леопарда, который набросился на моего осла. Он перепугал меня, но я
выстрелила ему в ухо, и он упал мертвым. Шкура этого леопарда лежит вместо
ковра у моей кровати. -- Посмотрите теперь сюда! -- продолжала она
изменившимся голосом, указывая вдаль. -- Я сказала вам, что у меня есть
друзья, вот один из них!
гору Кениа. Гора почти всегда скрывалась в тумане, но теперь ее лучезарная
вершина сияла издалека, хотя подошва была еще окутана туманом. Вершина,
поднимающаяся на 20 000 футов к небу. казалась каким-то видением, висящим
между небом и землей. Трудно описать торжественное величие и красоту белой
вершины.
усиленно бьется, и великие и чудные мысли озаряют мозг, как лучи солнца
искрятся на снегах горы Кениа. Туземцы называют гору "Божием перстом", и это
название, кажется мне, говорит о вечном мире и торжественной тишине, царящей
там, в этих снегах. Невольно вспомнились мне слова поэта: красота -- это
радость каждого человека! И я в первый раз понял всю глубину его мысли.
Разве не чувствует человек, смотря на величественную, снегом покрытую гору,
эту белую гробницу протекших столетий, -- свое собственное ничтожество,
разве не возвеличит Творец в сердце своем? Да, эта вечная красота радует
сердце каждого человека, и я понимаю маленькую Флосси. которая называет гору
Кениа своим другом. Даже Умслопогас, старый дикарь, когда я указал ему на
снежную вершину, сказал: "человек может смотреть на нее тысячу лет и никогда
не наглядеться!" Он придал своеобразный колорит своей поэтической мысли,
когда добавил протяжно, словно печально пел, что когда он умрет, то желал
бы, чтобы его дух вечно находился на снежно-белой вершине, овеянной дыханием
свежего горного ветра, озаренный сиянием света, и мог бы убивать, убивать,
убивать!..
рожден, чтобы убивать. Тот, кто не убивает -- женщина, а не мужчина! Народ,
который не знает убийства, -- племя рабов. Я убиваю людей в битве, а когда я
сижу без дела "в тени", то надеюсь убивать! Пусть будет проклята навеки моя
тень, пусть промерзнет до костей, если я перестану убивать людей, подобно
бушмену, когда у него нет отравленных стрел! -- и он ушел, полный
собственного достоинства. Я засмеялся ему вслед.
разузнать, нет ли в окрестностях следов Мазаев, и объявили, что обошли на 15
миль всю окружность и не видали ни одного дикаря. Они надеялись, что дикари
бросили преследование и ушли к себе. Мистер Мекензи, видимо, обрадовался,
узнав это, впрочем, как и мы, так как имели достаточно забот и тревог от
Мазаев. В общем, мы полагали, что дикари, зная, что мы благополучно достигли
миссии, не рискнули напасть на нас здесь и бросили погоню. Как обманчивы
были наши догадки, показало нам дальнейшее!
пришел к нам, и сэр Генри просил его рассказать, как он попал в Центральную
Африку. Он рассказал нам все таким странным языком, что я не берусь
воспроизводить его.
Наполеоне. Он был в войске при отступлении из Москвы и питался целые 10 дней
голенищами своих сапог и чужих, которые он украл у товарища. Он любил выпить
и умер пьяный. Помню, я барабанил по его гробу... Мой отец...
покое.
поклоном. -- Я хотел только указать вам, что военные наклонности не
наследственны. Мой дед был великолепный мужчина, 6 футов роста, крепко
сложенный и силач. Очень замечательны были его усы. Ко мне перешли только
эти усы, и больше ничего. Я, господа, повар и родился в Марселе. В этом
милом городе я провел счастливую юность. Годами я мыл посуду в отеле
Континенталь. То были золотые дни! -- прибавил он со вздохом. -- Я --
француз, и неудивительно, господа, что я поклоняюсь красоте! Я обожаю
красоту. Господа, мы любуемся розами в саду, но срываем одну из них. Я
сорвал одну розу, господа, увы! Она больно уколола мне палец. Это была
прелестная служанка, Анета, с восхитительной фигуркой, ангельским личиком, а
ее сердце! Увы! Я хотел бы обладать им, хотя оно черно и жестко, как книга в
кожаном переплете. Я любил ее без ума, обожал ее до отчаяния. Она восхищала
меня. Никогда я не стряпал так чудесно, как тогда, когда Анета, дорогая
Анета, улыбалась мне! Никогда, -- голос его оборвался в рыданиях, -- никогда
не буду я так хорошо стряпать!
