автобуса.
полуразвалившееся здание пожарной станции, и сразу заметил старика с красным
лицом, косматой бородой, водянистыми глазами и в неописуемых лохмотьях,
который, беседуя с двумя довольно неопрятными, но все же не показавшимися
мне похожими на аборигенов пожарными, сидел на скамье рядом со входом. Как я
понял, это и был Зэдок Аллен -- тот самый полусумасшедший, чуть ли не
столетний выпивоха.
может, просто уступил неведомому мне зову темного и зловещего прошлого -- во
всяком случае, я внезапно принял решение изменить ранее намеченные планы.
Прежде я твердо намеревался ограничиться в своих исследованиях исключительно
творениями архитектуры, хотя даже одного этого оказалось достаточно, чтобы у
меня возникло страстное желание как можно скорее уехать из этого
богопротивного города всеобщего упадка и разрухи. И все же при одном лишь
взгляде на старого Зэдока Аллена мысли мои потекли по совершенно иному руслу
и заставили меня невольно замедлить шаг.
ничего нового, разве что сделает несколько туманных намеков относительно
каких-нибудь диких, наполовину бессвязных и невероятных легенд; более того,
меня прямо предупреждали, что встречи и разговоры с ним могут быть весьма
небезопасными. И все же мысль об этом древнем свидетеле омерзительного
городского упадка, воспоминания которою простирались к годам некогда
процветающего мореплавания и бурной промышленной активности, казалась мне
настолько соблазнительной, что я попросту не мог устоять перед открывавшейся
передо мной неожиданной перспективой. В конце концов, какими бы странными и
безумными ни казались те или иные мифы, они, как правило, на поверку
оказываются всего лишь символами или аллегориями всего того, что происходило
на самом деле -- а старый Зэдок, несомненно, был живым свидетелем всею того,
что происходило в Иннсмауте и вокруг него на протяжении последних девяноста
лет. Короче говоря, любопытство одолело соображения осторожности и здравого
смысла, и я с присущей молодости самонадеянностью посчитал, что мне все же
удастся собрать разрозненные крупицы подлинной истории, отделив их от той
мешанины словесного мусора, который, как я полагал, вывалится из чрева этою
старика под воздействием доброй порции виски.
поскольку это, несомненно, не ускользнуло бы от внимания пожарных, и они
могли бы каким-то образом воспрепятствовать осуществлению моих планов.
Вместо этого я решил загодя запастись бутылкой соответствующего напитка,
благо дело, юный бакалейщик подробно описал мне место, где подобный продукт
водился в изобилии. После этого я намеревался с подчеркнуто праздным видом
прохаживаться поблизости от пожарной станции в ожидании того момента, когда
старый Зэдок наконец отправится в свое очередное бесцельное блуждание по
городу. Паренек также сказал, что старик отличается странной для его
возраста неугомонностью и редко проводит на одном месте более часа, от силы
двух.
находкой, которую я обрел в каком-то замызганном магазинчике на
Эллиот-стрит. Лицо обслуживавшего меня грязноватого продавца несло на себе
слабые признаки пресловутой "иннсмаутской внешности", хотя манеры его в
целом были достаточно учтивыми и вполне нормальными -- пообтерся, наверное,
за время долгого общения с жизнелюбивой публикой, к числу которой
принадлежали водители грузовиков, скупщики золота и им подобные "чужаки",
изредка посещавшие Иннсмаут.
улыбнулась мне, поскольку из-за угла стоявшей на Пэйн-стрит мрачной
гостиницы, которая, как я уже упоминал, называлась Джилмэн-хауз, шаркая,
появилась высокая, изможденная фигура Зэдока Аллена. В соответствии с
заранее разработанным планом, я без труда привлек внимание старика тем, что
оживленно помахивал только что приобретенной бутылкой, и вскоре обнаружил,
что он изменил свой маршрут, и теперь волочил ноги уже где-то у меня за
спиной, с тоской поглядывая на заветную приманку. Я же тем временем свернул
на Уэйт-стрит и не спеша направился к заранее облюбованному и самому глухому
и уединенному участку этого и без того безлюдного района.
бакалейщиком, я уверенно держал курс на полностью заброшенный участок южной
части портовых сооружений, который уже имел неудовольствие посетить в этот
день. Единственные люди, которых подметил мой внимательный взгляд, были
сидевшие на отдаленном волноломе рыбаки, а пройдя несколько кварталов в
южном направлении, я становился невидимым даже для них. Там я рассчитывал
найти пару относительно сохранившихся скамеек или каких нибудь других
пригодных для сидения приспособлений, чтобы предаться пространной беседе с
Зэдоком Алленом. Однако еще до того как я достиг Мэйн-стрит, у меня за
спиной послышалось хриплое, надтреснутое "Эй, мистер!", после чего я
обернулся, позволил старику наконец нагнать меня и сделать внушительный
глоток из им же откупоренной бутылки.
