приобщением, с коммюнотарностью. Но на практике коммунизм приобретает не
столько характер коммюнотарности, сколько характер коллективизма. Мы увидим,
что это - основное различие. Если бы не превращение коммунизма в предельный
коллективизм, не оставляющий места ни для каких индивидуализаций, то я бы
предпочел слово "коммунизм", я бы защищал религиозный и аристократический
(не в социальном, а в классическом смысле слова) коммунизм. Но по жизнью
установленной терминологии отдаю предпочтение слову "социализм".
склонен достигать своих целей насилием. И в прошлом хилиастический
христианский коммунизм, задаваясь целью осуществления царства Божьего на
земле, был склонен к кровавым насилиям. В этом отношении показательна фигура
Фомы Мюнцера. Коммунистическая утопия, напр. утопия Кампанеллы или Кабэ,
рисовала идеальный строй, в котором не оставалось места для свободы, и
организация общества была тиранической. В сущности, проблема социализма,
перед которой стоит современный человек, - проблема "хлеба" и социальной
справедливости - элементарна и относительна. Социализм, употребляя это слово
в радикальном смысле, не может решить основных вопросов человеческого
существования. После осуществления элементарной правды социализма восстанут
с особой остротой самые глубокие вопросы для человека и трагизм человеческой
жизни станет особенно острым. Цели человеческой жизни духовные, а не
социальные, социальное относится лишь к средствам. Борьба против буржуазного
общества и буржуазного духа, с которым социализм и коммунизм недостаточно
борются, совсем не отрицает заслуг буржуазного и гуманистического периода
истории, утверждения свободы мысли и науки, уничтожения пыток и жестоких
наказаний, признания большей человечности. В этом отношении XIX век был
великим веком. Совершенно нелепа идея пролетарской культуры, которую никак
не утверждали ни Маркс, ни Ленин. Пролетарская психология и пролетарская
культура может означать лишь рабство человека. Культура может быть лишь
общечеловеческой и непременно предполагает аристократический элемент. Так же
нелепо утверждение религии труда. Труд имеет религиозный смысл, но цель в
освобождении от тяжести труда. Это будет одним из результатов техники, когда
она будет подчинена духу. Но социализм должен быть связан с новым, не
буржуазным отношением к жизни, с новым, не буржуазным отношением людей. Это
не есть лишь социальная задача, это прежде всего духовная задача, духовная
революция. Надо желать развития и победы религиозного социализма, но это
совсем не означает религии социализма. Подчинение социализма религиозным
началам и целям есть освобождение от ложной религии социализма, от ложной
объективации общества.
две основные точки зрения на соотношения кесаря, власти, государства,
царства этого мира и духа, духовной жизни человека, царства Божьего. Это
соотношение понимают или дуалистически, или монистически. Было уже сказано
об относительной правде дуализма в условиях нашего мира. Монизм всегда имеет
тираническую тенденцию, будет ли он религиозный или антирелигиозный. Верно
же понятый дуализм царства Кесаря и царства Божьего, духа и природы, духа и
организованного в государство общества, может обосновать свободу. Ложно были
поняты и истолкованы евангельские слова: "Воздайте кесарево кесарю, а Божье
Богу"5, и слова ап. Павла: "Несть бо власти, аще не от Бога". Истолкование
этих слов носило рабий характер. "Воздайте кесарю кесарево" совсем не
означает религиозного определения кесаря и его царства, не означает никакой
его оценки. Это есть лишь различение двух разных сфер, недопущение смешения.
Слова же "несть бо власти, аще не от Бога", которые имели роковое значение,
сплошь да рядом означали сервилизм и оппортунизм в отношении к
государственной власти и сакрализацию форм власти, ничего общего с
христианством не имеющих. Слова ап. Павла никакого религиозного значения не
имеют, их характер чисто исторический и относительный, вызванный положением
христиан в Римской империи. Ап. Павел боялся, что христианство может
превратиться в анархическую, революционную секту. Он хотел ввести
христианство во всемирную историю. Кроме того, следует помнить, что через
некоторое время, во время правления Домициана, государственная власть
характеризовалась как зверь, исходящий из бездны. Вопрос безмерно сложнее,
чем обыкновенно думают, ссылаясь на слова ап. Павла. Христианство достаточно
уже обнаружило сервилизм в отношении к царству кесаря. Причем это
обыкновенно происходило так: всякое изменение - революционное или
реформаторское - в царстве кесаря вначале вызывало сопротивление со стороны
церкви, осуждение новшества как проявления духа антихриста. Но когда
стабилизировалась и укреплялась новая власть кесаря, церковь вдруг замечала,
что это и есть та власть, которая также от Бога, и санкционировала ее. Таким
образом, выходило, что церковь лишь санкционировала то, что делали другие
внецерковные и внехристианские силы, и не имела собственного идеала общества
и государства. Когда она его, по видимости, имела, - в христианских
теократиях прошлого - было еще хуже, ибо эти теократии были христианскими
лишь по вывеске и отрицали свободу. Теократия была одним из соблазнов, через
которые проходило христианское человечество. Соблазном была не только
теократия в средневековом смысле слова, но и христианские государства,
которые всегда бывали христианскими лишь символически, а не реально, и
компрометировали христианство. Глубина проблемы в том, что дух не может
зависеть от природы и общества и определяться ими. Дух есть свобода, но в
объективации духа в истории создавался ряд мифов, которыми укреплялся
авторитет власти. Это миф о суверенитете в религиозной области, это миф о
папской непогрешимости или миф о соборе епископов. В жизни государств и
обществ таковы: миф монархии - о суверенитете власти монарха, миф демократии
- о суверенитете власти народа (volonte generale), миф коммунизма - о
суверенитете власти пролетариата. Все эти мифы в сущности имели мистический
характер, хотя бы это и не признавали открыто, и эти мифы означали, как
правило, не ново понимаемый миф о суверенитете, а отрицание самой идеи
суверенитета. Суверенитет не принадлежит никому. Он есть лишь одна из
иллюзий объективации.
