read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Конечно, они как-то связаны, ибо иначе не было бы и самого выражения. Но эта
связь есть такая связь, что обе стороны, "идея" и "образ", не входят
вплотную друг в друга, но что "образ" отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в "образ". На этом аллегорическом
понимании построена масса мифологических теорий. Можно сказать, что почти
все популярные мифологические теории XIX в., "мифологическая",
антропологическая и т.д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои
Гомера - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различные "явления
природы". Везде видели то восходящее или заходящее солнце, то вообще
атмосферные явления, то видели в этих мифических образах обожествление
каких-то исторических личностей. Мифические герои представлялись в этих
теориях не просто как мифические герои, но в каком-то особенном переносном
смысле. Они указывали на какую-то другую действительность, более важную и
осмысленную, а сами не были подлинной и окончательной действительностью. К
мифу, конечно, такое аллегорическое толкование совершенно не подходит.
Запомним раз навсегда: мифическая действительность есть подлинная реальная
действительность, не метафорическая, не иносказательная, но совершенно
самостоятельная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть,
совершенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не поможет. Аллегоризм
есть всегда принципиальное неравновесие между означаемым и означающим. В
аллегории образ всегда больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан,
идея же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало всматриваться в
него как в таковой. Нужно еще мыслить особый отвлеченный привесок, чтобы
понять смысл и назначение этого образа. В мифе же - непосредственная
видимость и есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла,
больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша Нарцисс, сначала
действительно, доподлинно любимый нимфами, а потом действительно умерший от
любви к своему собственному изображению в воде. Даже если и есть тут
какая-нибудь аллегория, то прежде всего необходимо утвердить подлинную,
непереносную, буквальную реальность мифического образа, а потом уже
задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть символом. В противоположность схеме и
аллегории тут мы находим полное равновесие между "внутренним" и "внешним",
идеей и образом, "идеальным" и "реальным". В "образе" нет ровно ничего
такого, чего не было бы в "идее". "Идея" ничуть не более "обща", чем
"образ"; и "образ" не есть нечто "частное" в отношении идеи. "Идея" дана
конкретно, чувственно, наглядно, а не только примышляется как отвлеченное
понятие. "Образ" же сам по себе говорит о выраженной "идее", а не об "идее"
просто; и достаточно только созерцания самого "образа" и одних чисто
"образных" же средств, чтобы тем самым охватить уже и "идею". Если в схеме
"идея" отождествляется с "явлением" так, что последнее механически следует
за ней, ничего не привнося нового, т.е. "идея" отождествляется с чистым
не-"идейным" "образом", а в аллегории "явление" и "образ" так
отождествляются с "идеей", что последняя механически следует за "явлением",
ничего не привнося нового, т.е. "явление" отождествляется с чистой,
отвлеченной, не-"явленной", не-"образной" "идеей", то в символе и "идея"
привносит новое в "образ", и "образ" привносит новое, небывалое в "идею"; и
"идея" отождествляется тут не с простой "образностью", но с тождеством
"образа" и "идеи", как и "образ" отождествляется не с простой отвлеченной
"идеей", но с тождеством "идеи" и "образа". В символе - все "равно", с чего
начинать; и в нем нельзя узреть ни "идеи" без "образа", ни "образа" без
"идеи". Символ есть самостоятельная действительность. Хотя это и есть
встреча двух планов бытия, но они даны в полной, абсолютной неразличимости,
так что уже нельзя указать, где "идея" и где "вещь". Это, конечно, не
значит, что в символе никак не различаются между собою "образ" и "идея". Они
обязательно различаются, так как иначе символ не был бы выражением. Однако
они различаются так, что видна и точка их абсолютного отождествления, видна
сфера их отождествления.
Впрочем, тут надо провести более тонкую грань между символом, с одной
стороны, и схемой и аллегорией, с другой. Вспомним, что и эти две последние
формы, как формы выразительные, необходимым образом содержат в себе
отождествление "внутреннего" и "внешнего", "идеи" и "образа", "общего" и
"единичного". Ведь во всяком выражении "внешнее" не есть просто нечто
буквально и самостоятельно данное. Оно берется именно как проявление
"внутреннего", т.е. по нему можно судить о "внутреннем", и, стало быть,
последнее как-то необходимо содержится во "внешнем" и отождествляется с ним.
Отсюда становится ясным, что относительно символа дело, собственно говоря,
не в самом отождествлении "внутреннего" и "внешнего" (оно есть во всяком
выражении), а в том, что именно и с чем именно отождествляется, т.е. какая
"идея" с каким "явлением" отождествляется. Дело в том, что "внутреннее" и
"внешнее" содержат каждое в себе также разделение на "внутреннее" и
"внешнее", на "смысл" и "явление", или на "идею" и "образ". Есть
"внутреннее", которое в себе самом содержит разные слои "внутреннего", т.е.
