настоящих арбузов! Вот у нас в Саратове арбузы - это арбузы.
спор.
шел по жаркому и сухому городу куда глаза глядят, не представляя себе,
что я могу вернуться домой к тетиным утешениям, и на стене огромного
старинного здания, которое у нас в Казани называют "бегемот", увидел
объявление об оргнаборе рабочей силы. Да, это было в тот год, когда я
сел на жесткую серую траву возле кремлевской стены и понял, что теперь
не скоро увижу Казань, что мальчики и девочки могут на меня не рассчиты-
вать, что я, возможно, увижу моря посильнее, чем Куйбышевское. А за ре-
кой виднелся наш Кировский район, и там вблизи больших корпусов, моя
улица, заросшая подорожником, турник во дворе, тетин палисадник и ее
бормотанье: "Наш сад уж давно увядает, помят он, заброшен и пуст, лишь
пышно еще доцветает настурции огненный куст". И возле старого дощатого
облупившегося забора, который почему-то иногда вызывал целую бурю воспо-
минаний неизвестно о чем, я, задыхаясь от волнения, читал Ляле свой пе-
ревод стихотворения из учебника немецко
щил, что привезли муку и мясо и что капитан велел передать: он пошел в
управление качать права насчет кинолент.
принимать провиант, а остальные пусть занимаются своим делом.
ют.
должны выходить в море, а из управления еще не сообщили, куда нам идти -
на сельдь ли в Алютерку, на минтая ли к Приморью или опять на сайру к
острову Шикотан.
с мукой и бараньи туши. Я старался таскать мешки с мукой. Нет, я не чис-
топлюй какой-нибудь, но мне всегда становится немного не по себе, когда
я вижу эти красные с белыми жилами туши, промерзшие и твердые. Когда-то
ведь были курчавые, теплые...
вым небом. В Петрове уже зажигались огни на улицах. За волноломом быстро
сгущались сумерки, но все еще была видна проломанная во льду буксирами
дорога в порт, льдины и разводы, похожие на причудливый кафельный орна-
мент. Завтра и мы уйдем по этой дороге, и снова - пять месяцев качки,
ежедневных ледяных бань, тяжелых снов в кубрике, тоски о ней. Так я ее и
не увидел за эту неделю после ремонта. Сегодня я отправлю ей последнее
письмо, и в нем стихи, которые написал вчера:
вскрыл банку компота и сказал: "Давай, поэт, рубай, таланту нужны соки".
один раз. "Здравствуйте, Гера! Извините, что долго не отвечала, очень
была занята. У нас в Шлакоблоках дела идут ничего, недавно сдали целый
комплекс жилых зданий. Живем мы ничего, много сил отдаем художественной
самодеятельности..." - и что- то еще. И ни слова о стихах, и без ответа
на мой вопрос. Она плясунья. Я видел однажды, как она плясала, звенела
монистами, слово забыв обо всем на свете. Так она и пляшет передо мной
все ночи в море, поворачивается, вся звеня, мелко-мелко перебирая сафь-
яновыми сапожками. А глаза у нее не печальные. Это мне бы хотелось, что-
бы они были печальными. У нее глаза рассеянные, а иногда какието стран-
ные, сумасшедшие.
припая, ревело открытое море.
к нам пожаловал, регистр, что ли? Мы продолжали свою работу, как бы не
обращая внимания на машину, а она остановилась возле нашего судна, и из
нее вышли и спрыгнули к нам на палубу паренек с кожаной сумкой через
плечо и женщина в шубе и брюках.
этой публике. Забавное дело, когда поднимаешь ловушку для сайры и тебя
обливает с ног до головы, а в лицо сечет снежная гадость, в этот момент
ты ни о чем не думаешь или думаешь о том, что скоро сменишься, выпьешь
кофе и - на бок, а оказывается, что в это время ты в "обстановке единого
трудового подъема" и так далее... И в любом порту обязательно встретишь
корреспондента. Зачем они ездят, не понимаю. Как будто надо специально
приезжать, чтобы написать про обстановку единого трудового подъема. Пи-
сатели - другое дело. Писателю нужны разные шуточки. Одно время повади-
лись к нам в сейнерный флот писатели. Ребята смеялись, что скоро придет-
ся на каждом судне оборудовать специальную писательскую каюту. Чего их
потянуло на рыбу, не знаю. С нами тоже плавал месяц один писатель из
Москвы. Неделю блевал в своей каютке, потом отошел, перебрался к нам в
кубрик, помогал на палубе и в камбузе. Он был неплохой парень, и мы все
к нему быстро привыкли, толь
вместе с нами и вместе ложился. Когда он появился на нашем сейнере, я
перестал читать ребятам свои стихи, немного стеснялся - все же писатель,
- а потом снова начал, потому что забыл, что он писатель, да, честно го-
воря, и не верилось, что он настоящий писатель. И он, как все, говорил:
"Здоров, Гера", "Талант", "Рубай компот" и так далее. Но однажды я заме-
тил, что он быстро наклонил голову, и улыбнулся, и взялся двумя пальцами
за переносицу.
уставившись стеклянными глазами в какую-то точку за горизонтом, я подо-
шел к нему и сказал:
тов?
объявлял фамилию поэта, а потом читал стихи. Кажется, он забыл про меня.
Мне было холодно от стихов. Все путалось от них у меня в голове.
ветер шипра". Ветер не может быть зеленым, у шипра нет ветра. Может
быть, стихи можно писать только тогда, когда поверишь во все невозмож-
ное, когда все тебе будет просто и в то же время каждый предмет будет
казаться загадкой, даже спичечный коробок? Или во сне? Иногда я во сне
сочиняю какие-то странные стихи.
пишешь и что читаешь ребятам, не стесняешься. Им это нужно.
Москве, я смогу прийти к нему в любое время с водкой или без водки, смо-
гу у него жить столько, сколько захочу, и он познакомит меня с настоящи-
ми поэтами. Он сказал нам всем, что пришлет свою книжку, но пока еще не
прислал...
на стол и открыл ее. Внутри был портативный магнитофон "Репортер".
женщина. - Как же вы здесь помещаетесь?
такую прекрасную шутку. Наш писатель не записал бы такую шутку. Она, эта
женщина, очень суетилась и как будто заискивала перед нами. А мы стесня-
лись, нам было как-то странно, как бывает всегда, когда в кубрик, где
все мы притерлись друг к другу, проникают какие-то другие люди, удиви-
тельно незнакомые. Поэтому Иван насмешливо улыбался, а Боря все шутил, а
я сидел на рундуке со стиснутыми зубами.
фон и поднял маленький микрофончик. - Расскажите нам, товарищи, о вашей
последней экспедиции на сайру, в которой вам удалось добиться таких вы-
соких показателей. Расскажите вы, - сказал он Ивану.
он.
лянулись.
Перумов Ник
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Посняков Андрей