпку оттолкнули от пирса, и она понеслась по волнам. Новизна
этого движения, странное чувство, что сидишь так низко в воде, непривыч-
ный вид берега, постепенно растущие очертания корабля - все это так зах-
ватило меня, что я едва улавливал, о чем говорит капитан, и, думаю, от-
вечал невпопад.
какой он огромный, как мощно плещет о борт волна, как весело звучат за
работой голоса матросов), Хозисон объявил, что нам с ним подниматься
первыми, и велел спустить с грот-рея конец. Меня подтянули в воздух, по-
том втащили на палубу, где капитан, словно только того и дожидался, тот-
час вновь подхватил меня под руку. Какое-то время я стоял, подавляя лег-
кое головокружение, нащупывая равновесие на этих зыбких досках, пожалуй,
чуточку оробевший, но безмерно довольный новыми впечатлениями. Капитан
между тем показывал мне самое интересное, объясняя, что к чему и что как
называется.
к фальшборту. Так и есть - шлюпка шла к городу, и на корме сидел мой дя-
дя.
всей бухте. - На помощь! Убивают!
меня словно ударило громом, огненная вспышка мелькнула перед глазами, и
я упал без памяти.
оглушенный множеством непривычных звуков. Ревела вода, словно падая с
высоченной мельничной плотины; тяжко бились о борт волны, яростно хлопа-
ли паруса, зычно перекликались матросы. Вселенная то круто взмывала
вверх, то проваливалась в головокружительную бездну, а мне было так худо
и тошно, так ныло все тело и мутилось в глазах, что не скоро еще, ловя
обрывки мыслей и вновь теряя их с каждым новым приступом острой боли, я
сообразил, что связан и лежу, должно быть, где-то в чреве этого окаянно-
го судна, а ветер крепчает, и подымается шторм. Стоило мне до конца
осознать свою беду, как меня захлестнуло черное отчаяние, горькая досада
на собственную глупость, бешеный гнев на дядю, и я снова впал в беспа-
мятство.
тельный шум, тело все так же содрогалось от резких и беспорядочных толч-
ков, а вскоре, в довершение всех моих мучений и напастей, меня, сухопут-
ного жителя, непривычного к морю, укачало. Много невзгод я перенес в
буйную пору моей юности, но никогда не терзался так душой и телом, как в
те мрачные, без единого проблеска надежды, первые часы на борту брига.
ладать со штормом, подает сигнал бедствия. Любое избавление, будь то
хоть гибель в морской бездне, казалось мне желанным. Однако причина была
совсем другая: просто (как мне рассказали потом) у нашего капитана был
такой обычай - я пишу здесь о нем, чтобы показать, что даже в самом дур-
ном человеке может таиться что-то хорошее. Оказывается, мы как раз про-
ходили мимо Дайсета, где был построен наш бриг и куда несколько лет на-
зад переселилась матушка капитана, старая миссис Хозисон, - и не было
случая, чтобы "Завет", уходя ли в плавание, возвращаясь ли домой, прошел
мимо в дневное время и не приветствовал ее пушечным салютом при поднятом
флаге.
корабельного брюха, где я валялся; к тому же в моем плачевном состоянии
каждый час тянулся вдвое дольше обычного. А потому не берусь определить,
сколько я пролежал, ожидая, что мы вот-вот разобьемся о какую-нибудь
скалу или, зарывшись носом в волны, опрокинемся в пучину моря. Но все же
в конце концов сон принес мне забвение всех горестей.
мной склонился, разглядывая меня, человечек лет тридцати, зеленоглазый,
со светлыми всклокоченными волосами.
ки и принялся промывать и перевязывать рану у меня на голове.
Брось, гляди веселей! Подумаешь, конец света! Неладно получилось на пер-
вых порах, так в другой раз начнешь удачнее. Поесть тебе давали что-ни-
будь?
нуть коньяку с водой из жестяной кружки и снова оставил меня в одино-
честве.
открытыми в темноте глазами; морская болезнь совсем прошла, зато страшно
кружилась голова и все плыло перед глазами, так что страдал я ничуть не
меньше. К тому же руки и ноги у меня разламывались от боли, а веревки,
которыми я был связан, жгли как огнем. Лежа в этой дыре, я, казалось,
насквозь пропитался ее зловонием, и все долгое время, пока был один, из-
нывал от страха то из-за корабельных крыс, которые так и шныряли вокруг,
частенько шмыгая прямо по моему лицу, то из-за бредовых видений.
пусть он озарил лишь мощные, почерневшие бимсы корабля, ставшего мне
темницей, я готов был кричать от радости. Первым сошел по трапу зеленог-
лазый, причем заметно было, что ступает он как-то нетвердо. За ним спус-
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Свержин Владимир
Соломатина Татьяна