прежде всего "внутреннее" как факт, явление "внутреннего"; и - "внутреннее"
как смысл, идею "внутреннего"; и есть "внешнее", которое в себе самом
содержит разные слои "внешнего", т.е. прежде всего "внешнее" как факт,
явление "внешнего", и - "внешнее" как смысл, идею "внешнего". Возьмем
"внешнее". Геометрическая фигура есть нечто более "внешнее" и "конкретное",
чем отвлеченное число. Но круг, сделанный из дерева или металла, есть нечто
еще более "внешнее" и еще более "конкретное", чем геометрический круг. Стало
быть, разные слои внешности ясны сами собою. То же можно сказать о
"внутреннем". Одно дело - отвлеченное понятие, другое дело его умственный
образ. И то, и другое не чувственно, но это - разные степени "идеального" и
"внутреннего". Итак: 1) имеется два слоя бытия, относящиеся друг к другу как
смысл и явление; 2) в каждом из них есть свой смысл и свое явление; 3) эти
два слоя вступают друг с другом в отождествление и синтез; 4) при таком
отождествлении возможны синтезы каждого отдельного момента одного слоя с
соответствующим моментом другого. Какие же моменты отождествляются в каждом
из указанных трех типов выражения?
Пример с басней воочию убеждает, что в аллегории имеется в виду перенос
значения. Стало быть, в аллегории из "идеи", вступающей в синтез с
"образом", берется "идейная", "смысловая", "отвлеченная" сторона.
Отождествляется с вещью не вся "идея" и "сущность", но лишь смысловая, и
притом отвлеченно-смысловая, сторона. Итак, в аллегории происходит
синтезирование смыслового слоя "внутренней" "идеи" с смысловым или
выраженным слоем "внешней" "вещи". То же самое и в схеме. На примере
механизма мы убеждаемся в том, что берется в "идее" опять-таки смысловая
сторона, - правда, не просто отвлеченная, но как-то выраженная (ибо схема
есть метод конструкции и осмысления и может трактоваться как некая смысловая
фигурность, предопределяющая протекание подчиняющихся ей вещей и явлений); -
однако берется тут не самый факт "идеи" и "внутреннего". Метод, закон,
фигура не есть категория просто, но все же это и не факт, не вещь, не дело.
Для механизма же нужен из идеи только самый принцип построения, а не ее
самостоятельное и в себе законченное существование. Поэтому если в аллегории
отвлеченный смысл, идея "внутреннего" отождествляется с выраженным смыслом
"внешнего", а в схеме выраженный смысл "внутреннего" синтезируется с
отвлеченным смыслом и идеей "внешнего", то в символе самый факт
"внутреннего" отождествляется с самым фактом "внешнего", между "идеей" и
"вещью" здесь не просто смысловое, но - вещественное, реальное тождество.
На примерах это становится совершенно ясным и убедительным. Если механизм
- схематичен, то всякий организм символичен. Почему? Потому что он не
обозначает ничего такого, что не есть он сам. В механизме идея дана как
отвлеченный и выраженный опять-таки отвлеченно смысл, но она не дана
вещественно. Чтобы получились часы, надо, чтобы кто-то другой, не сами часы,
осуществил их самих. Если бы часы появлялись и существовали своими
собственными средствами, то это значило бы, что их идея дана в них не
отвлеченно, но реально, и они были бы тогда организмом. Организм обозначает
то самое, чем он сам является реально, не что-нибудь иное. Конечно, идея
организма отличается от самого организма; однако организм потому и является
таковым, что эта отличная от него идея дана в своем вещественном
отождествлении с ним. Идея организма отлична от самого организма, но в то же
время совершенно неотделима от него. Идея же механизма отлична от самого
механизма, но она вполне отделима от него, потому что и с ней и без нее
механизм есть просто мертвый материал дерева, металла, стекла, лака и пр.
Идея механизма, как не вещественная, а отвлеченная идея, существенно не
меняет мертвого материала. С другой стороны, сравним символ с аллегорией.
Вот басенные петухи, куры, лошади, львы, лисицы и т.д. Никто ни на одну
минуту не верит в реальность приписываемых им слов, сознательных поступков,
иной раз целых философских рассуждений. Это, сказали мы, аллегория. Но вот -
Цербер, охраняющий входы во врата Аида; вот - один из коней Ахилла, вдруг
заговаривающий человеческим голосом и предрекающий своему господину близкую
смерть; вот - вещие птицы Сирин, Алконост, Гамаюн. Это уже не басня. Авторы
этих мифических образов оперировали с ними как с реальными, непереносными,
как с теми, которые нужно понимать буквально и брать в их живой и наивной
непосредственности. Такое же отношение можно установить, например, между
искусством и жизнью. Искусство, в сравнении с жизнью, аллегорично, ибо
актер, например, изображает на сцене то, чем он на самом деле не является.
Он - Щепкин или Мочалов, а ведет себя так, что оказывается Гамлетом или
Иоанном Грозным. Театр поэтому аллегоричен. Конечно, это не мешает ни
театру, ни искусству вообще быть в самих себе, безотносительно,
символичными. Искусство само по себе и есть и должно быть символичным или по
крайней мере в разной степени символичным. Но по сравнению с реальной жизнью
оно аллегорично. Жизнь же символична по самой природе своей, ибо то, как мы
живем, и есть мы сами. Театр - аллегоричен, но, например, богослужение -
символично, ибо здесь люди не просто изображают молитву, но реально сами
молятся; и некие действия не изображаются просто, но реально происходят.
Отсюда легко провести грань между православием и протестантизмом.
Протестантское учение о таинствах - аллегорично, православное - символично.
Там только благочестивое воспоминание о божественных энергиях, здесь же
реальная их эманация, часто даже без особенного благочестия.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 [ 8 ] 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.