facilius alque incuriosius verbis reddere quam entia,
vei-urntamen pio diligentique rerum scriptori plane aliter res
se habet: nihil tantum repugnat ne verbis illustretur, at nihil
adeo necesse est ante hominum oculos proponere ut certas
quasdam res, quas esse neque demonstrari neque probari potest,
quae contra eo ipso, quod pii diligentesque viri illas quasi ut
entia tractant, enti nascendique facultati paululum
appropinquant.
РУКОПИСНЫЙ ПЕРЕВОД ИОЗЕФА КНЕХТА:
несуществующее в некотором роде легче и безответственней облечь
в слова, нежели существующее, однако для благоговейного и
совестливого историка все обстоит как раз наоборот: ничто так
не ускользает от изображения в слове и в то же время ничто так
настоятельно не требует передачи на суд людей, как некоторые
вещи, существование которых недоказуемо, да и маловероятно, но
которые именно благодаря тому, что люди благоговейные и
совестливые видят их как бы существующими, хотя бы на один шаг
приближаются к бытию своему, к самой возможности рождения
своего.
немногое, что нам посчастливилось собрать о жизни Иозефа
Кнехта, именуемого в архивах Игры в бисер, или иначе -- Игры
стеклянных бус, как Ludi Magister Josephus III{1_1_01}. Мы не
можем закрывать глаза на то, что подобное начинание в некотором
роде противоречит или кажется противоречащим законам и обычаям
Касталии. Ведь именно изгнание индивидуального и возможно более
полное включение личности в иерархию Воспитательной Коллегии и
научного мира сеть один из высших принципов нашей духовной
жизни. И принцип этот укоренился и стал традицией столь давно,
что теперь крайне затруднительно, а зачастую даже и невозможно
выяснить подробности жизни и черты характера отдельных лиц,
имеющих перед этой иерархией особые заслуги; норой не удается
установить даже имен! Но такова уж отличительная черта духовной
жизни нашей Провинции, что ее иерархическая организация
исповедует идеал безымянности и в значительной мере
приблизилась к осуществлению этого идеала.
кое-какие подробности биографии Магистра Игры Иозефа III и хотя
бы вчерне воссоздать его образ, черты его личности, то
поступаем мы так отнюдь не из приверженности к культу великих
людей и не из непокорности обычаям, -- напротив, мы убеждены,
что служим тем самым истине и науке. Старинное правило гласит:
чем четче и непреклоннее мы формулируем тезис, тем неумолимей
он требует своего антитезиса. Мы одобряем и уважаем идею,
положенную в основу безымянности наших Коллегий и нашей
духовной жизни. Однако достаточно бросить беглый взгляд на
предысторию ее, особенно на развитие Игры в бисер, как мы
бесповоротно убеждаемся: каждая фаза этого развития, всякое
расширение и изменение Игры, любое существенное вторжение в ее
основы -- прогрессивного или консервативного толка, -- хотя и
не указывает прямо на своего единственного и главного
инспиратора, все же наиболее ярко предстает перед нами именно в
самой личности преобразователя, личности того, кто был лишь
неким инструментом данного изменения и усовершенствования.
тем, что под этим подразумевали биографы и историки прежних
времен. Для них, и особенно для авторов тех эпох, когда
преобладал интерес к биографиям, существенным казалось
отклонение личности от нормы, аномалии, неповторимость, нередко
прямо-таки патологическое, в то время как мы сегодня выдающейся
почитаем личность лишь тогда, когда встречаем человека,
который, не впав в оригинальничание и избегнув всяких причуд,
сумел возможно более совершенно найти себя в общности, возможно
совершеннее служить сверхличному. Взглянув на это пристальней,
мы увидим, что уже древность знала подобный идеал: возьмем хотя
бы образ "Мудреца" или "Совершенного" в древнем Китае или же
идеал Сократова учения о добродетелях -- ведь это почти
неотличимо от нашего сегодняшнего идеала; да и не одна великая
духовная организация, как-то Римская церковь во времена своего
расцвета, утверждала те же принципы, и не один великий образ ее
истории, как-то святой Фома Аквинский, предстает перед нами,
подобно скульптурам греческой архаики, скорее как идеальный
представитель некоего типа, нежели как индивидуальность. Тем не
менее в период, предшествовавший реформации всей духовной
жизни, начало которой, было положено в двадцатом столетии и
наследниками которой мы являемся, этот неискаженный древний
идеал был почти полностью утрачен. Мы диву даемся, обнаружив в
какой-нибудь биографии того времени обстоятельный рассказ о
братьях и сестрах героя, о том, какие душевные рубцы оставило в
нем прощание с детством, переходный возраст, борьба за
признание, тоска по любви. Нас, ныне живущих, интересует не
патология или семейные связи, не бессознательная жизнь,
пищеварение или сон героя; даже его духовная предыстория, его
становление под воздействием любимых занятий и любимых книг
представляются нам не столь уж важными. Для нас лишь тот --
герой, лишь тот представляет интерес, кто благодаря своим
задаткам и своему воспитанию оказался способным почти без
остатка подчинить свою индивидуальность иерархической функции,
не утратив при этом силы, свежести, удивительной энергии,
составляющих суть и смысл всякой личности. Если же личность
приходит в конфликт с иерархией, мы рассматриваем именно эти
конфликты как некий пробный камень, на котором проверяются
достоинства личности. Сколь мало мы склонны одобрять мятежника,
порвавшего под влиянием страстей и прихотей с порядком, столь
же глубоко мы чтим память о жертвах, о подлинно трагическом.
и впрямь стоит брать пример, то интерес к индивидуальности, к
имени, к облику и жесту представляется нам естественным и
оправданным, ибо в самой совершенной иерархии, в самой
налаженной организации мы усматриваем отнюдь не машину,
собранную из мертвых и не представляющих интереса частей, но
живое тело, где каждый член, каждый орган своим бытием и своей
свободой участвует в таинстве, имя которому жизнь. Этим мы и
руководились, разыскивая сведения о жизни Магистра Игры Иозефа
Кнехта, и прилагали особую ревность к обнаружению всего, им
самим написанного; в конце концов нам удалось отыскать
несколько рукописей, представляющих, как мы полагаем, интерес
для читателя.
того, что мы в состоянии сообщить о жизни и личности Кнехта,
вероятно, известно, и уже потому книга наша предназначена не
только для этого круга, но мы надеемся найти вдумчивого
читателя и за его пределами.
введении или комментариях. Но коль скоро мы взялись
заинтересовать жизнью и трудами нашего героя читателя вне
Ордена, перед нами встает достаточно трудная задача предпослать
книге небольшое общедоступное введение, толкующее как смысл,
так и историю Игры в бисер. Мы подчеркиваем -- общедоступное,
ибо введение это ни в коей мере не претендует на
разбирательство тех вопросов и проблем Игры и ее истории, о
которых никогда не утихают споры в рамках самого Ордена. Для
объективного освещения этой темы время еще не пришло.
истории и теории Игры: подобная задача не по плечу и куда более
искушенным и достойным авторам. Решение ее -- удел будущего,
если, разумеется, к тому времени сохранятся как источники, так
и духовные предпосылки. Еще того менее наш труд может служить
учебником Игры -- таковой вообще никогда не будет написан.
Правила этой Игры игр усваиваются только обычным, предписанным
путем, на что уходят годы, и никому из посвященных не придет на
ум упрощать или облегчать процесс их усвоения.
что иное, как высокоразвитая тайнопись, в создании которой
участвуют многие науки и искусства, в особенности же математика
и музыка (соответственно музыковедение), и которая способна
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Березин Федор
Соломатина Татьяна