его по спине. -- Неизвестно, что может еще случиться. Если сулить по
сегодняшнему обеду, то вы на пути к выздоровлению!
Продолжаю: мы любили друг друга и были счастливы. Птички в своем гнездышке
не были счастливее Альфонса и его Анеты. И вдруг разразился удар! Господа
простят мне, что я плачу. Мое горе было очень тяжело. Фортуна отомстила мне
за обладание сердцем Анеты. Наступила тяжелая минута. Я должен был сделаться
солдатом! Я бежал, но был пойман грубыми солдатами, и они колотили меня
прикладами ружей до тех пор, пока мои усы от боли не поднялись кверху. У
меня был двоюродный брат, торговец материями, очень некрасивый собой.
кровь наших предков, я поручаю Анету. Береги ее, пока я буду завоевывать
славу в кровавых боях!
оказалось впоследствии.
человек, поэт по натуре, я много вытерпел от грубости окружающих. Был у нас
один сержант и имел тросточку. Ах, эта трость! Никогда я не забуду ее!
отправиться в Тонкин. Злой сержант и другие грубые чудовища обрадовались. Я
навел справки о Тонкине. В Тонкине жили дикие китайцы, которые вскрывают
людям животы. Мои артистические наклонности, -- потому что я артист, --
возмутились против мысли, что мне могут вскрыть живот. Великие люди
принимают великие решения. Я подумал и решил, что не желаю вскрыть себе
живот, и дезертировал. Переодетый стариком, я добрался до Марселя, вошел в
дом кузена и нашел там Анету. Это было как раз во время сбора вишен. Они
забрали себе большой сук вишневого дерева, полный вишен. Мой кузен положил
одну вишню себе в рот, Анета съела несколько. Они обрывали сук до тех пор,
пока губы их встретились и о, ужас! Они поцеловались! Игра была очень
интересна, но наполняла мое сердце яростью. Геройская кровь предков закипела
во мне. Я бросился в кухню, ударил кузена моим костылем. Он упал, я убил
его. Анета закричала. Прибежали жандармы. Я убежал, добрался до гавани и
спрятался на корабле, который шел в море. Капитан нашел и прибил меня, но не
высадил на берег, потому что я отлично ему стряпал, стряпал всю дорогу до
Занзибара. Когда я попросил заплатить мне, он толкнул меня ногой. Геройская
кровь деда снова закипела во мне. Я показал ему кулак и поклялся отомстить.
Он снова толкнул меня. В Занзибаре нас ждала телеграмма. Я проклял человека,
который изобрел телеграф, и проклинаю теперь. Меня арестовали за
дезертирство и за убийство. Я бежал из тюрьмы, долго скрывался и, наконец,
наткнулся на людей доброго господина кюре. Они привели меня сюда. Я весь
переполнен моим горем, но не возвращусь во Францию. Лучше рисковать жизнью в
этом ужасном месте, чем познакомиться с тюрьмой!
печальная история!
сказал сэр Генри, -- быть может, вы еще будете великим человеком! А теперь,
пора спать! Я устал до смерти. Мы все плохо спали прошлую ночь!
простыни после наших недавних приключений!
Флосси и спросил, где она.
двери... Да вот и записка, вы можете сами прочитать ее!
следующее:
цветок лилии, который ему так нравится. Не ждите меня. Я взяла с собой
белого ослика, няню и пару мальчиков, а также немножко провизии. Я могу
пробыть в лесу долго, целый день, потому что решила достать лилию, хотя бы
мне и пришлось пройти 20 миль. Флосси".
никогда не подумал бы беспокоить ее этим цветком!
убегает так, как настоящая дикарка!
нахмурился, хотя ничего не сказал. После завтрака я отвел его в сторону и
спросил, нельзя ли послать кого-нибудь за девочкой и вернуть ее домой, ввиду
того, что поблизости могут скрываться Мазаи, и она попадет прямо к ним в
руки.