мифа, но это неверно. Мне чужда утопия счастливого, безгосударственного
бытия. Функции государства остаются в условиях этого мира. Но государство
имеет лишь функциональное и подчиненное значение. То, что нужно отрицать,
так это суверенитет государства. Государство всегда имело тенденцию
переходить за свои границы. И оно превратилось в автономную сферу.
Государство хочет быть тоталитарным. Это относится не только к коммунизму и
фашизму. И в христианский период истории происходит возврат к языческому
пониманию государства, т.е. тоталитарному, монистическому пониманию. Одно из
главных классических возражений Цельса против христиан заключается в том,
что христиане плохие, не лояльные граждане государства, что они чувствуют
себя принадлежащими к другому царству. Этот конфликт существует и сейчас.
Существует вечный конфликт Христа - Богочеловека и Кесаря - человекобога.
Тенденция к обоготворению кесаря есть вечная тенденция, она обнаруживается в
монархии и может обнаруживаться в демократии и коммунизме. Никакой
суверенитет земной власти не может быть примирим с христианством: ни
суверенитет монарха, ни суверенитет народа, ни суверенитет класса.
Единственный примиримый с христианством принцип есть утверждение
неотъемлемых прав человека. Но с этим неохотно примиряется государство. И
сам принцип прав человека был искажен, он не означал прав духа против
произвола кесаря, он включен был в царство кесаря и означал не столько права
человека как духовного существа, сколько права гражданина, т.е. существа
частичного. Происходит борьба монизма с дуализмом. Монизм есть всегда
возврат к языческому пониманию государственной власти, дуализм же имеет
христианское происхождение, он укреплен кровью мучеников. Отношения монизма
и дуализма носят парадоксальный характер. Тема социальной революции
заключает в себе и крайний монистический и дуалистический элемент. Она
дуалистична в делении мира на две части, за социальную революцию и против
нее, и монистична в утверждении своего нового царства. Социальная революция
заключает в себе мессианский и хилиастический элемент, она безусловно
устремлена к царству Божьему на земле, хотя и без веры в Бога. И это ведет к
монизму, отрицающему различие царств Духа и царства Кесаря. Грядущим
царством Кесаря и предвечным царством Духа. Двойственность в психологии
социальных революционеров показывает только, что монизм, единство, можно
мыслить только эсхатологически. Возможна секуляризованная эсхатология,
которая обоготворяет не вечную жизнь, а жизнь будущего. Отношения церкви и
государства есть одна из форм отношения духа и кесаря, но уже в форме
исторической объективации. Церковь в истории легко принимала царство Кесаря,
т.е. царство объективации, но в ней всегда оставался и другой элемент.
Кесарь принадлежит к объективированному миру, он подчинен необходимости. Дух
же принадлежит к царству свободы. Отношения церкви и государства были и
будут противоречивы и неразрешимы. Конфликт неустраним и тогда, когда
церковь оппортунистически приспособляется к государству. Церковная политика
наиболее приспособлялась к царству Кесаря. В этом отношении особенное
значение имело дело Константина. Империя стала христианской по своей
символике. Но что еще важнее, так это то, что церковь стала императорской.
Отцы и учители церкви перестали быть защитниками свободы совести, которыми
были раньше. Дух ущемлен Кесарем, происходит слияние двух царств. Кесарь
сакрализуется церковью. Вселенские соборы собираются византийскими
императорами, которые считаются церковным чином. Образуется христианство
типа восточного и западного типа с уклонами к цезарепапизму и папоцезаризму.
Власть кесаря получает церковное освящение. Можно даже сказать, что
образуется особое таинство, таинство царской власти. И это должно было
готовить революционное восстание. Но признание священной власти монарха
переходит в признание священной власти народа, потом и власти пролетариата.
Их суверенитет и священный характер власти остается.
которая иногда принимала формы таинства помазания. Предполагали, что иначе
народ не будет подчиняться власти. У древних человек и гражданин было одно и
то же. Религия была племенная, национальная. В древнем Израиле это носило
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Верещагин Олег
Никитин Юрий
Бажанов Олег
Пехов Алексей