зондаж своего собеседника, однако вскоре обнаружил, что развязать ему язык
было не столь просто, как я на то рассчитывал. Наконец я увидел довольно
широкий проем между домами, который вел в направлении причалов между
рассыпающимися кирпичными стенами, утопавшими в густых зарослях репейника и
прочей сорной травы. Груды поросших мхом камней у самой кромки воды
показались мне вполне пригодными для сидения, а кроме того, местечко это
оказалось довольно надежно укрытым от посторонних взоров остовом некогда
стоявшего здесь массивного склада. Именно здесь я намеревался приступить к
тайной, задушевной беседе со старым Зэдоком, а потому уверенно повел своего
путника к мшистым валунам. Запах тлена и разрухи был сам по себе достаточно
отвратителен, а в смеси с одуряющей рыбной вонью казался и вовсе
невыносимым, однако я твердо намерился вопреки любым обстоятельствам
добиться поставленной цели, До отхода моего вечернего автобуса на Эркхам
оставалось около четырех часов, а потому я принялся выдавать старому
забулдыге все новые и новые порции желанного напитка, тогда как сам
ограничил себя довольно скудным сухим пайком, призванным заменить мне
традиционный ленч. В своих подношениях я, однако, старался соблюдать
известную меру, поскольку не хотел, чтобы хмельная словоохотливость Зэдока
переросла в бесполезное для меня ступорозное оцепенение. Примерно через час
его уклончивая неразговорчивость стала постепенно давать трещины, хотя
старик по-прежнему и к вящему моему разочарованию отклонял любые попытки
перевести разговор на темы, связанные с Иннсмаутом и его покрытым мраком
прошлым. Он довольно охотно болтал на темы современной жизни,
продемонстрировав неожиданно широкие познания в том, что касалось газетных
публикаций, а также обнаружил явную склонность к философскому
нравоучительству с типичным провинциально-деревенским уклоном.
начал уже опасаться, что приобретенной мною кварты окажется недостаточно для
достижения желанного результата, и стал подумывать о том, не оставить ли его
здесь, а самому сходить еще за одной бутылкой. И именно тогда, причем
исключительно по воле случая, а отнюдь не в результате моих настойчивых
расспросов, свистящий, хрипловатый голос старого пьянчуги заставил меня
приблизиться к нему почти вплотную и напряженно вслушиваться буквально в
каждое произнесенное им слово. Спина моя была обращена к пропахшему рыбой
морю, тогда как старик сидел лицом к нему, и, видимо, что-то привлекло к
себе его блуждающий взгляд и заставило пристальнее всмотреться в чернеющую
полоску невысокого рифа Дьявола, который то скрывался, то внезапно снова
отчетливо и даже завораживающе появлялся из-под волн. Увиденное зрелище,
похоже, вызвало у него какое-то неудовольствие, поскольку он тут же
разразился серией коротких ругательств, завершившихся доверительным шепотом
и вполне осмысленным и понимающим взглядом. Он чуть подался вперед, ухватил
меня за лацканы плаща и прошипел несколько слов, которые я достаточно хорошо
разобрал и запомнил.
все и началось... Врата ада -- в самой бездне, в пучине, дна которой ни
каким лот- линем ни за что не достать. Только старому капитану Обеду удалось
это сделать -- смог все же найти что-то такое, что оказалось даже для него
слишком большим -- на островах южных морей это было.
мельницы перестали приносить доход -- даже новые, -- а лучшие наши парни
полегли в войне двенадцатого года или затерялись вместе с бригом "Элизи" или
"Рэйнджером" -- баржа такая была -- оба Джилмену принадлежали. У Обеда Марша
было три судна -- бригантина "Колумбия", бриг "Хетти" и барк "Суматранская
королева". Он был единственный, кто плавал через Тихий океан и торговал с
Ост-Индией, хотя Эсдрас Мартин на своей шхуне "Малайская невеста" ходил даже
дольше -- до самого двадцать восьмого года.
сатанинское отродье! Ха-ха! Я помню еще те времена, когда он проклинал наших
парней за то, что ходят в христианскую церковь и вообще терпеливо и покорно
несут свою ношу. Любил повторять, что надо бы им найти себе лучших богов --
как тем парням, что в Индии живут, -- и тогда боги, якобы в обмен на
поклонение, принесут нам много рыбы и по-настоящему откликнутся на наши
мольбы.
только он был против того, чтобы парни увлекались язычеством. Много
рассказывал об острове к востоку от Отахайты, на котором полно всяких
каменных развалин, да таких старых, что еще и свет не видывал. Вроде тех,
что лежат в Понапее -- это в Каролине, -- но только с резными лицами,
похожими на те, что на острове Пасхи. И еще там был один маленький островок
-- после вулкана остался, -- и на нем тоже остались развалины, только резьба
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Мороз Александра
Рыбаков Вячеслав